Под впечатлением настойчивых просьб выздоравливающих партизан я начал было наседать на госпитальных врачей, чтобы они принимали меры по скорейшему возвращению больных в ряды активных бойцов. Однако врачи ответили мне:
— Никакие лекарства, товарищ комиссар, не в состоянии компенсировать явный недостаток жиров, белков и углеводов. Чтобы раненые скорее выздоравливали, требуется калорийное питание. А мы вынуждены, наоборот, с каждым днем снижать нормы.
Да, было о чем задуматься. Заявление соответствовало реальному положению дел, о чем лучше всего говорил вид худых партизан, их запавшие щеки и ввалившиеся глаза. Все это вызвало во мне большую тревогу.
Командир и я всегда требовали, чтобы каждый отряд бригады своевременно выделял в фонд госпиталя лучшие продукты. Для находящихся в госпитале была установлена повышенная норма ежедневного рациона. И все же по мере расходования скудных партизанских запасов и наступления холодов выздоравливающие стали постепенно получать все меньше питания, качество которого катастрофически ухудшалось. Уже не три, а только два раза в день им начали выдавать по тоненькому кусочку черного хлеба да ограниченную порцию жидкого супа или щей, слегка заправленных картофелем и перловой крупой. Уже несколько дней госпиталь не видел мяса и жиров. Я пока ничего не мог пообещать раненым. С тем и покинул госпиталь.
По пути в лагерь я удостоверился еще раз, что рассчитывать на получение сколько-нибудь значительной продовольственной помощи в селах нельзя. Они еще осенью отдали нам все, что могли. Ничего конкретного пока не обещали и в подпольном межрайкоме. Все, что удалось там получить, я тотчас отправил в госпиталь. Но этого могло хватить лишь на несколько дней.
Перед командованием со всей остротой встал вопрос — где и как доставать необходимые продукты? А ведь требовалось их теперь очень много, так как количество людей возросло во много раз и уже перевалило за тысячу человек.
Местные жители нам помогали всем, чем только могли. Земной поклон им от всех лесных гвардейцев партизанского фронта. Но на оккупированной территории и местные советские граждане оказались в весьма трудном положении. Оккупационная политика разбоя и грабежа с каждым месяцем все больше и больше давала о себе знать. На оккупированной территории во всю силу действовало указание Геринга о том, что вермахт должен «снабжаться продовольствием из России». Ему вторил рейхсминистр продовольствия и сельского хозяйства Герберт Баке:
«Россия призвана кормить Европу… Желудок русского растяжимый, а поэтому никакого сочувствия».
И оккупанты где только могли грабили, обрекая советских людей на голодную смерть. В немецких документах еще 1942 года продовольственное положение Белоруссии характеризовалось как «катастрофическое».
Вопрос питания для нас становился острой проблемой. Мы решили еще раз посоветоваться с командирами и комиссарами отрядов.
— Положение тяжелое, — начал Василий Федорович, открывая совещание руководящего состава, — хлеба нет, соль на исходе, мясо — лишь в одном первом отряде, где осталось только две коровы.
— Одна, — поправил командир отряда Демин.
— Как одна? — Тарунов даже привстал, и его серые глаза вспыхнули возмущением. — Куда же вторую дели? Неужели за ночь съели?
— Нет, товарищ комбриг, передали Ивану Федоровичу Золотарю[22]. У них с питанием намного хуже нашего.
— А-а… Ну это другое дело, — остыл Василий Федорович, правилом которого всегда было вовремя оказать помощь соседу и другу.
— Вторую корову мы думаем разделить между всеми отрядами и штабом, — закончил Демин.
— Нет! Придется всем потуже затянуть ремни, а корову немедленно отправить в госпиталь на Палик. Комиссар бригады только что оттуда и доложил печальную весть — раненые уже несколько дней сидят на одной бульбе. Самим им не достать продовольствия. Начальник штаба, сейчас же уточните, что осталось в отрядах из питания, и сегодня вместе с коровой без промедления отошлите часть запасов нашим раненым.
Затем Василий Федорович попросил всех подумать и подсказать, где у гитлеровцев можно было бы попытаться с боем взять продукты. Долго судили и рядили, но ничего не придумали. В гарнизонах, с которыми бригада могла справиться, продуктов, по нашим сведениям, было очень мало, а там, где их было много, враг был силен, и смять его нам было не под силу.
После обсуждения мероприятий по заготовке овощей, круп и муки в районах Борисово-Бегомльской зоны и окончания совещания Кисляков попросил выслушать его.
— А я знаю, где взять необходимые продукты… — начал после долгих размышлений Кисляков. — В районном центре Смолевичи, на немецком продовольственном складе.
Разочарованные командиры замахали на него руками.
— Там-то есть, да не про нашу честь, — с явным сожалением заметил Демин. — Склады, конечно, там большие, однако гарнизон этот нам не взять.
Смолевичи, расположенные на железнодорожной магистрали Минск — Москва, в самом деле имели сильный гарнизон, к тому же войскам, находящимся в Смолевичах, на помощь могли очень быстро прийти части из Минска и Борисова.
— У меня есть уже идея, — тотчас загорелся начальник разведки бригады Евгений Михайлович Чуянов.
Когда мы остались вчетвером, он, несколько волнуясь, сказал:
— Я считаю, что мы в самом деле можем и должны попытаться взять продовольствие у немцев в Смолевичах. Причем операцию следует провести самую неожиданную, без какого-либо шума… Гитлеровцев надо заставить добровольно «выдать» нам побольше продуктов…
— Чуянов, не мучай нас загадками и говори яснее, — не выдержал комбриг.
— Кратко мой план, товарищ комбриг, состоит в следующем. Надо подготовить группу смелых партизан, включив в нее знающих немецкий язык, переодеть всех в немецкую форму, подделать накладную на получение пайка, скажем, на батальон и, обеспечив конным транспортом, попытаться получить продукты непосредственно со склада под видом немцев, так сказать, на законном основании.
Наступило молчание. Мы стали раздумывать над этим чрезвычайно смелым и опасным планом.
— Нет, друзья, — твердо заявил Тарунов, — это сплошная фантазия, которая нам может очень дорого стоить. Ну разве допустимо среди белого дня посылать в самое логово врага целую группу партизан?!
— Василий Федорович, эта операция, безусловно, рискованная. Но ведь смелость города берет, — не сдавался Чуянов. — И неожиданность очень много значит. Это уже половина успеха. Затем прошу учесть, что на смолевичский продовольственный склад нам уже удалось устроить на работу двух наших девушек — Марию Шеремет и Наташу Казак. Они начали подготовку к тому, чтобы по указанию командования незаметно пронести на склад несколько мин замедленного действия и взорвать его. Теперь же мы можем переключить их на новое дело. Они разведают все, что нам надо.
Чувствуя наши сомнения, Чуянов пустил в ход еще один козырь.
— А руководить подготовкой и проведением операции прошу разрешить мне. Ведь я неплохо владею немецким языком…
Лед тронулся. Споры и обсуждения различных деталей в целом одобренного плана продолжались далеко за полночь.
С утра Чуянов, Чернышев и Кисляков начали готовиться к этой дерзкой вылазке. Вопросов возникло очень много, и от правильного решения каждого из них зависел успех задуманной операции.
Прежде всего Казак и Шеремет получили новое задание. Им поручалось точно выяснить время и порядок выдачи немецким подразделениям и командам продуктов, систему охраны склада, расположение его помещений, наличие связи, а также достать из дела уже заполненную накладную на получение продуктов и хотя бы один чистый бланк. Все данные, кроме бланков накладных, через неделю были получены.
Мы узнали, что смолевичский продовольственный склад снабжал продуктами не только местные гарнизоны, но и выдавал сухой паек всем воинским командам, проезжавшим по шоссе к фронту и обратно, а также подразделениям, выезжавшим для проведения карательных операций. Начальником склада был итальянец, отличавшийся трусливостью и мягким характером.
Начался подбор состава группы для проведения операции.
Лучшего командира группы, чем Чуянов, мы не искали. Еще до войны он упорно овладевал немецким языком в школе, а затем в медицинском институте. Очень много Чуянов работал над шлифовкой произношения и в немецком тылу. Он сам вел все допросы пленных. Часами беседовал на немецком языке с немцами, перешедшими на нашу сторону.
Насколько хорошо он владел немецким языком, нам стало ясно из вопроса одного фашистского офицера к Чуянову:
— Вы, немец, и перешли к партизанам?
В общем мы надеялись, что язык Чуянова не подведет.
Чуянов без колебания попросил включить в группу перешедших на нашу сторону и уже положительно зарекомендовавших себя в боях немцев Курта и Эрнста, бельгийцев Вилли и его брата, а также француза Жака.
