Дмитрий Калюжный - Житие Одинокова

— Философия давно и уже окончательно прояснила, что первична материя, а вторично сознание, — бубнил он. — Душа — это сознание без материи. Такого быть не может.

Вася не прислушивался к его фантазиям. Думал, что надо бы поговорить о жизни и смерти с учителем литературы Третьяковым и с Колей Ступиным. А хватит ночи, так и с другими, чьи души завтра отправятся к Господу. Конечно, опять слухи пойдут. Чего только о нём не навыдумывали! Что он заговорённый, что порчу снимает, «правильное слово» знает, что с двумя командармами, Рокоссовским и Кузнецовым, на «ты». По мнению Сырова, у него договор с Господом. Какой там договор! Суеверия, сплошные суеверия.

Когда комиссар собрался уходить, Василий напомнил ему, чтобы в батальоне озаботились доставкой боекомплекта и провизии.

— Наступать уже нечем, — сказал он. — Ни патронов, ни еды, ни воды, ни бензина. Даже водка кончилась.

Вообще, пополнение боекомплекта было налажено лучше, чем доставка провианта. При нормальном подвозе продуктов, если не было возможности кормить горячим, выдавали на сутки сухой паёк. В него входили два брикета концентрата из варёной крупы с жиром, полукилограммовая банка рыбных консервов, 150 граммов комбижира «Лярд», 50 граммов сахара, шесть сухарей и 100 грамм водки. Если тылы отставали, то ели и пили что попадётся. Иногда бойцов кормили жители. Как-то раз вылезли из погреба дед с бабкой, а с собой они спасали курочек. Предложили: «Ешьте курочек, берите яйца». В придачу выставили бутыль самогона… Но сейчас была такая ситуация, что взять просто негде. Одни еловые иголки и топлёный снег.

— Немцам ещё хуже, — обрадовал его Загребский. — Пленные сообщают, что во многих ротах у них осталось по сорок человек вместо сотни. А патроны и водку получите этой ночью. Надо идти вперёд, товарищ Одиноков…

От 11 мая 1942 года

Москва, Кремль

1. Прекратить с 15 мая 1942 года массовую ежедневную выдачу водки личному составу войск действующей армии.

2. Сохранить ежедневную выдачу водки только военнослужащим частей передовой линии, имеющим успехи в боевых действиях против немецких захватчиков, увеличив норму выдачи водки военнослужащим этих частей до 200 гр. на человека в день.

Для указанной цели выделять водку ежемесячно в распоряжение командования фронтов и отдельных армий в размере 20 % от численности войск фронта-армии, находящихся на передовой линии.

3. Всем остальным военнослужащим передовой линии выдачу водки по 100 гр. на человека производить в следующие революционные и общественные праздники:

в дни годовщины Великой Октябрьской социалистической революции — 7 и 8 ноября, в день Конституции — 5 декабря, в день Нового года — 1 января, в день Красной Армии — 23 февраля, в дни Международного праздника трудящихся — 1 и 2 мая, во Всесоюзный день физкультурника — 19 июля, во Всесоюзный день авиации — 16 августа и в Международный юношеский день — 6 сентября, а также в день полкового праздника (сформирование части).

4. Постановление Государственного комитета обороны № 562с от 22 августа 1941 года отменить.

— А родились вы где? — спросил Василий.

— В Талицах под Москвой, — ответил Юлиан Пасечный. — Потом переехал в Москву.

— Как же я вас не помню?

— Вы, наверное, совсем были маленьким.

— Нет, я был подростком, когда мы там поселились. И учился в школе, где вы работали истопником.

— Я в классы не поднимался. Ночевал в подвале. Да и проработал там недолго.

— Да, вы говорили, что пошли в Метрострой… И переехали в общежитие?

— Да.

— В каком году?

— В 1934-м. Или в следующем.

— Тогда я и не мог вас там встречать.

— А вот я спросить вас хочу. Можно ли?

— Конечно можно.

— Как так: мы берём деревню, убитых у нас немерено, а немцев погибших — вроде и нету? Я давно заметил. Почему так?

— Это дело простое! Они, Юлиан Петрович, покойников своих прячут.

— Вона как!

— Да, сразу же. Мы только провели артналёт перед атакой, а у них специальные люди уже трупы собирают, в машину грузят и увозят. Или, если время есть, закапывают.

— Вона как!

— Мы однажды взяли село — яма есть, трупов нет. А у нас «язык». Он и рассказал, что яму загодя роют. В тот раз зарывать им некогда было и увезли живых и мёртвых в одних машинах.

— Вот нехристи.

— Это специально, чтобы наши бойцы думали, будто немцы не погибают.

— Вона как!..

…Ещё в конце января 1-ю Ударную армию отвели в резерв Ставки. Основные силы армии собрали у Клина, но стрелковая бригада, в том числе бывший Коммунистический полк, передали в состав другой армии, и они продолжили бои.

Подразделения бригады, конечно, пополнили. С этим пополнением в Васину роту пришёл красноармеец Юлиан Пасечный — мужчина в возрасте, но малообразованный. Он оказался «земляком» Одинокова: какое-то время жил на той же улице в Москве и даже работал в школе. Василий зазвал его к себе, расспрашивал о новостях Москвы: сколько народу вернулось, каковы бомбёжки, как там с едой и мануфактурой. Пасечный всё ему добросовестно рассказывал.

Их часть стояла теперь на границе Калининской и Смоленской областей, среди лесов, болот и рек. Наступать не удавалось. В атаку ходили ежедневно, как на работу в шахту Метростроя, и точно так же прогрызали за «рабочий день» лишь несколько метров. Клали сотни жизней то за рощицу из пяти деревьев, то за один какой-то разрушенный домик.

Однажды Василий «увидел» внутренним взором своим, что завтра сложит свою головушку его земляк, Юлиан Пасечный…

— Вы, Юлиан Петрович, прожили большую жизнь, — заметил Василий.

— Да не, ну… — засмущался Пасечный.

— Всё же не мальчик уже. Много у вас было всякого, и раздумий, и бед.

— У нас жизнь простая, товарищ лейтенант.

— Давайте без званий, мы же договорились.

— Спасибо вам, товарищ… Василий Андреевич. Вот вы со мной по-настоящему. А так у нас что, анекдоты и охальство. А ведь под смертью ходим. Страшно.

— Почему страшно? Расскажите.

— Как рассказать про такое? Страшно не что грешил, а что не каялся.

— Неужто грехи есть?

— У всех есть, Василий Андреевич. У нас в Талицах церковь сломали. Красивая была. Главку ей отломили. Мой грех.

— Вы ломали?

— Нет, но я смолчал. Потом в Москве ломали, я молчал, Василий Андреевич. Вы человек молодой, а с понятием. Первому вам говорю. Жалко церковок.

— А сами в церковь ходили в Москве?

— Нет. Мой грех…

Они замолчали. Лошадки неспешно шагали по раскисшей дороге. Юлиан держал вожжи. Везли больше тонны разного груза, полученного на интендантских складах в Старице. Василий специально взял в ездовые Пасечного, чтобы поговорить с ним в связи с его близкой гибелью без посторонних ушей. И саму поездку спешно организовал ради Пасечного, узнав, что постоянный ездовой свалился с малярией. Теперь, когда разговор дошёл до грехов, он призадумался, как вести беседу дальше.

— Пасха была в Москве замечательная, — тяготясь молчанием, сказал Юлиан.

— Что же в ней было замечательного?

— Разрешили крестный ход. Со свечами дали ходить, хоть и светомаскировка. В прошлом году запрещали. Хотя тогда светомаскировки-то не было! А свечи гасили в руках. Кто если поёт, на тех кричали. Чтоб тишину не нарушали. А теперь на Пасхальную ночь отменили комендантский час. По радио сообщили: празднуйте. Удивительно.

— Вы ходили?

— Нет, мне Марья говорила, соседка. Сказала, всё было, как на параде.

— Что на параде?

— В ноябре парад был. На Красной площади. Сняли маскировку. Теперь на Пасху тоже без маскировки! Марья говорит, оба раза Господь не попустил, чтоб Москву бомбили.

— Отчего ж вы в церковь не пошли?

— Боязно. Вдруг заметят, скажут, что нельзя… Мой грех…

29 марта 1942 года

…Выражаю Вам признательность Советского Правительства за заверение, что Правительство Великобритании будет рассматривать всякое использование немцами ядовитых газов против СССР так же, как если бы это оружие было направлено против Великобритании, и что британские военно-воздушные силы не преминут немедленно использовать имеющиеся в Англии большие запасы газовых бомб для сбрасывания на подходящие объекты Германии.