— Правильно делают. Пусть воюют те, кто втянул их в эту авантюру,— Хорти, Салаши...
Швальбе презрительно ухмыльнулся.
— Хорти, Салаши. Первый со своей семьей еще в октябре удрал в Германию. Салаши отсиживается где-то у австрийской границы. Но у нас есть фюрер. Он сказал: успехи русских временные, наша звезда еще впереди.
Рассматривая с ног до головы этого демагога, Семен Ситников улыбнулся:
— Лёйтнант! Фриш гевагт ист гальб гевонен*.
* Лейтенант! Доброе начало — половина дела (нем.)
Швальбе как-то сник.
— Да что вы с ним лялякаете? — кипятился Петр Алешин.— Чик — и к господу богу в охранники! Подходит по всем статьям.
— Зеленый он, ребята! — похлопал по кожаному плечу Швальбе наш «дед» Романенко.— Мусора в мозги намело много, пусть проветрит. Пошли...
Разведчики потянулись к броневикам. За ними покорно плелся лейтенант.
Когда с противником сталкиваешься на открытой местности, когда над ухом слышишь посвист пуль и осколков, то невольно вжимаешься в землю, любой бугорок, выемка, кустик становятся укрытием. Довольно сложно вести бой в лесу, в горах — там в тебя стреляет каждое дерево, каждый камень. Но особенно труден штурм большого города, уличный бой.
Буда была прекрасно приспособлена для обороны, представляла собой как бы естественную крепость. Почти каждое здание опоясано толстой каменнной стеной, да и сами дома — старинной кладки — не возьмешь даже снарядом крупного калибра. Много бастионов и башен, не уступающих в прочности любому доту. Улицы перегорожены баррикадами из камня и железа. Везде рельсовые и пирамидальные надолбы — «зубы дракона», металлические тетраэдры и «ежи», густые проволочные кольца — спираль Бруно. То и дело встречались массивные арки высоких виадуков, по откосу горы Геллерт змеились крутые лестницы, под землей, невидимые для глаза, тянулись на многие километры катакомбы, в которых размещались бомбоубежища, склады боеприпасов, казармы, столовые, даже «уголки свиданий» для солдатни... Можно было спуститься под землю на одном конце города, а выйти наружу на противоположной окраине.
Словом, каждую улицу, каждый квартал, многие дома гитлеровцы приспособили к длительной обороне. И для того, чтобы всем этим овладеть, создавались специальные штурмовые группы. Обычно они включали до взвода мотострелков, трех-четырех саперов, снабженных динамитом и ножницами для проделывания проходов в проволочных заграждениях, от двух до пяти огне-метчиков, усиливались станковыми и ручными пулеметами, танками, самоходками, орудиями...
Начались уличные бои.
Первыми по брусчатке Буды понеслись «тридцатьчетверки» старшего лейтенанта Стрельского. Когда ротного ранило, заменил его лейтенант Стешко.
Гитлеровцы открыли бешеную стрельбу из окон и дверей, подвалов и чердаков. Один дом защищался огнем соседнего. Мелкие группы вражеских автоматчиков садами, задворками, переулками просачивались к нам в тыл. Любой неосторожный шаг грозил опасностью.
С воем проносились снаряды и оглушительно рвались на брусчатке, со звоном лопались мины. Каждый выстрел, даже далекий, звучал здесь необыкновенно гулко.
Скрываясь от снайперов, бойцы штурмовых групп проскакивали мимо перевернутых трамваев канареечного цвета, афишных тумб и газетных киосков, перевернутых скамеек с отбитыми чугунными лапами; прижимаясь к стенам, от подворотни к подворотне тащили на руках орудия, снаряды, ящики с гранатами и... консервами. Тут не до горячего!..
Чаще всего приходилось действовать автоматами и гранатами, снимая гитлеровцев с крыш, очищая от них этаж за этажом, выковыривая их из дотов.
Мотострелки майора Подгрушного сразу же заняли два квартала, а 2-й батальон капитана Шмулевича выбил гитлеровцев из девятиэтажной больницы.
Во многих бункерах — сырых и вонючих, где трудно было дышать,— бойцы находили сотни горожан. Жалкие, перепуганные женщины, дети, старики... При свете коптящих плошек лица их казались серыми, изможденными. От голода плакали дети. Наши солдаты развязывали вещмешки, доставали хлеб, сало, сахар, быстро все раздавали и бежали дальше...
Зимний промозглый туман давил на здания, языки желтого пламени охватывали крыши, вытягивались через оконные проемы высоко к небу, дымы заполняли улицы. Вслепую били «фердинанды», и от ударной волны гудело в голове. Кочующие немецкие пулеметы вели огонь с разных направлений. Приходилось ложиться на холодный булыжник, чтобы определить удобное место для сближения с противником. Потом снова поднимались, делали очередной бросок, рассасывались по лабиринтам улиц, где с грохотом рушились балки перекрытий, потолки, стропила... Все тонуло в раскаленной пыли.
За четыре дня гвардейцы бригады выбили фашистов из тридцати восьми кварталов Буды. Но дальше не пошли. Командующий 46-й армией приказал сдать боевые участки стрелкам генерала Колчука, сосредоточиться в районе Пилишсенткерест и Пилишверешвар, не допустить прорыва противника из Будапешта на запад.
В последние декабрьские дни мы стали свидетелями того, как фашисты варварски разрушили Буду, историческую часть венгерской столицы. Чтобы остановить наступление наших войск, они подрывали стены противостоящих домов, образуя завалы на улицах, заживо погребая в бункерах горожан, укрывшихся там от обстрелов и бомбежек.
Желая избежать излишнего кровопролития и разрушений, советское командование решило обратиться к окруженному врагу с предложением о капитуляции. На передовой линии фронта заговорили мощные громковещательные станции, сообщавшие на немецком и венгерском языках о том, что в расположение осажденного гарнизона будут направлены парламентеры. Указывались время и маршрут их следования.
Шесть пунктов ультиматума содержали в себе на редкость приемлемые для врага условия: всем, прекратившим сопротивление,— от солдата до генерала гарантировались жизнь и безопасность, питание и медицинская помощь, немцам после войны — возвращение в Германию или в любую другую страну по личному желанию военнослужащих, а сдавшимся венграм после регистрации и допроса роспуск по домам; всему личному составу сдавшихся частей сохранялись военная форма, знаки различия, ордена, личная собственность и ценности, а старшему офицерскому составу, кроме того, и холодное оружие.
По всему кольцу воцарилась тишина — словно в предгрозье. В сторону Вечеша в легковушке с белым флагом выехал парламентер капитан Миклош Штейнмец, с ним — лейтенант Кузнецов и младший сержант Филоненко. А по дороге, идущей из Буды на Эрд, с такой же миссией ехал капитан Остапенко, инструктор политотдела 316-й стрелковой дивизии, бывший горловский шахтер. Сопровождали его старший лейтенант Орлов и старшина Горбатюк.
Мы видели, как легковушка остановилась у нейтральной зоны, как парламентеры подняли белый флаг. Томительно тянулось время. Наконец, посланцы стали приближаться к нашим окопам. Над ними все так же развевался белый флаг. Все облегченно вздохнули. И вдруг тишину расколол минометный и пулеметный огонь. Капитан Остапенко сразу упал как подкошенный, Орлов и Горбатюк по счастливой случайности остались живы.
Мы были потрясены этой внезапно разыгравшейся трагедией, не верили своим глазам.
Такой же акт чудовищного злодеяния был совершен на левом берегу Дуная, в юго-восточной части Пешта. Немцы застрелили капитана Штейнмеца и младшего сержанта Филоненко. Спасти удалось только тяжелораненого лейтенанта Кузнецова.
На следующий день Совинформбюро оповестило весь мир об этом мерзком преступлении. Теперь лишь одно чувство владело всеми нами: раздавить злобную и трусливую фашистскую гадину!
...Почему же гвардейцев корпуса было решено перебросить в новый район боевых действий? Для этого имелись веские причины. Гитлеровское командование предпринимало самые отчаянные попытки, чтобы освободить будапештскую группировку и потеснить наши войска за Дунай. Для этого привлекались два танковых корпуса, один из которых — 4-й танковый, прибывший из Восточной Пруссии,— сосредоточился в Комарно. В него входили отборные дивизии СС «Мертвая голова» и «Викинг». Сюда также спешно направлялись другие части, в том числе 96-я пехотная дивизия из Голландии.
Первоначально мы получили задачу перейти к обороне в районе Даг, Кирва, Унь, чтобы не допустить противника к Будапешту. Но в силу тяжелой обстановки, сложившейся около Надьшапа, где сражались танкисты и пехотинцы генералов Говоруненко и Соколовского, командарм-46 приказал корпусу закрепиться на линии Дорог, Шаришап, высота 225.
Пришлось окапываться. Гвардейцы, привыкшие к стремительным рейдам, теперь долбили твердую мерзлую землю, кое-где даже рвали толовыми шашками. Рыли траншеи, капониры для танков, оборудовали арт-позиции...
