Да нельзя: комендант не разрешает. Детей тоже нельзя оставлять здесь одних. За целую неделю они всего один раз получили хлеб. Да и то лишь благодаря коменданту, который, взяв с собой дядю Чоба н еще двух мужчин, где-то сумел достать полную бельевую корзину хлеба. Они так и принесли его в ней. Но ничего другого дети уж давно не видят, решительно ничего! Говорят, что из других домов выходили люди, только, конечно, не такие, а дурные. Влезли в большой угловой продмаг, разграбили, масло и сало таскали ящиками. Дворник на чем свет стоит поносил грабителей и очень гордился, что в их доме живут честные, порядочные люди. Никто из них не позволит себе что-либо подобное.
В конце недели, когда уже стрельба начинала стихать, Элфи тоже отважилась после двенадцати часов дня выйти за ворота. Осмотрелась. На улице груды стекла, оборванные троллейбусные провода. Изредка проходили люди. Это отправились на поиски продовольствия те, кому нечего было есть. Элфи повезло: она натаскала всего вволю. У ворот стояли чужие и жильцы, которые уже выходили на улицу. Они с ужасом рассказывали о грудах развалин на Бульварном кольце и о том, что от моста Петефи до улицы Барош не уцелел ни один дом.
Элфи задумалась. А не навестить ли ей бабушку? Дядя Шандор сегодня с утра ушел на поиски своей сестры. Вот уже несколько дней он ничего не знает о них, а телефон не работает. С Дунди сейчас осталась в подвале мама. За час она управится. А может, и раньше…
Раздумывая так и еще не решаясь, она вдруг увидела Арпада. Под мышкой у него была буханка хлеба. Он посматривал на ворота, на номера домов.
Элфи не окликнула, не позвала его, ждала. А вдруг он ищет кого-то другого, а не ее? На этой улице мог жить еще какой-нибудь его знакомый.
Наконец Арпад тоже заметил ее в толпе людей, стоявших у ворот. Широко улыбаясь, он издали замахал ей рукой.
— Привет… Целы и невредимы?
— Целы. А вы?
— У моих стариков в одном окне выбили стекла.
— А мы вынули рамы, — ответила Элфи, — все равно ведь живем в подвале.
— Ты, конечно, с ребятишками? — спросил Арпад. — Ну, я пойду. Заходил к твоей бабушке. Она велела передать, что целует тебя.
У Элфи на миг перехватило дыхание. Она и не заметила, как буханка очутилась у нее в руках. Да что там хлеб! Хотя это тоже важно, но главное — он был у бабушки… Ну конечно, он специально ходил узнавать ее адрес.
— Может, зайдешь на минутку?
— Пожалуй, но только на одну минуту, — ответил Арпад.
Они спустились в подвал. Ведь мама была там! Те, у кого не было детей, уже перебрались наверх, но с детьми оставались пока еще внизу. В подвале стало просторнее. Какое счастье, что дяди Шандора нет дома! Мама приветливо встретила Арпада.
— Ой, до чего же вкусен свежий хлеб!
Она даже не спросила, как и где Элфи познакомилась с Арпадом. Арпад рассказал, что он все время находился в пекарне, сегодня впервые побывал дома. И ему пришла в голову мысль навестить своих хороших знакомых. Он не сказал, во скольких местах уже побывал, сколько у него таких хороших знакомых, как Элфи. Может быть, много, а может, лишь одна она.
Арпад заторопился и, наспех попрощавшись, пообещал, что, возвращаясь домой, заглянет к бабушке и скажет, что вся их семья здорова. Пожав руку маме, Арпад протянул ее затем Дунди. С Элфи он не стал здесь прощаться. Она проводила его до ворот, где они и обменялись рукопожатием.
Рано утром — это было уже в декабре — дядя Шандор пришел на кухню. Элфи как раз мыла посуду. Со вчерашнего вечера осталось много грязных стаканов, из которых гости пили вермут и палинку. На плите в большой кастрюле кипела вода, потому что бабушка учила Элфи почаще менять воду, когда моешь посуду. Тут уже многого не сэкономишь, но зато посуда будет чистой. Она каждый раз и соды добавляла в воду.
Элфи лишь взглянула в его сторону, как какая-то забитая Золушка. Дядя Шандор заговорил не сразу, а все прохаживался и мычал себе под нос. Точно так же он вел себя, когда сказал Элфи, что она больше не будет ходить в парикмахерскую. А теперь? Ведь не для того же он пришел на кухню, чтобы поразмышлять здесь о чем-то? Что ему нужно от Элфи? Может быть, опять даст денег и пошлет стоять в очереди в какой-нибудь универмаг купить ему полотна для простынь или белья? Всю прошлую неделю она ежедневно стояла в очередях. Дядя Шандор, считая, что инфляция неизбежна, распорядился производить закупки. Если раньше у него нельзя было выпросить денег даже на ученическую тетрадь, то теперь он швыряет их тысячами, велит тратить, заклинает господом богом скупать все, что попадется под руку…
Элфи надоело дрожать от холода в очередях. Она согласилась бы лучше все время мыть посуду, готовить обед. На улице мороз, он пронизывает насквозь, и люди, выстаивая в очереди часами, угрюмо молчат, тяжело вздыхают. А если начнут говорить — еще хуже. Чаще всего слышна брань. Лучше уж возиться в кухне, перемывать в теплой воде стаканы, до блеска натирать их. Дядя Шандор, заложив руки в карманы, все ходит и ходит по кухне, как всегда, исподлобья поглядывая по сторонам. Он ни разу не взглянул на Элфи, делая вид, будто не замечает ее. Но это еще ничего не значит. Такая уж у дяди Шандора привычка: он не смотрит на того, с кем говорит, будто вовсе не интересуясь, как собеседник реагирует на его слова, какое впечатление они произвели на него. Это, мол, меня не касается! Наконец дядя Шандор заговорил. Но и теперь он стоял вполоборота к Элфи, разглядывая буфет.
— Укладывай-ка свои вещи и возвращайся к бабушке. С нами тебе оставаться нельзя, потому что мы уезжаем в Америку. Квартира уже продана.
У Элфи дрогнула рука в теплой воде, но тем не менее она продолжала мыть посуду. Ее мозг еще не выработал способность сразу осмысливать все… Казалось, будто слова дяди Шандора застряли у нее в ушах. Они колотятся там, стучат, но в мозг проникнуть не могут.
— В этой стране жить невыносимо, — продолжал дядя Шандор.
Элфи показалось, что говорил он не ей, а самому себе.
— Эта мерзкая страна. Ничтожный, жалкий народ…
Не договорив, он повернулся на каблуках и вышел из кухни.
Теперь в ушах Элфи только что услышанные слова столкнулись с теми: «Укладывай-ка свои вещи и возвращайся к бабушке… Это мерзкая страна…» Они смешались и устремились к мозгу, пытаясь дойти до ее сознания. Но они никак не укладывались у нее в голове. Как мучительно трудно осмыслить их! Почему, неужели она настолько тупа? Или, может быть, дядя Шандор говорил на чужом языке? Нет, он говорил на ее родном венгерском языке. Так в чем же дело? Может показаться странным, но вдруг захотелось сначала засмеяться, громко-громко, а уж потом можно и нареветься вволю. Но над чем смеяться, что тут смешного? А то, что все это сказал ей дядя Шандор, тот самый дядя Шандор, который любил повторять: «Впредь, дорогая, заботу о твоем будущем я беру на себя». Он не позволил ей работать в парикмахерской, потому что там, дескать, не может работать порядочный человек, это, мол, унизительная профессия. Вот какую заботу он проявлял, насколько близко к сердцу принимал ее судьбу… А теперь, значит, иди куда глаза глядят… Возвращайся к бабушке. Что же он не наказал ей строго-настрого: «О парикмахерской и думать не смей! Не дай бог, узнаю, что ходишь туда, смотри тогда…» Разве это не смешно?
Он поймал Элфи и запер здесь в кухне, как птичку в клетке. А теперь, когда она ему не нужна, открывает клетку и выгоняет птичку вон: лети! Все бы ничего, но за это время он подрезал ей крылья. Если она уйдет, то потеряет и маму и Дунди. Он увезет их…
Элфи повалилась на стол, радом с лоханью для мытья посуды, и горько зарыдала. В руках она все еще держала губку. Когда пальцы сжались, из нее закапала вода, словно губка тоже плакала.
Потом в прихожей хлопнула дверь. Это ушел дядя Шандор, она слышала его твердые, громкие шаги в коридоре. Внезапно всем ее существом овладела испепеляющая злоба, настолько жгучая, что даже слезы высохли. «Мерзкая страна»? Нет, это по ее адресу… Арпад тоже называл ее — и не раз! — «гадкой девчонкой».
В Америку? Так сразу! Еще на прошлой неделе сорил деньгами. Элфи столько выстояла в очередях, а он купил радиолу у каких-то беженцев. Уверял, что никуда не поедет. Пусть едет кто хочет, а ему незачем ехать в Америку! Здесь, дескать, тоже будет Америка. Американцы сами сюда придут. Это правительство долго не продержится. При нем никто не хочет работать. Правительство зря старается, ему все равно не сломить венгерский народ. Такого героического народа во всем мире не сыщешь. А теперь «ничтожный»!
А вдруг это опять ложь? А вдруг они и не думают уезжать и он хочет лишь обмануть ее? Он уже столько говорил! Будто придут войска ООН, а никто не пришел. Будто никто не выйдет на работу. Но уже восстанавливают троллейбусные линии. И если он и поедет, то мама… мама не оставит ее здесь одну…
Скрипнула дверь, в кухню вошла мать. Она одета в темно-синюю нейлоновую шубу. Дядя Шандор, боясь инфляции, заказал ее совсем недавно. С мамой была и Дунди, тоже в шубке. Мама куда-то уходит и берет с собой Дунди.
