У Чомуся было намерение разыскать брата и вывезти его в Америку. Как человек предприимчивый, он договорился с капитаном транспортного судна, что тот за сотню долларов возьмет Леонтия на борт. Подобные нелегальные отъезды уже давно практиковались. По договоренности с командованием экспедиционного корпуса под видом раненых вывозили на другой континент русских специалистов. Большинство беглецов расплачивалось золотом. В цене были также изделия из золота, старинные иконы, картины известных художников. Капитаны военных транспортов не брезговали даже меховыми изделиями, которые в России стоили очень дешево.
Мечтал обогатиться и сержант Чомусь. По его прикидкам, на Русском Севере немало земляков-украинцев. Если их организовать в артель по рубке и переработке древесины и договориться с владельцами лесовозов, можно будет нажить многомиллионное состояние.
Но сначала предстояло разыскать брата, показать ему Америку, пусть он убедится, что это страна неограниченных возможностей, и вернуть брата обратно на Русский Север уже как предпринимателя, знающего, «что почем».
Георгий Насонов – абориген, и отец у него человек с капиталом, имеет в Архангельской губернии свой лесопильный завод. На первых порах он поможет. Должен помочь.
Богатство, как сержанту казалось, само бежало в руки. Он усвоил, что немецкая пунктуальность и американская деловитость – основа процветания любого бизнеса. Врачом быть хорошо, но бизнесменом – лучше. И как человек пунктуальный, в ближайшую субботу ровно в три часа дня он стоял у каменного здания госпиталя под длинным балконом с чугунными перилами.
В белесом небе плыло весеннее солнце, мириадами блесток отражалось в великой северной реке, запруженной транспортами. Тянул «сиверок».
Сержант потирал уши – рано надел фуражку. Он ждал девушку по имени Фрося. Вчера звонил в Обозерскую, напомнил, что завтра суббота, посетителей будут принимать в столовой госпиталя.
Он ее дождался. Она пришла с небольшим опозданием. Пришла не одна. Представила сержанту себя и свою подругу, соученицу по гимназии. Девушки – обе высокие, стройные, увидишь – залюбуешься. На Фросе была легкая кожаная курточка, шерстяное черное платье ниже колен, белые сапожки на низком каблуке, под цвет сапожек белая вязаная шапочка и под цвет синих глаз вязаный шарфик. На подруге – серое длинное пальто из тонкого английского сукна, модное в Англии в начале века, черные лакированные ботинки, в каких в довоенные годы щеголяли местные курсистки. Пальто, по всей видимости, еще недавно принадлежало маме. Дочка быстро выросла, догнала маму. Всю красоту подруги портило лицо, оно было обезображено фурункулами.
Сержант решительно направился к девушкам, щелкнул каблуками.
– Будем знакомиться. Олесь. По-русски – Алеша. А вы – Фрося, – показал на девушку в черной кожаной курточке. А вы – Тоня? – сказал наугад и показал на Фросину подругу.
– Не угадали, – ответила Фрося. – Это Лена, мы вместе учились в гимназии. А сейчас я у нее в гостях.
– И как долго в гостях вы задержитесь?
– Может, и заночевать придется. Пассажирские поезда теперь не ходят. А на случайных, если возьмут военные… – И уже по делу: – Как себя чувствует Георгий Савельевич?
– Вы сами у него спросите.
Вчера в телефонном разговоре сержант подробно рассказал, что собой представляет рана у лейтенанта Насонова, заверил Фросю, что дело идет на поправку. Скоро вернется в строй.
Сержант попросил девушек немного поскучать, пока на Лену выпишет пропуск.
Через распахнутые ворота группами и в одиночку проходили выздоравливающие. Некоторые были на костылях, с забинтованными руками и ногами. С Набережной они смотрели на весеннюю полноводную реку. В предвечерних солнечных лучах довольно четко далеко на западе просматривался низкий противоположный берег. Полая вода затопила остров, подобралась к ангарам. Еще две недели назад с этого острова взлетали аэропланы, брали курс на юго-восток или строго на юг.
На юго-востоке бои шли в устье Ваги, против малочисленной флотилии Северного фронта был сосредоточен английский и американский флот. На юге, со стороны Плесецкой, оборону ломали полки Шестой Красной армии. Бои шли с переменным успехом. Плесецкая переходила из рук в руки.
С началом половодья авиация интервентов полеты прекратила. Снег сошел, оттаяла земля, взлетно-посадочные полосы превратились в месиво грязи. Затруднился подвоз бензина и боеприпасов.
С высокой набережной хорошо был виден центральный аэродром, но в этот солнечный день аэропланы не взлетали. Над городом установилась необычная тишина. Казалось, и войны не было. Сияло яркое солнце, и в Белое море быстро несла свои мутные воды Северная Двина.
Перед каменным зданием госпиталя стояла группа молодых мужчин в серых больничных бушлатах. Под бушлатами – бинты как напоминание о том, что эти молодые мужчины приплыли сюда, чтоб здесь оставить руку или ногу. А те, кто оставили головы, уже покоятся в мерзлой земле, но чаще – в болоте или в реке на корм прожорливым рыбам.
Когда вернулся Алесь с пропуском для Лены (на Фросю он взял заранее), Лена воскликнула:
– Ой, как много здесь раненых!
– Красные стараются, – равнодушно отозвался сержант и напомнил: – Нас уже дожидаются. Перед обедом я заходил к Георгию. Вы не удивляйтесь, он опять лежачий. Уже в госпитале подхватил «испанку». Хотя это зимняя болезнь и впереди лето, но мы умудряемся болеть круглый год… Вы шли сюда через площадь?
– Да, за Обводным каналом.
– Видели Кузнечевское кладбище? Обратили внимание, сколько там свежих могил?
– И там красные постарались? – Голос Фроси прозвучал иронично, но сержант не подал и виду, что у девушки никакого сострадания к погибшим солдатам и офицерам экспедиционных войск.
– Красные тут ни при чем, – сказал сержант. – Это все «испанка».
– Раньше мы о ней и не слышали, – подала голос молчавшая до сих пор Лена.
Она пытливо смотрела по сторонам, как будто видела эти здания в первый раз, эти небольшие с деревянными рамами окна. В них для себя она видела что-то новое. А новым, как догадывался сержант, было то, что окна изнутри затянуты плотными шторами, не пропускавшими солнечный свет.
– Здесь палаты?
– Операционные.
– А почему окна зашторены?
– У хирургов от яркого света быстро устают глаза. Хирургам приходится работать чуть ли не круглые сутки. Опять на реке тяжелые бои. Много раненых…
– А кто наступает?
Сержант сдержанно улыбнулся, понимая, что этих девушек не обманешь.
– Если читать американские газеты, наступают экспедиционные войска, если читать советские – наступает Красная армия.
И тут же с вопросом:
– А вы какие читаете?
– Никаких, – коротко ответили обе.
Они говорили правду. В Архангельске к лету 1919 года русские газеты уже не выходили. Правительство Северного края ограничивалось «Воззваниями» по каждому значительному событию. Более-менее регулярно издавался листок «Союз возрождения». Он имел свои отделения в Архангельске, Емце, Шенкурске, Онеге. Финансировали издание США, Англия и Франция.
Для экспедиционных войск почта приходила морем, транспортные суда везли не только боеприпасы и людей для пополнения полков и батальонов, но и газеты. В госпитале читали газеты двухнедельной давности. Для местного населения эти газеты были недоступны – издавались на чужом языке.
При интервентах несколько раз в Архангельск попадали советские газеты. Они доставлялись оказией. Два раза, по свидетельству очевидцев, советские газеты сбрасывали с аэроплана.
Когда девушки шли по асфальтированным дорожкам внутреннего дворика, а затем по коридору первого этажа, выздоравливающие выходили из палат, с интересом рассматривали девушек, откровенно завидовали сержанту.
Сержант чувствовал себя именинником.
– Вы к нам? – спросил кто-то по-словацки.
– К лейтенанту Насонову.
– А его только что увели.
– Кто?
– Какой-то пожилой штабс-капитан со шрамом через все лицо. С ним были два солдата с винтовками. Штабс-капитан приказал Насонову быстро одеться… Насонов был в пижаме, с трудом стоял на ногах…
– Его увели больного и раздетым? – ужаснулись девушки.
– Не раздетым… Каптенармус-поляк принес одежду. Не нашел он только ботинок. Но ботинки подобрали из подменного фонда…
Словацкую речь понять было не сложно. И девушки догадались: с Георгием опять приключилась беда. Арестовали его русские. А ведь он офицер экспедиционного корпуса…
Свидание не состоялось. Сержант Чомусь выглядел расстерянным. Перед девушками он смущенно оправдывался.
– Это недоразумение, – говорил он упавшим голосом. – Хотя… он русский, а в России с русскими, если они в чем-то провинились, обращаются не лояльно.
– Но он же офицер! – гневливо воскликнула Фрося.
– В России, милая Фрося, на погоны не смотрят.
