Боль была страшная. В ушах гудело. Болел ушибленный нос. Голова гудела. Губы в песке. Он же хрустел и на зубах. Жарко. Жарче, чем обычно. Жарко, как в аду.
«Ну, вот я и дома!» — Ханс приоткрыл глаза.
Был день. Что-то около полудня. Очков на глазах не было. Каска тоже исчезла. На шее не было узла, державшего флаг, служивший плащом. Слегка побаливавшая левая рука уже не держала на себе щита. Он поднял глаза и увидел, что совсем не далеко густым черным дымом исходит его танк. Значительно ближе стоял англичанин, живой и невредимый.
«Обманули!» — ударило в голову Хансу, когда он вспомнил, что произошло.
Забыв про боль, он в прыжке свалил не успевшего обернуться англичанина и, схватив его за горло, начал душить, обильно осыпая проклятиями:
— Обманул! Свинья! Подлец! Убью!
Британец не пытался отбиваться, а лишь усиленно жестикулировал, указывая куда-то в сторону.
— Не проведешь! — Ханс врезал ему по лицу.
В ответ англичанин только замотал головой, пытаясь убедить Ханса в том, что не обманывает. Не ослабляя хватки, Ханс посмотрел в указанном направлении и понял, что был не прав. Второй танк дымился совсем недалеко от первого. Машины успели проехать еще немного после встречи и навечно замерли по обе стороны прочерченной линии. Ханс слез с англичанина и уселся на песок:
— Что? Что случилось? Я помню, что я упал.
— Я тоже упал. Мы, черт возьми, сшибли друг друга!
— А потом?
— Самолет, который прилетел, похоже, принял нас обоих за своих врагов и накрыл бомбами.
— Меткий.
— Точно.
— Все погибли? — спросил Ханс, надеясь, что он не прав.
— А ты когда-нибудь видел, чтобы кто-то оставался в живых в такой ситуации?
От досады Ханс ударил кулаками по песку:
— Черт!
Англичанин отряхнулся и сел рядом.
— Извини, — коротко бросил Ханс. — Я думал…
— Понимаю тебя, — ответил британец. — Хорошо понимаю, черт возьми.
Хансу захотелось взвыть. Взвыть волком.
Одиноким и бездомным хищником. Беспомощным. Только что он потерял троих лучших друзей. Он слишком долго был на войне, чтобы начать плакать, поэтому собрался с силами и, вскочив с песка, закричал:
— Будь проклят этот мир! Будь проклят мир, ради которого нужна эта война. Кто будет жить в этом чертовом мире. Кто? — крик перешел в хрип. Кто, если все хорошие люди погибнут на войне?
Раздался голос англичанина:
— Пока вы приходили в себя, я уже кое-что обдумал. Я считаю, что мира не будет.
— Почему? — удивился Ханс. — Все войны кончаются.
— Кончаются, чтобы начаться снова. Вот ведь вы, сэр Ханс Майер, не хотите войны?
— Сыт по горло.
— И ваши солдаты не хотели войны. Но они погибли. И мы рано или поздно погибнем. А те, что хотят войны будут продолжать посылать на смерть тех, кто ее не хочет. Все просто. Рано или поздно мы научимся убивать друг друга достаточно быстро, чтобы население земли сокращалось.
Когда-нибудь останутся только те, кто хочет войны, а остальные все будут мертвы.
— И что тогда? — поинтересовался Ханс.
— Не так уж это и важно, — с усмешкой сказал британец. — Вы представьте, какие у них будут лица, когда выяснится, что больше некого убивать.
— Лично я здесь не из-за них… — серьезно ответил Ханс.
— А из-за кого?
— Разве не понятно? — Ханс пристально посмотрел на британца.
— Моя страна воюет с твоей страной. Я защищаю свою страну. Мне плевать на политику. Теперь особенно. — Ханс подобрал фуражку, неизвестно как оказавшуюся рядом.
Она, похоже, подгорела. Голова еще болела, но приняла головной убор без нового приступа. Пройдя вперед, Ханс остановился неподалеку от догорающего танка. Ствол деревянного макета пушки уже слегка обуглился. Приложив руку к фуражке в армейском приветствии, он попрощался с мертвыми друзьями и вернулся назад.
— Спасибо вам, сэр Томас Пирс, — произнес он серьезным, но не официальным тоном. — Вы оказали мне помощь, хотя имели больше оснований этого не делать.
— Не за что, — ответил британец. — Давайте только перейдем на «ты». Зовите меня Том.
— Хорошо, Том, — Ханс присел на песок. — Сигареты остались?
— Остались, Ханс.
Было уже около четырех, когда Ханс, попросив еще сигарету, услышал:
— Последняя.
— Тогда не надо.
— Да ладно, — отмахнулся Том. — Бери.
Ханс вытянул последнюю сигарету из пачки и закурил.
— Оставь, — коротко попросил Том.
— Хорошо, — так же коротко ответил Ханс.
Они просидели несколько часов под палящим солнцем и за это время произнесли ровно столько слов, сколько выкурили сигарет. Конечно, когда есть с кем разговаривать, то лучше поговорить, но еще лучше подумать. Подумать вместе. Каждый из них знал, что другой думает о том же, о чем и он.
Вовсе не обязательно было говорить, чтобы вспоминать лица друзей, улицы родного города или просто пошлые анекдоты. В пустыне страшно говорить. Она глотает любой звук, как бешеная акула проглатывает свою пищу, не разбирая, кто есть кто. Звуки исчезают в бездне песка, а мысли продолжают гулять в голове, изредка радуя идеями и просветлениями разума.
— Странно, — сказал Ханс. — Только что у нас что-то было, а теперь этого нет.
— Маятник, — произнес Том.
— Что?
— Это маятник. Африканский маятник. Здесь все и ничего — это одно и то же. Сегодня побеждают одни, а завтра победят другие. Маятник качается. Итальянцы вошли в Египет, а потом мы гнали их до самого Триполи. Появился ваш Роммель.
Мы отступили до Тобрука, но потом отступили вы. Теперь вы снова здесь… Чертова скачка… От победы до поражения. Не успеваешь найти что-то, как тут же это теряешь. Такова и вся жизнь.
Внезапно британец встал и произнес:
— Извините, мне пора.
Приятно было пообщаться с вами, сэр… то есть с тобой, Ханс, но меня ждут в части.
— Уходишь? — Ханс посмотрел на его из-под козырька фуражки. — Даже не знаешь, где твоя часть.
— Да.
— А как же присяга?
— Что? — переспросил Том.
— Присяга, Том, — подтвердил Ханс. — Ты же присягнул на верность своему королю и Британии.
— Ну и что?
— А я присягал на верность Германии.
— К чему ты это клонишь? — Том вернулся в исходное положение, растянувшись на склоне дюны.
— Я думаю, что мы не разошлись с самого начала не только потому, что не хватало горючего.
— А почему?
— Потому что мы не могли отпустить друг друга просто так. Потому что мы обещали, каждый своей Родине, что не отпустим друг друга. И не отпустили, хотя могли бы.
— Хочешь заставить меня остаться? — спросил Том.
— Нет, — покачал головой Ханс. — Ты сам не уйдешь. Тебе не дадут уйти те, кто лежит сейчас в обломках твоего танка. За что они погибли, как ты думаешь?
— Сложно сказать.
— Они погибли за победу, Том. За свою победу. Кто-то из нас должен победить, иначе все их смерти будут напрасными. — Ханс внезапно стал каким-то серьезным и мрачным:
— Пора выяснить, кто победитель.
Он встал и нащупал правой рукой кобуру с пистолетом. Достав свой «Вальтер», он передернул затвор и произнес:
— К барьеру, сэр Томас Пирс. Англия хочет видеть своих героев!
Том прищурился, видимо рассуждая, всерьез ли говорит немец. Наконец, он тоже достал оружие и поднял его вверх:
— Хорошо. Делаем по двадцать шагов.
— Кто стреляет первым?
— Ты, — уверенно ответил Том.
— Нет ты! — так же уверенно заявил Ханс.
— Не кажется ли вам странным, сэр Ханс Майер, — грозно произнес Том, что вы одновременно хотите и стрелять и не стрелять. И застрелить и быть застреленным.
— Вы тоже, сэр Томас Пирс, — заметил ему Ханс.
— Может нам тогда лучше обоим застрелиться?
— Нет. Нельзя. Это ничья.
Мы оба проиграем. А кто-то ведь должен выиграть!
— А может ли кто-то выиграть вообще? — вопрос Тома повис в воздухе.
— У вас нет бинокля, сэр Томас? — неожиданно спросил Ханс, убирая пистолет.
— За чем вам? — удивился тот.
— Видите ли… — Ханс обошел его, глядя куда-то вдаль. — Я, похоже, заметил что-то вроде танка или бронемашины вон там, — он указал рукой вперед.
— Мой бинокль был в танке, — вспомнил Том.
— Мой тоже, а жаль, — Ханс погрустнел. — Не вижу опознавательных знаков.
Том посмотрел в указанную точку и увидел вдали клубы пыли и песка, скрывающие внутри что-то неопределенное.
— Знаешь, Ханс, — он вдруг снова заговорил мягче. — Я, кажется, понял, когда кончился век рыцарей, в которых мы так неудачно играли.
— Когда же? — заинтересовался Ханс.
— Когда придумали опознавательные знаки. С тех пор мы все у них в плену, — ответил Том.
— Не знаю, как мы все, а вот я, пожалуй скоро окажусь в плену… — с грустью сказал Ханс. — Похоже, это ваши.
Уже можно различить… Это ваш броневик… — Он обернулся и раскрыл рот от удивления.
