class="p1">Новичок, по-видимому, хотел уклониться от ответа. Трофимов понял это и настаивать не стал. В конце концов, не столь важно было, где, кем и когда работал стрелок Евстигнеев, если чутьем фронтовика Трофимов угадывал в нем смелость, находчивость и умение ориентироваться. Кроме того, Трофимов знал и другое: он сам, Трофимов, мог ошибиться в человеке, но этой ошибки никогда бы не сделала рота. С непостижимой быстротой умеют солдаты-фронтовики разгадывать качества новых товарищей. Трофимов заметил, что необстрелянный, ничем еще не проявивший себя новичок Евстигнеев сразу же стал пользоваться в роте авторитетом. В этом случае товарищи как бы верили ему в долг.
Еще раз окинув взглядом ладную фигуру Евстигнеева, Трофимов спросил:
— В разведчики хотите? Нам хорошие разведчики нужны.
— Хоть в парашютисты, товарищ старший лейтенант, не испугаемся… — быстро ответил Евстигнеев.
7
Разостлав под сосной плащ-палатку, Трофимов лег и сейчас же почувствовал огромную, навалившуюся на него тяжесть всего сделанного, продуманного и прочувствованного в течение двух бесконечных суток.
В сосновом лесу, насквозь прогретом солнцем, воздух был неподвижен и душен. Пахло смолой, и Трофимов сердито подумал? «Как все-таки врут писатели. Всегда пишут «свежий смолистый воздух». Если смолистый, то уж обязательно «свежий». А между тем в лесу воздух далеко не всегда свеж».
Когда-то раньше, дома, засыпая душной ночью, Трофимов любил вытянуть руки и взяться за холодный металл кровати. Ощущение металлического холода было приятно. Он протянул руку и с отвращением нащупал теплый, пыльный мох.
Сквозь кроны сосен были видны по-вчерашнему тусклые и желтые звезды. Отчетливо было слышно, как далеко, вероятно на участке соседней дивизии, протявкал немецкий пулемет. Наши не ответили, и стрельба постепенно смолкла.
Трофимов приподнялся. Совсем рядом, на опушке, чернела высокая заросль пышных сорняков, густо прикрывших землю, и Трофимову почему-то пришло в голову, что там, должно быть, темно и прохладно и что очень хорошо было бы стать вдруг маленьким и скрыться в этих бурьянах. Или, наоборот, чтобы эти бурьяны разрослись и скрыли в дремучей заросли и его и все окружающее.
— Это от усталости, — вслух сказал Трофимов и поднялся.
Он почти обрадовался, увидев приближающийся к нему черный силуэт высокого сутуловатого человека.
— Засухин!
— Я, товарищ старший лейтенант.
Трофимов крепко потер лоб.
— Идти вам скоро?
— Через часок двинусь.
— Ничего не забыли?
— Забывать нечего: автомат, гранаты, фонарь да компас.
— Часы есть?
— Часы имею. Только мне такие хорошо было бы, чтобы стрелки светились.
— Возьмите мои.
— А вы как?
— Огнем посветить могу.
— Ну, а ежели я… не верну?
— Вернете!
Засухин усмехнулся.
— Наперед знаете? И мне душа говорит, что верну собственноручно.
Слева по фронту заколыхалась синяя ракета.
— Трусливы немцы по ночам, — сказал Засухин. — И то сказать: в чужом дому кошка страшнее медведя кажется.
Разговаривая с Засухиным, Трофимов чувствовал, как мало-помалу исчезает усталость. Лаконичность собеседника была приятна.
— Присядьте, старший сержант.
Засухин сел совсем близко, опершись на автомат.
— Вот песни у нас сейчас поют, — по обыкновению не сразу, заговорил он. — Кто эти песни выдумывает, товарищ старший лейтенант?
— Музыку — композиторы, а слова поэты пишут.
— Платят им что за это?
— Нужно думать, — да. Всякий труд оплачивается.
— Разве труд это?
Засухин замолчал, по-видимому считая разговор оконченным, и никак нельзя было понять, о чем он думает.
— Почему вы о песнях заговорили?
— Думка есть — самому песню сложить. Только вовсе необыкновенную. Чую, что можно, а как сложить, еще не знаю.
— Необыкновенную песню?
— Чтобы для души от нее радость была.
— Но ведь у нас и сейчас есть хорошие песни.
— Есть. Только я про необыкновенную песню, про свою песню говорю.
Помолчали снова. Первым заговорил Трофимов:
— Слушайте, старший сержант, а из еды вы что с собой берете?
— Не до еды сейчас мне. В поиск идешь — об еде не думаешь.
— А сегодня вы ели?
— Воздержался.
— Но ведь вам есть хочется?
— Уж если очень захочется, на такой случай у меня припас есть — колотый сахар всегда при себе держу. Захочется есть — пососешь, холодным чайком запьешь из фляжки, и полегчает, а тяжести от того не бывает. Обыкновенная моя манера.
Засухин глянул на часы и поднялся.
— Ну, мне идти пора. За часики не беспокойтесь, целы будут.
Оставшись один, Трофимов почувствовал, что заснуть ему снова не удастся. Спустившись в блиндаж, он поправил дымный огонек коптилки, лег на разостланную шинель и раскрыл книгу.
8
В условленный момент на участке второго батальона защелкали частые выстрелы. Немцы ответили. В небе поплыли яркие ракеты. Потом стрельба стала смолкать. На фронте так бывает часто; покажется что-нибудь солдату в боевом охранении, он и поднимет тревогу. Потом разберутся с обеих сторон, что нет ничего, и успокоятся.
Но на этот раз перестрелка имела определенный смысл. В тот самый момент, когда она стала стихать, Засухин незаметно переполз линию фронта. Через полчаса он был уже далеко. Места были ему знакомые, к ночной темноте леса и кустарников он успел привыкнуть, да и хорошо знал, что немцы лесной темноты боятся и избегают.
Село Ряхово осталось влево, когда, подойдя к болотистой опушке, Засухин рассмотрел белевшее шоссе. Место было тихое, но опасное: у небольшого мостика на шоссе постоянно стоял часовой. Поэтому Засухин обошел его стороной и, постепенно замедляя шаги, вышел на дорогу, затерявшуюся во влажном осиннике. Дорога была хорошо укрыта, и поэтому немцы охотно ею пользовались. Опустившись на землю, Засухин выполз на полотно, развернул плащ-палатку и накрылся ею, стараясь не тревожить густую глинистую пыль. Вспыхнувший под палаткой фонарь помог определить: по дороге недавно проходили автомашины, по обочинам были видны следы велосипедных покрышек.
Летом лес никогда не бывает тих. Даже в самую безветренную погоду он полон слабых звуков, непонятных и тревожных. Но Засухин научился распознавать лесные шорохи и не обращал на них внимания. После полуторачасового ожидания он увидел, как по дороге, слабо освещая бурую пыль полупритушенными фарами, быстро прошел, по-видимому, порожний грузовик. Засухин пропустил его. Рисковать он не хотел. Спокойно присел под осину, отдыхая и с наслаждением дыша грибным воздухом густого осинника.
Около двух часов ночи далеко на дороге показался маленький колеблющийся свет велосипедного ацетиленового фонаря.
Велосипедист не очень торопился. Избегая густой пыли, он ехал бровкой, и было видно, как подпрыгивал и качался фонарь, когда машину подбрасывали корни деревьев. Засухин услышал легкое металлическое дребезжание, а затем шелест резиновых покрышек.
Он положил на землю автомат и, прильнув к дереву, приготовился к броску. Было мгновение, когда казалось, что свет фонаря упадет на разведчика, но луч скользнул мимо.
Засухин шагнул вперед.
Вероятно, велосипедисту показалось, что его сшибла
