неожиданно развернувшаяся очень сильная стальная пружина. Седло машины выскользнуло из-под него, он повис в воздухе, а затем опустился в пыль: Засухин не сбросил, а положил его.
Все это произошло, если не считать приглушенного пылью падения машины, почти бесшумно. Испуганный велосипедист хотел крикнуть, но сделать этого он не успел. Рука схватившего его человека, очень большая и очень крепкая, безжалостно и грубо зажала ему нижнюю половину лица.
Пленник рванулся, до предела напрягая свои силы. Разведчик удержал его. Немец попытался схватить его за горло, но он еще крепче сжал пальцы правой руки. Пленник застонал и обмяк. Тогда Засухин медленно приподнялся и несколько высвободил лицо противника.
— Сдаешься или капут?! — тихо спросил он и, взяв немца за руку, стиснул ее и прижал к земле.
Едва ли сам Засухин сознавал, как последовательны и необходимы были его движения. После первых почти бессознательных рывков немец получил время только для того, чтобы убедиться в своем бессилии.
— Сдаешься или капут? Ну? — подождав немного, совсем спокойно сказал Засухин. Ни гнева, ни злобы в этом коротком вопросе не было, голос Засухина звучал властно и угрожающе.
Немец что-то пробормотал. Понять его было невозможно, но по обмякшей мускулатуре Засухин узнал, что он сдается.
— Не шуми! — шепотом сказал он и освободил лицо пленника. — Вставай! Ну?
Немец мог не понимать слов, но инстинкт безошибочно подсказал, что ему надлежало делать: следовало повиноваться так, как он не повиновался никому ни разу в жизни, — до полного отказа от самостоятельных движений.
Теперь Засухин не торопился. Сняв с немца автомат, он не побоялся нагнуться, чтобы отбросить в кусты лежавший на дороге велосипед. Потом толкнул пленника в спину и повел его впереди себя.
9
Перед Трофимовым на столе лежат часы Засухина. Большие, с темным желтым циферблатом, они напоминают лицо хозяина; стрелки их, показывая без двадцати четыре, походят на опущенные книзу усы разведчика. Впрочем, так кажется от усталости.
Но об отдыхе нет и речи — нужно переодеть белье, помыться, побриться и обойти взводы.
Холодная вода несколько освежает. Намочив голову, Трофимов нарочно ее не вытирает — это дает недолгое ощущение прохлады.
Пленный стоит возле одного из солдатских блиндажей. Его узкоплечая фигура темным пятном выделяется среди выгоревших на солнце зеленых гимнастерок. При появлении Трофимова все вытягиваются и смолкают. Подражая другим, вытягивается и пленный. Он козыряет старшему лейтенанту, смешно поднеся к виску два пальца. Рука у него трясется.
О чем думает этот чужой, большеглазый, уже не очень молодой человек? Опустив руку, он улыбается жалкой, заискивающей улыбкой. Похоже, что он вообще ни о чем не думает, а просто радуется, что опасность смерти миновала и ему предстоит жить. Русские, по-видимому, не испытывают к нему ничего, кроме холодного и презрительного любопытства.
Пленному даже кажется, что он перехитрил русских. Отправляясь в поездку, он надел старое заплатанное обмундирование, и эта фальшивая бедность русским понравилась.
Один даже ткнул в заплату пальцем:
— Что же это Гитлер барахлишка для тебя пожалел?
Пленный вопроса не понял, а на всякий случай с готовностью ответил:
— Гитлер капут!
Такое заискивающее смирение показалось противным. Евстигнеев, в первый раз увидевший живого врага, даже сплюнул.
— Это мы и без тебя знаем, что капут.
Потом, повернувшись к Засухину, стоявшему около дерева, он проговорил;
— Персона-то вам на этот раз нетяжелая попалась.
— Может, он курить хочет? — спросил кто-то.
Вопрос был задан так, точно речь шал о кормлении попавшего в клетку дикого животного.
— Мало ли чего он хочет! Они к сигарам приучены…
Пленному, должно быть, показалось, что будет лучше, если он прикинется простачком. Он достал из кармана губную гармонику и, что-то пробормотав, показал ее солдатам.
— Ну, ну, сыграй!..
Немец кивнул головой.
— Катуша, — проговорил он и поднес инструмент к губам.
Но неожиданное концертное выступление не имело успеха. Знакомая песня, исполненная на сиплом, непривычном для уха инструменте, звучала фальшиво.
Кто-то сердито крикнул:
— Будет шута валять!
— Песни и те крадут, сволочи! — проговорил другой.
В это-то время и подошел к блиндажу Трофимов. Глядя на пленного, он сказал Миусову:
— Обыскать и сейчас же отправить в штаб!
Увидев Засухина, Трофимов приветливо улыбнулся:
— А вы, старший сержант, теперь можете отдыхать.
Миусов аккуратно складывал на землю найденные в карманах пленного вещи. Кроме гармошки у немца оказался пакет со штабными бумагами, часы, синий носовой платок, портсигар, зажигалка, перочинный нож и объемистый бумажник с документами и деньгами, немецкими и советскими. Обилие денег снова вызвало недоброжелательство окружающих, но присутствие Трофимова сдерживало бойцов.
— Все! — проговорил Миусов, собирая сложенные на земле вещи.
— Нет, товарищ старшина, похоже, не все, — с усмешкой сказал Евстигнеев и ощупал пояс пленного. — Здесь вот, под пояском, что-то имеется.
— Вынь! — распорядился старшина.
На этот раз пленный подчинялся неохотно.
— Ишь, руки-то у него трясутся.
— Шнеллер! — счел нужным по-немецки поторопить Миусов.
— Чего это он там заховал?
Пленный прекрасно понимал, что от него требовали, но явно оттягивал время, возясь с пряжкой брючного ремня. От волнения на его лбу выступил пот. Под поясом, поверх майки, у него был ловко прилажен зашитый в клеенку объемистый, но плоский, облегающий тело сверток.
Миусов недоуменно повертел его в руках.
— Вскройте! — приказал Трофимов.
— Ножом пороть придется…
— Распорите.
Пока окруженный солдатами Миусов резал клеенку, пленный стоял молча, упорно глядя вниз.
— Деньги здесь!
— Деньги?
Аккуратно сложенные тысячами, лежали деньги, немецкие и советские.
— Либо казенные ему носить препоручили?
— Это в тайном-то месте?
— Ежели бы казенные, то наши зачем?
Раньше всех разрешил загадку Евстигнеев, зорко наблюдавший за Миусовым, считавшим деньги.
— Грабитель это. Вон сторублевая кровью вся залита.
— Разрешите-ка, товарищ старшина, ее глянуть.
Сторублевая кредитка пошла по кругу. Рассматривали ее молча, передавая из рук в руки.
Гневное молчание разрядил Засухин. Шагнув вперед, он выхватил у старшины пачку денег и, повернувшись к пленному, с силой швырнул их ему в лицо.
Очевидно, Засухин в эту минуту был страшен. Ужас отразился на лице немца, он весь сжался и, завизжав, кинулся бежать.
Снимая на ходу автомат, вдогонку за беглецом кинулся Засухин. Кое-кто поднял оружие, но Трофимов успел скомандовать:
— Отставить!
Немец и Засухин бежали слишком близко друг от друга.
Немцу уйти было трудно. Он пробовал кидаться в разные стороны, но обмануть преследователя ему не удалось. Тот точно догадывался о каждом маневре мечущегося беглеца, и расстояние между ними все время сокращалось. Это походило на детскую игру. Походило до тех пор, пока Засухин не размахнулся автоматом и на голову немца не обрушился страшный удар…
Засухин даже не посмотрел на убитого. Он медленно пошел обратно,
