— Может быть, и так, а мой выговор тоже как конкуренту? За внешний вид! Я ему еще устрою выговор, припомню, когда Сбитнев вернется, — зло ответил я.
— Карьерист! — согласился Ветишин.
— Посмотрим, как он на боевых командовать будет. Там видно будет, какой он ротный, — подытожил я.
— Набить бы морду ему, да и дело с концом! — рявкнул Бодунов.
— Бодунов! Ты как прапорщик сиди на своем месте, помалкивай и не суетись. Будем работать как работали, хамить и грубить не будем, дождемся вестей от Сбитнева, надеюсь, вернется, — закончил я разговор.
***
Батальон мучили строевыми смотрами пять дней. Все время было что-то не так. Строились, укомплектовывались, расходились, снова строились. Наконец-то вырвались на простор большой дороги. Йя-ха-ха-а-а!
Из полка вышел только наш батальон, немного штабных и разведрота. Поставили нам задачу: вместе с батальоном восемьдесят первого полка прочесать кишлак сразу у входа в Баграмскую «зеленку». Артиллерия дивизии ударила, не съезжая с дороги, мы вошли, «почистили» округу, нашли немного боеприпасов, из кяриза вытащили разобранный ЛТТТТС Забросали все кяризы дымовыми минами. Дымили все колодцы, столбы дыма распространились по ходам сообщений, и вся окрестность под землей превратилась в ад.
Если кто-то из душманов там сидел, то прекратил кашлять, чихать и дышать довольно быстро. Навсегда.
Я сидел у огня, разведенного возле высокой стены в глубине двора. Костров было три: на одном кипела вода, на втором варился суп из курятины, на третьем — плов также с курятиной. Загнанные до смерти куры «умерли от страха» при виде «шурави», как объяснил начальнику штаба батальона капитану Шохину Гурбон Якубов. Сержант Якубов-старший на гражданке работал поваром в ресторане, поэтому умел хорошо готовить, но еще больше любил поесть. Старшим он считался, потому что был крупнее по размерам, а младшим считался другой Якубов — Махмуд, потому что был маленький. Не братья они были, а просто однофамильцы, даже из разных областей.
Якубовы что-то резали, подсыпали в плов и суп, напевали и почти приплясывали вокруг костров.
— Гурбонище! Что ты там подсыпаешь? Отраву?
— Что вы, товарищ лейтенант! Эта спэции, спэции! Понимаете?
— Понимаю! То ты книгу пишешь, а на самом деле донос на нас, то ты гадостью какой-то всех отравить хочешь, а говоришь «специи».
— Шутите или, правда, думаете так на меня?
— Шучу-шучу. Где специи взял?
— Земляк-повар в полку дал, где тут в кишлаке возьмешь? Гурбон продолжал приплясывать и что-то петь:
— Э-э-э. Тулук-кыс. Аших-пыс.
— Что ты там поешь? Что вижу, о том пою?
— Опять смеетесь! Нет, о девушке пою.
— А-а-а. О девушке, конечно, интереснее, чем о пригоревшем плове.
— Пачиму пригоревшем? Пачиму обижаете?
— Да вари, вари, шучу. Гурбонище, как тебя в Афган загребли, шеф-повара крупнейшего ресторана Бухары? Откупиться мог?
— Мог! Но хотел посмотреть, как тут люди живут, что такое война.
— Гурбон, ты — второй романтик в роте.
— А кто первый, вы?
— Нет, первый романтик — Свекольников! Я третий.
— Почему?
— Потому, как и ты, доброволец, тоже на людей посмотреть решил. Страну изучить. Путешественники — первооткрыватели!
— А вас послали сюда, да?
— Меня — нет, сам захотел, а в основном офицеров, пожелавших приехать в это пекло нет, почти никого!
— Вот видите, а надо мной все время смеетесь!
— Я не смеюсь, я подшучиваю.
У-у-ф — бабах! Разорвалась мина прямо посреди двора, за ней — вторая, за дувалом — третья.
— Ложись! Всем к стенам, — заорал я. — Раненые есть? Ни раненых, ни убитых не оказалось — повезло.
На крыше интенсивно заработал «Утес». Бодунов сидел за станком и посылал очередь за очередью.
— Игорь! Ты что-нибудь видишь или просто так, для профилактики?
— Вон в тех развалинах вроде дымок какой-то.
— Сейчас я сориентирую минометчиков на них, если еще не удрали. Я доложил Грымову обстановку и дал координаты, куда ударить.
Минометчики «Васильками» обработали квадрат и всю полосу виноградников перед позициями.
Нас очень мало: разведрота да батальон из двух рот плюс отдельные взводы. Задача, конечно, минимальная: потрепать «духов» в кишлаке, если получится, найти склады с оружием и боеприпасами. Совсем обнаглели: прямо из виноградника били по заставе и подожгли три «наливняка» (их обгорелые остовы валялись на обочине дороги), за неделю — три обстрела колонн, а пост каждую ночь обстреливают. Вот ребята и вымолили командование о помощи.
Помочь хочется, только силенок не хватает, очень мало людей, чтоб прочесать всю территорию. Мы вклинились на триста метров от дороги, обстреляли еще метров на двести-триста вперед. Завтра-послезавтра саперы поставят ловушки, заминируем выходы из кяризов и домой. Прочесывая развалины, мы нашли пятьдесят-шестьдесят цинков с патронами к ДШК, несколько выстрелов к гранатомету, несколько мин противопехотных и противотанковых. Сколько-то «духов» погибло в перестрелках и артобстрелах, сколько-то завалено в подземных ходах и задохнулось. Может быть, на месяц — другой заставе станет полегче.
— Гурбон, как там плов, как шурпа? Готовы? — окликнул я с крыши младшего сержанта, отрывая взгляд от бинокля.
— Плов готов, а шурпа разлилась. Шайтан! Осколком казан пробило и перевернуло все. — Сержант почти плакал. Толстые мясистые щеки подергивались, лицо раскраснелось, в глазах стояла тоска. Подвязать фартук, надеть белый колпак — повар-лагманщик.
Игорек настрелялся и спустился вниз с криком:
— Эй, бешбармак ходячий, плов готов, лагман сварил?
— Опять обижаете, товарищ прапорщик! Какой бешбармак, вы что меня бараном обозвать хотите?
— Нет-нет! Что ты, Якубов! Я просто неудачно пошутил. Еда готова? Драгоценный ты наш!
— Готова! — расплылся в улыбке Гурбон. — Плов, чай, обед из двух блюд.
— Всего из двух? Я настрелял из пулемета на пять блюд. Протестую!
— Якубов, у тебя сало в банках есть? Из сухпайка? Если есть, выдели его прапорщику — будет вместо салата!
— А почему мое сало?
— Потому что ты — мусульманин, салом питаться нельзя. Вот и пожертвуй шахтеру из Донбасса.
— Нет, товарищ лейтенант! Сало я и сам съем. Оно в баночке, мелко нарезано: Аллах не поймет, что это такое.
— Ага! Сало кушать из банки — это то же самое, наверное, как водку пить пиалой и наливать из чайника!
— Откуда знаете?
— В ТуркВО год служил. С узбеками и туркменами когда пил, то всегда только таким образом.
— Пожалуйста, кушайте на здоровье, положил самые вкусные куски мяса, самый лучший рис, — улыбаясь широкой доброй улыбкой, приговаривал Гурбон, протягивая насыпанный с горкой плов в широкой тарелке.
Плов был сказочный, прямо таял во рту.
— Ну, Гурбон, не плов, а сказка, настоящий праздник желудку!
— В следующий раз, если барашек будет, приготовлю бешбармак и лагман сделаю, — обрадованно затараторил сержант, продолжая раздавать тарелки с едой солдатам.
— Эх, не повезло нам, Игорь! Если бы не проклятый «духовской» осколок от мины, мы бы еще и шурпы отведали сказочной!
Игорь почесал вздувшийся живот, задумался.
— Ник, пойду, постреляю еще немного, нет возражений?
— «Утес» оставь в покое на сегодня, постреляй из ПК, ладно?
— Хорошо, из ПК так из ПК. Зибоев! Сейчас сменю тебя на крыше, готовься к обеду!
Солдат радостно заулыбался и принялся рыться в мешке в поисках кружки и ложки, а Бодунов полез наверх. Вскоре раздались короткие очереди по кишлаку. Из глубины виноградников время от времени кто-то стрелял по нам в ответ.
***
Ночь прошла спокойно, а днем — вновь бой. Так пролетела неделя, затем другая. Боезапас сокращался, БМП каждый день расстреливали снаряды и патроны, топливо подходило к концу. Пора бы и выходить к тылам.
Комбат, замполит батальона, зам. по тылу — все сидели на заставе и успокаивали.
А чего успокаивать? Сидя в своем закутке с тремя БМП, наблюдаю каждый день бегающих в развалинах «духов», веду перестрелки, отбиваюсь от обстрелов по ночам. От взвода до взвода расстояние — двести метров, каждый сам за себя. Можно поддержать огнем, но реально помочь в случае ночного штурма — вряд ли.
Игорь целыми днями сидел за «Утесом» и, глядя в прицел, искал цель. Находя, стрелял. Совсем оглушил, черт деятельный. Я забрался на крышу и посмотрел в бинокль по сторонам. Легкая дымка, пасмурно, сыро.
— Игорь, какие успехи сегодня?
— Да кто его знает. Вроде попал в двоих, бежали куда-то, что-то тащили. Вчера я хоть наверняка видел, что автоматчика срезал. А эти сегодня, может, и уползли.
— Растешь на глазах! Из кашевара в снайпера превратился за месяц! За полгода на орден настреляешь!
— С нашим Эдуардом не получится. Он меня почему-то очень невзлюбил, прямо почти ненавидит.
— А ты меньше огрызайся, не груби, он хотя и временно, но ротный.
