От обидного сознания своей беспомощности Серегину не стоялось на месте. Он вышел в коридор, соединяющий три отсека штабного блиндажа. Дневной свет широко вливался сюда, отраженный светлыми глиняными стенами. Под бревенчатым накатом висел телефонный провод. У выхода на поверхность он раздваивался: вторая нитка тянулась в соседний отсек. Серегин не сразу сообразил, что эта вторая нить может стать для него путеводной, а сообразив, стремительно вскочил во второй отсек. Так и есть! В пустом отсеке на деревянном столике стоял параллельный телефонный аппарат. Серегин схватил трубку и успел еще услышать конец фразы подполковника:
— …представитель печати сверху. Дайте ему необходимые факты.
И сразу — громкий голос Мити:
— Здравствуйте, товарищ пятнадцатый! Расскажите, пожалуйста, о бойцах и младших командирах, отличившихся в бою.
Примостив блокнот около телефона, Серегин записал рассказ командира полка. Слышимость была очень хорошей. Когда Митя стал благодарить пятнадцатого за сообщение, Серегин осторожно положил трубку и вышел в коридор. Митя и Саша, которые и не заметили его отсутствия, закричали, пробегая мимо: «Поехали, поехали!» Собратья были возбуждены и веселы.
— Как же нам быть с соседом слева? — уже в машине спросил Саша, имея в виду другой полк, участвовавший в бою за Молдаванскую. — Надо бы туда поехать.
— Вы на это обратите внимание, — вдруг заговорил молчавший всю дорогу шофер и постучал черным ногтем по щитку с приборами, — бензин кончается!
— Мы сделаем так, — решительно объявил Митя, — заправимся в автобате. Это по дороге. Там у меня начальник знакомый. Ни в полк, ни в дивизию заезжать не будем — у нас уже нет времени. Материал для информации о соседе слева достанем в штабе армии. Там уже должны быть донесения. Конечно, сосед слева не будет освещен так обстоятельно… Ну, что ж, ведь не может корреспондент побывать одновременно всюду.
— А вдруг донесения не будет? — спросил Серегин.
Митя только хмыкнул.
Автобат действительно оказался по дороге в одной из рощ. Как только машина въехала под зеленые своды, Митя и Саша побежали уговаривать командира автобата, чтоб он позволил заправиться, а Серегин вышел из машины размяться. В роще было тихо, только издалека, однотонный как журчание ручья, доносился шум дизель-мотора. На испачканной маслом траве радужно переливались солнечные блики.
Серегин прошелся по лужайке, досадуя на задержку. Чтобы не терять времени, он начал обдумывать информацию, которую надо будет писать для газеты.
На другой стороне лужайки, под развесистой дичкой, стояла полуторка. Возле нее, на сиденье, вынутом из кабины, какой-то старший лейтенант курил из пестрого, наборного мундштучка. Сперва прогуливающийся в задумчивости Серегин заметил только этот пестрый мундштучок. Приблизясь вторично, он увидел, что старший лейтенант улыбается ему, увидел веснушки на чисто выбритом лице, маленькие серые глаза, почти утонувшие в улыбке, и воскликнул:
— Стрюков!
— Так точно, товарищ корреспондент! — радостно ответил старший лейтенант. — А я вас, между прочим, сразу узнал. Но вижу — человек глубоко задумался.
Серегин горячо пожал ему руку.
— Ну, как жизнь?
— Воюем, наступаем! Вот Молдаванскую заняли.
— А вы где сейчас? — спросил Серегин.
Стрюков назвал тот самый полк, который вел бой за левую половину станицы.
— И вы участвовали в бою? — уже с профессиональным интересом спросил Серегин.
— А что ж я хуже других, что ли? — улыбнулся Стрюков.
— И можете рассказать мне о ходе боя, о лучших бойцах и младших командирах? — продолжал Серегин, уже извлекая из полевой сумки большой блокнот.
— С великим удовольствием, — ответил Стрюков. — Уж я-то самые яркие эпизоды знаю, потому что подбирал материал для представления к наградам.
— Товарищ Стрюков, — торжественно заявил Серегин, — вы спасаете меня!
— Ну, уж и спасаю, — засмеялся Стрюков.
Он рассказывал, а Серегин торопливо записывал, изредка задавая вопросы. Ему хотелось теперь только одного: чтобы Митя и Саша подольше задержались у командира автобата. Уже он записал все, что было нужно, уже пришел шофер Стрижом и принес какие-то детали, за которыми они и заезжали в автобат, уже шофер вывел полуторку из-под дерева, и Серегин сердечно прощался со старшим лейтенантом, когда показались Митя и Саша. Они выглядели несколько утомленными — видно, командира автобата пришлось долго уговаривать — и очень спешили.
Стрюков сел в машину и уехал.
— Кто это? — спросил Саша.
— Так, один знакомый, — ответил Серегин.
— Поехали, поехали, — заторопил Митя. — Уже дело к вечеру пошло.
Они побывали на бензохранилище, где в бак «эмки» влили двадцать килограммов бензина. Шофер после этого повеселел и гнал во-всю. Журналисты тоже пришли в хорошее настроение и даже спели песню военных корреспондентов, причем Саша чудовищно фальшивил, а Митя с особенным значением пропел слова: «И чтоб, между прочим, был «фитиль», всем прочим…»
5
Что же такое «фитиль»?
Корреспондент первым проник в освобожденный пункт, первым передал информацию, и его газета раньше других ее напечатала. Это — «фитиль» другим газетам и их корреспондентам.
Корреспондент побывал на каком-либо участке фронта вместе с другими журналиста» ми, но сумел найти там более интересный материал. Это — «фитиль».
Если в газете появлялся яркий очерк или содержательная корреспонденция, по-новому, оригинально ставящая уже известные вопросы, — о таких материалах говорили, что они «фитильные».
Серегину идея «фитиля» была понятна как стремление каждого журналиста сделать свою газету оперативней, интересней и привлекательней для читателя, как идея соревнования журналистов. Но тот «фитиль», который, очевидно, готовили ему Митя и Саша, явно чадил конкуренцией. Это было Серегину тем более неприятно, что Митя и Саша ему нравились, а он очень не любил разочаровываться в людях. Как бы то ни было, благодаря счастливой случайности он получил все необходимые материалы, и это значительно смягчало его Огорчение.
Путь до штаба армии пролетел быстро. Поставив машину на прежнее место, журналисты поспешили в штаб. Там им сказали, что донесения от Н-ского полка получены, но они находятся у майора, а майор вызван к командующему и, наверно, должен скоро вернуться. Митя и Саша покривились, но делать было нечего.
— Посидим, подождем, — бодро сказал Митя, садясь под кусты на траву.
— Пока есть время, дай я запишу те факты, которые тебе рассказал по телефону командир полка, — сказал Серегин Мите.
— Ну, милый мой, я же работаю не на вашу газету, — ответил Митя.
— Ах, вот что! Не хочешь — не надо, — сказал Серегин и пошл прочь.
— Подожди! — закричал Митя. — А как же ты будешь писать информацию?
Он понял, что перегнул. Да он и не собирался совсем оставлять Серегина без материалов. Ему хотелось только, чтобы Серегин еще попросил его, и тогда Митя сообщил бы ему факты, но, конечно, не самые интересные.
— Как-нибудь обойдусь! — крикнул Серегин, не останавливаясь.
Он прошел к политотделу и с удовольствием увидел, что редакционный «газик» стоит под дикой грушей. Значит, Макаров опять в политотделе. Здесь же, растянувшись на траве, Серегин написал обстоятельную информацию о взятии Молдаванской.
Когда пришел Макаров, Серегин передал ему исписанные листки.
— Благополучно съездили? — спросил редактор.
— Вполне, — ответил Миша. — Пожалуйста, эту информацию поставьте в номер: «фитильный» материал.
— Обязательно, — обещал редактор.
С приятным сознанием добросовестно выполненной работы Серегин пошел обедать. Тропинка в столовую проходила мимо землянки, около которой на траве сидели Митя и Саша. Очевидно, майор еще не возвратился.
Пообедав с аппетитом, Серегин медленно возвращался по лесной тропинке. Уже вечерело. В закатных лучах догорали тронутые осенней желтизной листья. В густых кустах и у корней деревьев гнездились сиреневые сумерки. Вечер был удивительно тихий, даже птицы не щебетали, и Серегин еще издали услышал злые голоса Мити и Саши, о чем-то ожесточенно спорящих. Увидев Серегина, они отвернулись. Вид собрата по перу, свидетеля их неудачи, не радовал Митю и Сашу.
«Вот вам и «фитиль», — удовлетворенно подумал Серегин, проходя мимо и продолжая лениво размышлять о положении корреспондентов. Любопытно будет взглянуть завтра, как у них полезут на лоб глаза, когда они прочтут в «Звезде» его информацию. Хорошая им наука впредь. Ну что ж, мера за меру. Он мог бы дать им материал, но не даст… И, стало быть, поступит точно так же, как и они.
Дойдя в своих рассуждениях до этой невольно возникшей мысли, Серегин замедлил шаги. Они не дали, потому что не хотели, а он — уже в отместку… Они не захотели ему помочь, а он — им. Значит, он ничем не лучше Мити и Саши и никакие обстоятельства не могут служить оправданием. И зачем вместе с ними наказывать и читателей фронтовой газеты? Ведь в конце концов пострадают читатели. Прежде всего надо о них подумать, о бойцах и офицерах.
