Несколько дней назад вьюга успокоилась, мороз усилился. В минуты относительного затишья было слышно, как стреляют на морозе сосны и на реке, по которой непрерывно мела сухая поземка, постреливал лед.
Сейчас – все тонуло в грохоте. Сугробы ожили, задвигались, подали голос:
– Ура-а!
Это поднялись лыжники в белых маскхалатах. По высоким сугробам, над колючей проволокой они не бежали – они летели. А из заснеженных изб на мороз выбегали, спотыкаясь от испуга, полураздетые солдаты, открывали беспорядочную стрельбу из автоматических винтовок. Как сурки в нору, убегали обратно в избы, заранее поднимая руки.
Сохранились воспоминания орденоносца Степана Рындина, красноармейца 156-го стрелкового полка.
Он приводит один из эпизодов взятия Шенкурска в январе 1919 года.
…Из каменного приземистого домика, что стоял у самой пристани, засыпанной снегом, из-под фундамента вдруг застрочил пулемет «Люис». Но по наступающим бил он недолго. Бойцы первой роты, в их числе мы с Василием Синюковым, сбросили с валенок лыжи, ворвались в траншею, расчищенную от снега, по ходу сообщения проникли в дот. Это был подвал, приспособленный для стрельбы из амбразуры. В приоткрытую дверь я бросил гранату.
Пулемет замолк, но не надолго. Как только снаружи раздались торжествующие голоса, пулемет заговорил снова. Тогда гранату бросил Синюков. И сразу же после взрыва мы бросились на пулеметчика.
– Пан русский, сдаюсь! – послышался крик.
По акценту – поляк. Сколько их тут – неизвестно. Темно и дым – не продохнуть. Больше гранат у нас не было. Нам выдали только по одной. На первый случай. И в первые минуты боя этот первый случай настал. Теперь у нас были только винтовки. В магазине – пять патронов. Командир роты товарищ Пекарский нас предупредил:
– Патронов – мало. А интервентов – много. Попусту жечь – запрещаю.
Слова ротного мы хорошо запомнили и патроны попусту не жгли. В этом полуподвале работали прикладами и штыками.
В кромешной тьме кричу:
– Кто тут сдается?
На крик отзывается все тот же голос с польским акцентом:
– То я, пан русский вояк.
Солдат стоял впереди. Можно было его пырнуть штыком и побежать дальше. Пожалел. Ведь он не сопротивлялся. Хотя перед этим «люисом» двух наших прекрасных товарищей лишил жизни.
Синюков, прокашлявшись, мне кричит:
– А нам комиссар твердил: будем выкуривать американцев.
Я товарищу популярно объяснил, как на политбеседе:
– В Америке, говорю, всякий сброд…
В тот день мы с товарищем Синюковым взяли в плен одного поляка, одного негра и одного канадца, бывшего украинца…
В бою за взятие Шенкурска, как писала «Красноармейская газета», особо отличился 156-й стрелковый полк. За этот коллективный подвиг он был награжден Почетным революционным Красным знаменем Всероссийского Центрального Комитета.
Всему личному составу командарм Самойло от имени Реввоенсовета армии объявил благодарность и наградил каждого бойца тремя пачками махорки. Махорку прислали трудящиеся Тамбовской губернии.
В ответ на их трогательную заботу о воинах-северянах командование Шестой Красной армии послало письмо в адрес Тамбовского губисполкома.
В письме содержался рапорт о том, что 25 января войска Шестой Красной армии освободили от интервентов и белогвардейцев уездный город Архангельской губернии Шенкурск. Противник в панике бежал, бросил 9 полевых орудий и оружейный склад. На складе было 15 исправных пулеметов и две тысячи винтовок.
Богатыми оказались трофеи, собранные по дотам и зарытые в снег: одних только пулеметов из дотов было вынуто около шестидесяти, брошено около сотни винтовок и несколько ящиков с патронами и осветительными ракетами, а также почти не тронутый склад обмундирования и продовольствия, предназначенные для наступательных действий в весенний период.
Особую ценность представило медицинское имущество: стерильные бинты в количестве восемнадцати тысяч и восемь пудов таблеток от «испанки».
Пленных собирали порой в самых укромных местах. По рассказу крестьянки Анны Терентьевой, она обнаружила негра на своем сеновале. Он сидел, накрывшись хозяйской шубой, дрожал от страха, а может, и от холода. Мороз и там его достал.
Хозяйка присмотрелась, от длительного сидения лицо негра потеряло естественный цвет – нос побелел, щеки покрылись инеем. Он плакал, и слезы катились по его грязным небритым щекам. Он что-то лепетал, как она догадалась, говорил, что он американец и что его заставили воевать.
Хозяйка втащила его в избу, нашла ему старые валенки, но самостоятельно их надеть он уже не смог – ноги окостенели, как у мертвеца. Жестами плачущий негр показывал, что обувь он потерял, когда убегал от русских.
– Тебе страшно? – допытывалась хозяйка.
Он кивал стриженой головой, как будто понимал, о чем его спрашивают.
– А зачем же тогда ты приплыл из-за океана?
Он пожимал плечами – тоже как будто понимал.
Бой удалялся на северную окраину города, а женщина мягким снегом ему растирала лицо, щеки, руки. Пораженные морозом места смазала медвежьим жиром. Заставила выпить две кружка кипятка с толченой морошкой.
Затем незадачливого вояку уложила на полати, к детям, наблюдавшим, как мать спасает черного человека.
Вечером того же дня в избу заглянули красноармейцы. Спросили:
– У вас не прячутся интервенты?
– Один есть, – ответила хозяйка, – но он негр.
– А негры что – не интервенты?… Где он, ваш пленный?
– На печке.
Бойцы, чувствуя себя победителями, дружно засмеялись.
– Хороша война! Увидел бы среди русских ребятишек своего солдата американский президент, такого вояку он лишил бы заработка.
Другой боец, путая русские и английские слова, поманил солдата пальцем:
– Янки, эн рол, а ну слазь!
– Вы его куда? – встревожилась хозяйка.
– В школу. Там пленных сортируют, считать будем.
– Я его не пущу. Он в моих валенках.
– Тогда пойдет босиком.
– Ладно, пусть валенки на нем остаются…Но чтоб потом вернул.
– Жди…Вернет…
Валенок, как призналась хозяйка, он так и не вернул.
Уже после Гражданской войны Анна Терентьева напомнила американцам, которые в местах боев разыскивали по лесам останки своих солдат, чтоб ей вернули валенки. Гробокопатели действовали от имени организации «Ветераны зарубежных войн», так называемые «полярные медведи».
– Документ имеется? – спросили женщину.
Документа у женщины не было. Она не спросила даже имени спасенного. Спустя годы сам факт спасения американского негра жители Шенкурска, за исключением нескольких стариков, уже не помнили.
В областном музее хранится свидетельство о том, что ветераны американского экспедиционного корпуса создали ассоциацию «Полярный медведь» и в 1929 году отправились в Россию, вывезли на родину останки 86 своих павших сослуживцев.
Это все, что в России тех лет составило славу Соединенных Штатов Америки.
А тогда, в январе 1919 года, на заседании Реввоенсовета Шестой Красной армии встал вопрос: чем кормить пленных?
Раздавались голоса:
– А чем они в августе наших пленных кормили?
И тут же слышались ответы:
– В Мудьюге – брюквой.
– И то лишь в начале осени.
– А обессиленных – бросали за борт.
Кто-то напомнил:
– Товарищи, не надо забывать, что американцы, поспешно убегая, в лесу оставили склад продовольствия…
Комендант штаба Матвей Лузанин как только узнал, что бойцы саперной роты из брошенного склада растаскивают мясные консервы и другие продукты, которых «видимо-невидимо», выставил усиленный пост.
В Реввоенсовете рассудили: мы не колонизаторы, чтоб кормить пленных брюквой, а ослабевших бросать на съедение лисицам.
По радио связались с Москвой.
– Вы их обменяйте, – был ответ.
На что – осталось загадкой.
В штабе американского экспедиционного корпуса был приготовлен ответ: командование корпуса готово обменять пленных на продовольствие, но…после войны.
А когда война закончится – умалчивалось.
По этому поводу в частях Шестой Красной армии ходили противоречивые разговоры. В дневнике начальника штаба Ветошкина сохранился подслушанный разговор:
«– Обменяем пленных на продовольствие – развяжем себе руки. Чем плохо? Конвоиры вернутся в строй.
– А пленные тоже вернутся в строй? Им выдадут оружие – и будут они нас опять брать на мушку?
– Мы с них честное слово возьмем.
– Уже брали. Белые генералы, задержанные в Петрограде, клятвенно заверяли нас, что против советской власти не поднимут руку.
– А тут мы имеем дело с иностранцами…
Раздавались и трезвые голоса:
– Врагу нельзя верить на слово. Мы терпели тяготы, и они пусть терпят. Будут помнить, куда ходили…»
Уже первые успешные действия Красной армии на Севере крепко тряхнули интервентов. Дерзкие налеты партизан на северодвинские гарнизоны нарушали коммуникации. Подвоз боеприпасов и продуктов питания был крайне затруднен. Реки скованы льдами, до весны навигация прекратилась. А это значит, что транспорты с военными грузами пойдут после ледохода.
