ГЛАВА 20
Наконец-то 13 февраля Будапешт был взят. (Что и говорить, число не из легких, — равное чертовой дюжине разбитых эсэсовских дивизий).
Строев услышал эту долгожданную новость в горном селеньице, где находился теперь штаб дивизии, выведенной из боя несколько дней назад, и услышал только вечером, хотя отсюда до венгерской столицы было не больше тридцати километров напрямую. Да и весь Третий Украинский фронт, державший оборону на внешнем кольце, узнал о падении Будапешта окольным путем — через Москву, которая торжественно объявила о победе.
Уже не очередная оттепель, а самая настоящая весна наступила в Венгрии. С гор разом побежали мутные ручьи. Они до краев наполнили запасные траншеи, наспех отрытые в ближнем тылу, размыли на дорогах льдистый снег, накрепко спрессованный танковыми гусеницами, и принялись за генеральную приборку всей земли, испещренной, точно оспой, бомбовыми и снарядными воронками. Пройдет еще месяц — и раны на полях затянутся, заживут. Никто и ничто так быстро не оправляется от ран, как земля весной.
А когда утихнет людская боль?
Строев долго бродил сегодня окрест живописного местечка, радуясь бурному началу мадьярской весны. Ему тут все живо напоминало лесистые южноуральские отроги. Там весны тоже бывают очень дружными: реки широко вымахивают из берегов, на первых проталинах в горах за одну неделю распускаются лиловые колокольчики, белые, желтые, красные тюльпаны, а рядом, в чилижных распадках, еще белеет, искрится в полдень чистый снег, который со всех шиханов сметает туда последняя поземка. Но там, на Южном Урале, вслед за ранним переполохом в природе жди крепких ночных заморозков и даже апрельского бурана. А как здесь, в Венгрии? Вернется ли зима или уже отступила окончательно?
Хозяин дома, в котором остановился Строев, добродушный, симпатичный старик Ласло Габор, утверждает, что он не помнит такой ранней весны, прожив на свете без году семьдесят. Иван Григорьевич доволен своим хозяином: наконец-то встретился с человеком, который сам устанавливал Советскую власть в Венгрии. Ласло Габор вернулся на родину после освобождения Оренбурга, где принимал участие в боях против дутовской конницы. Когда Строев узнал об этом, то промолчал, что он родом из тех мест, — иначе старик забросал бы его вопросами, а ему хотелось побольше услышать о неравной битве на Тиссе в девятнадцатом году.
Ласло подробно рассказал ему, как Бела Кун вместе с другими коммунистами, участниками гражданской войны в России, создавал революционную армию. Были сформированы полки, бригады, дивизии, даже корпуса. Была и довольно многочисленная по тем временам полевая артиллерия. И если бы не серьезные ошибки и не предательство старых офицеров, то, может быть, коммунисты сумели бы продержаться до тех времен, когда летом двадцатого года развернулось мощное наступление войск Тухачевского и Егорова на Варшаву и Львов.
Мадьяры дрались стойко. На севере они испытывали постоянный нажим белочехов, с востока надвигалась румынская королевская армия. И так уж совпало, — военная история знает и такие совпадения, — что именно Восточный фронт стал для Советской Венгрии самым опасным как раз в то время, когда Советская Россия тоже с большим трудом отбивалась на своем Восточном фронте. Адмирал Колчак выходил к Волге, а румынский король — на Тиссу. Волга и Тисса… Первая надежно прикрывала дальние подступы к Москве, вторая — к Будапешту. И на берегах Тиссы завязались смертельные бои, которые шли с переменным успехом. Мадьярам в конце апреля удалось потеснить белорумын. (Кстати, в эти же дни Фрунзе нанес первый удар по колчаковцам). Но соотношение сил по-прежнему оставалось невыгодным для мадьяр. А тут еще вмешалась Антанта, потребовав немедленно прекратить успешное преследование войск Масарика, которое привело к тому, что была провозглашена Словацкая Советская Республика.
Контрреволюция попыталась ударить в спину революции. 24 июня в Будапеште вспыхнуло восстание: обманутые матросы дунайских мониторов открыли огонь по гостинице «Хунгария», в которой находилось венгерское советское правительство. (Все это очень напоминало левоэсеровский мятеж в Москве в июле восемнадцатого года). Однако рабочие подавили мятежников.
А 20 июля 1919 года началось наступление мадьяр на Тиссе… С тех пор прошла целая четверть века, но Ласло Габор и сейчас не мог без волнения говорить о последних днях Советское Венгрии.
Он был тогда под Сольноком. На рассвете красные батареи открыли сильный огонь по укрепленным позициям румын. Близ сольнокского моста было сосредоточено свыше двухсот орудий всех калибров — от легких пушек до сверхтяжелых мортир и гаубиц. Пехота форсировала Тиссу. Грянул последний и решительный бой Коммуны. (Кто же знал, что противник заранее получил от хортистских офицеров детальный план наступления.)
Но все же революционные войска с боями продвигались на восток. Их ударная группа к 24 июля отбросила врага почти на сорок километров. Тогда-то начальник генштаба, предатель Юлиер, решил, что пробил его час: вместо того чтобы срочно прикрыть фланги главных сил, он с помощью своих людей в войсках подтолкнул вперед весь фронт. И противник нанес ответный удар по левому флангу наступающих мадьяр, а части правого фланга, по приказу того же Юлиера, отошли назад. Теперь измена стала явной. Опасаясь полного окружения, деморализованные части отходили в беспорядке. Но даже в те черные дни верные коммунистам полки, сдерживая натиск румын, спасли почти всю артиллерию, снова переправив ее через Тиссу.
Еще можно было попытаться повернуть ход событий в свою пользу. Еще стоял в Будапеште наготове 4-й армейский корпус. Еще не поздно было подтянуть к полю боя бронепоезда, которые участвовали в победоносном северном походе против белочехов. Еще двести орудий находились в руках революции. Но коммунистическая партия, которой не исполнилось и года, не имела ни опыта, ни достаточного влияния, ни той решимости, что закаляется в огне только собственных побед и поражений.
В е р с а л ь ц ы Хорти дико расправились с героями Будапештской Коммуны. Ласло Габор, скрывавшийся от карателей, лишь каким-то чудом остался в живых.
Выслушав его, Строев сказал:
— Да, к сожалению, мы не могли в девятнадцатом году помочь вам. И вы сами не могли отойти на восток, как это сделали латышские стрелки, когда пруссакам удалось подавить Рижскую Коммуну. Зато теперь наша армия наголову разбила нацистов и на Дунае, и на Тиссе, и в Будапеште, и в Сольноке.
— О-о, Сольнок, Сольнок!.. Спасиба, спасиба! — Габор поднялся, крепко пожал руку Строеву.
— Долг платежом красен, — заметил Иван Григорьевич.
Старик не понял, что это значит. Тогда он объяснил ему: мадьяры хорошо помогали русским на всех фронтах гражданской войны, а теперь русские, не жалея себя, бьют гитлеровцев и хортистов в Венгрии.
— О-о, да-да, да, правылна!.. — видавший виды солдат двух революций, русской и венгерской, был так растроган, что долго не мог успокоиться.
Они просидели до поздней ночи, вдвоем празднуя победу в Будапеште. Хозяин дома угощал белым венгерским, жареным гусем и соленой капустой с яблоками. Он все приговаривал, наливая очередной стаканчик гостю:
— Капуска любэт винко!..
И сегодня еще Строев чувствовал, что малость перехватил вчера с хозяином. Он обошел селеньице вокруг, постоял, полюбовался дальними горами, по склонам которых извивался передний край, и решил заглянуть в штаб дивизии.
В оперативном отделении он застал за работой капитана Головного. Тот продолжал корпеть над отчетной картой боевых действий за январь. В левом нижнем углу карты, на высотах близ города Секешфехервара, был нанесен оборонительный рубеж, где недавно дивизия стояла насмерть, отбивая танковые атаки немцев. На бумаге все выглядело красиво: длинные летучие стрелы контратак на тугой тетиве первой линии обороны, условные знаки батарей прямой наводки, минные поля в низинах, НП на макушке безымянной высоты, флажок командного пункта на окраине села Патка, где, наверное, не осталось ни одного целого дома.
— Изящная работа, — сказал Строев, склонившись над картой.
Головной знал, что замкомдива любит подтрунивать над ним, но сегодня его похвала прозвучала и горьковато: слишком не похожа была эта чистенькая картинка на то, что происходило в действительности под Секешфехерваром.
— Может, что не так, товарищ полковник?
— Нет-нет, все верно, верно, Миша. — Он отошел к столу напротив. — А где твой шеф?
— Обедает. Скоро будет.
Строев бесцельно оглядел рабочий стол начальника штаба, заваленный служебными бумагами, и на середине стола увидел нераспечатанное письмо на имя Некипелова. Он издали прочел обратный адрес, не поверил, взял самодельный конверт в руки. Это было письмецо Глеба Санникова. Он повертел его в руках, положил на место. Так вот от кого бывший муж Панны получает информацию… Невероятно! Вот уж действительно рыбак рыбака видит издалека.
