— Вы правы, Бруно Гаррита!.. — Офицер оборачивается к Абсту. — Мы, все пятеро, не пожелали топить корабли противников дуче. Тогда нас списали на берег. Сперва засадили в тюрьму, но потом перерешили и послали на русский фронт, к “любимым и верным германским союзникам”, искупать вину. Вот и все.
— Понятно, — говорит Абст. — А откуда у вас такая ненависть к немцам?
— О, вы все замечаете! — У Пеллы кривятся губы в горькой усмешке. — Сейчас я возвращусь к событиям близ Львова, и вы поймете… Представьте себе улицы старинного города. По ним сплошной вереницей движутся германские военные грузовики. Они везут итальянцев: обезоруженные солдаты и офицеры сидят на дне кузовов, заложив руки за голову. Их конвоируют немецкие автоматчики. Еще неделю назад те и другие сражались бок о бок. Теперь это враги. Грузовики идут за город. Они обгоняют колонны, направляющиеся туда же в пешем строю. И здесь итальянцы, тоже без оружия и под конвоем. Впереди генералы и офицеры, затем солдаты… Тех, что везли, и тех, которые шли пешком, доставили в лес и расстреляли в огромных рвах. Немцы убивали итальянцев. Расстреливали из автоматов, забрасывали гранатами, добивали выстрелами из пистолетов. Вы можете это понять?
— Случившееся очень прискорбно, — замечает Абст. — Однако виноваты не немцы.
— Кто же повинен в этой бойне? Кто, по-вашему?
— Некоторые итальянские части решили самовольно прекратить военные действия. А законы войны суровы. Тот, кто бросает союзника… Словом, хватит! Вы слишком разговорились. Я не одобряю того, что случилось во Львове. Однако не потому, что мне жаль расстрелянных. Дело в другом. Придумавший эту затею поступил неразумно. Будь моя воля, я бы заставил ваших соотечественников повоевать, как заставлю вас.
— Ого! — Лейтенант вскакивает на ноги. — Хочу поглядеть, как вы это сделаете. Убить нас — да, это в вашей власти! Но заставить драться?.. Освободите мне руки, и я покажу вам настоящую драку!
Пелла в бешенстве. Вот-вот он кинется на Абста. А тот невозмутим.
— Сядьте! — приказывает он. — Сядьте, вам говорю! Вот так. Знайте же: то, что вы и ваши люди уцелели в львовской кровавой бойне, это моя работа! Благодарности не жду — я втройне получу с вас. Вы нужны мне, Пелла. Нас заинтересовали ваши спуски на большие глубины с использованием обычных дыхательных приборов. Как вы это делаете? Я спас вам жизнь. И я хочу, чтобы мы стали друзьями.
— Для нас война окончена.
— Жаль, что вы так решили. Кстати, вы зря говорите за всех. Ведь и ваши товарищи — опытные водолазы?
Пленный молчит.
— Опытные, — продолжает Абст. — Каждый имеет по пятьсот и более спусков, а двое действовали в районе Гибралтара, где ими руководил Витторио Моккагата…[55] Но сейчас меня интересует не это. У нас тоже есть управляемые торпеды, и они, смею думать, не хуже итальянских. Меня занимает другое. В чем ваш секрет спусков на большие глубины?
Пленный молчит.
Абст касается рукой его колена.
— Послушайте, — мягко говорит он, — я давно испытываю чувство симпатии к великолепному спортсмену Джорджо Пелла. Движимый этим чувством, я спас ему жизнь. Знайте же, доверившись мне, все вы окажетесь в большом выигрыше…
— У вас выиграешь! — перебивает Бруно Гаррита. — Выиграла мышь, попавшись в кошачьи когти!
— Верьте, я могу заставить вас, — продолжает Абст. — Но куда лучше, если мы будем действовать рука об руку. — Он встает, оглядывает итальянцев. — Каждому из вас я предлагаю…
— Сперва накормите моих людей, — говорит Пелла. — Дайте им есть, вы, гуманист, не желающий нам зла!
— Прежде я хочу получить ответ.
Все происходит мгновенно: бросок лейтенанта Пелла с вытянутыми вперед скованными руками, неуловимое движение Абста, в результате которого кулаки пленного таранят воздух.
И вот итальянец на земле, а чуть в стороне все так же невозмутимо стоит Абст.
— Встаньте! — говорит он.
Пелла медленно поднимается. Он сильно ушибся, у него кровоточат руки, разбита скула.
— Однако вы упорны… — Абст задумчиво глядит на итальянца. — Ну, будь по-вашему. Вы просите накормить людей? Пусть так. Я думал столковаться с вами…
Встает Гаррита.
— Послушайте, вы! Ваши прохвосты сами жрали как свиньи, а нас кормили впроголодь. Так было вначале, и мы еще получали кое-какую еду. В последние два дня о нас вообще позабыли. У меня от голода урчит в брюхе, у ребят тоже. Они в таком состоянии, что не побрезговали бы, кажется, падалью вроде вашей персоны.
Гаррита в бешенстве. Вот-вот он повторит ошибку своего командира — со скованными руками ринется на Абста. А тот спокоен. Кажется, даже доволен, что так разъярил пленного.
— Что ж, вашему аппетиту можно позавидовать… — Абст оборачивается к Вальтеру. — Как дела на камбузе?
— Обед будет через два часа, шеф.
— Два часа — это долго. Наши гости не могут ждать. Как же быть?.. — Абст будто раздумывает. — Вот что, отправляйтесь и принесите консервов — четыре банки свинины с бобами и четыре больших сухаря. Для лейтенанта захватите что-нибудь поделикатнее. Скажем, кружку кофе из моего термоса и бисквиты — тоже из моего запаса. Вы поняли?
— Да, шеф.
— Консервы берите самые свежие — с зеленой этикеткой. Вам ясно?
— Ясно, шеф. — Радист переглянулся с Абстом. — Я все понял.
— Ну и отлично. А там поспеет обед. Идите! Конвоир исчезает в туннеле.
Абст оборачивается к итальянцам:
— Надеюсь, вы довольны?
— Просто счастливы! — сквозь зубы цедит Пелла. Проходит несколько минут.
И вот Вальтер возвращается. В руках у него поднос, на котором кружка кофе, стопка бисквитов и консервы — банки уже вскрыты, рядом с каждой лежат сухарь и ложка.
— Можно раздать, шеф?
— Конечно. — Абст широким жестом показывает на пленных.
Вальтер передает кофе с бисквитами лейтенанту, затем обходит его спутников.
Итальянцы разбирают консервы. Лейтенант Пелла ждет, поставив кружку на камень. И, только убедившись, что все получили порцию, делает первый глоток кофе.
А немцы наблюдают.
В круглых глазах Вальтера острое любопытство. Он подался вперед, вытянув шею, теребит воротник свитера. Глюк спокойнее: стоит, положив руки на автомат, и ждет.
Сидя на раскладном табурете, Абст постукивает пальцем по колену, будто отсчитывает секунды.
Сейчас это должно случиться. Но время бежит, и не происходит ничего необыкновенного. Люди жадно едят. Лейтенант, покончив с бисквитами, пьет кофе.
Вот Гаррита встал, направляется к нему, протягивает банку.
— Командир, — говорит он, — здесь совсем немного, возьмите, пожалуйста. Чертовски вкусно!
Вальтер делает непроизвольное движение — будто хочет вмешаться.
Абст отвечает ему едва заметным жестом, и радист остается на месте.
Пелла отказывается взять часть порции сержанта. Постояв, Гаррита возвращается на место и дожевывает последний кусок.
— Глюк, перепишите людей! — приказывает Абст.
— Да, шеф. — Рыжий достает блокнот, берет карандаш, поочередно опрашивает итальянцев и заносит в блокнот их имена и воинские звания.
Так проходит еще четверть часа.
И вот с четырьмя пленными что-то случилось. Еще недавно они то и дело наклонялись друг к другу, переговаривались, даже пересмеивались — экспансивность не оставляет южан ни при каких обстоятельствах. Теперь итальянцы будто дремлют с открытыми глазами.
Перемена, происшедшая с солдатами, не укрылась от их командира.
Сначала он только в недоумении. Но проходит время — и лейтенант уже в тревоге.
— Подойдите ко мне, сержант Гаррита! — зовет он.
Тот медленно оборачивается. По лицу его прошла тень — усилие мысли. Но через секунду лицо вновь неподвижно. Вздохнув, сержант принимает прежнюю позу.
— Гаррита! — повторяет командир.
Не получив ответа, подсаживается к сержанту.
— Что с вами? — волнуясь, спрашивает Пелла. — Заболели?
Гаррита молчит. Он как камень. Только серьга чуть подрагивает в ухе.
Пелла хватает его за плечи, трясет, заглядывает в глаза.
— Гаррита, — кричит он в страхе, — сержант Гаррита!..
Абст, наблюдавший за происходящим, ловит на себе растерянный взгляд лейтенанта, равнодушно отворачивается. Вот он зевнул, мельком взглянул на часы.
— Что же вы стоите, Глюк? — недовольно говорит он. — Ну-ка снимите браслеты с этих несчастных. Представляю, как они намучились… Боже, да бросьте к чертям свой автомат!
Рыжебородый широко ухмыляется, откладывает оружие, подходит к одному из пленников, бесцеремонно берет его за руку. Поворот ключа в замке наручников — и кисти итальянца свободны. Но он будто и не обрадовался: поднес руки к глазам, оглядел их и вновь опустил.
