В 1918 году, когда они высаживались на мурманский берег, а потом на северодвинский, о своих славянских корнях помалкивали – ведь обстановка складывалась в пользу экспедиционных войск, и большинство горело желанием отличиться в боях, чье старание будет хорошо оплачено долларами. Некоторые мечтали в покоренной России заняться бизнесом, присматривались к местности с девственными лесами, богатыми зверем и рыбными угодьями. Наиболее предусмотрительные перед самым отплытием раздобыли географические карты Русского Севера. Карты были с обозначением мест добычи жемчуга.
Беломорье с ее пологими песчаными берегами очаровало американцев своей дикой красотой и внешней пустынностью.
Если бы не близость Ледовитого океана, эти берега летом напоминали бы необозримые пляжи Майями. В будущем их можно будет колонизировать, устраивать европейцам отдых без обжигающего солнца. Благо – несколько южнее, за лесотундрой – сосновые леса; летом – даже белые грибы и всевозможные ягоды от клюквы до морошки, зимой – целебный хвойный воздух. Отдыхай и блаженствуй, Америка!
В дневнике рядового Айштетера – моториста 310-го инженерного полка – журналист Девид Фрост оставил любопытную запись, сделанную в первые дни пребывания на Русском Севере, по всей вероятности, сразу же после высадки десанта на остров Анзерский в группе Соловецкого архипелага.
Запись, характерная для американца.
– …Вот здесь, у этого рыбацкого поселка, я построил бы коптильный цех, – мечтательно говорил один солдат другому.
– А что коптить – селедку?
– Треску.
– Тогда – лучше морского окуня. Рядом – Соловецкие острова. В Кремле все знают, где что ловится.
– Кремль – в Москве.
– Это в России есть город-двойник. Как в Америке – Одесса.
– Тогда в рыбацком поселке лучше построить лесопильный завод. Сколько топляка по берегам Белого моря! Из рыбаков сделаем рабочих.
– А мы будем заседать в Соловецком Кремле…
…Мечтали солдаты экспедиции «Полярный медведь». Нашли старый справочник. Вычитали, что Кремль – далеко не город и не селение в привычном понимании этого слова, а всего лишь крепость, возведенная монахами. Здесь в 1856 году монахи не позволили английским колонизаторам оккупировать остров…Значит, и тогда острова Белого моря открывали британцы.
На этот счет было много споров…
В этом году в боях против Красной армии активно воевали англо-саксы, чьи деды и прадеды были подданными английской короны. На отдельных участках обширного фронта они часто заставляли красноармейцев окапываться, а когда их корабельная артиллерия пачками посылала снаряды, красноармейцы отходили или же внезапным броском вперед штыками и прикладами очищали окопы противника, загоняли его в черную болотную жижу. Снаряды кромсали пустое пространство.
Но уже и англо-саксов не покидала мысль: а не пора ли грузиться на корабли? Пора возвращаться домой, на свой благоустроенный берег, откуда больше года назад под торжественные речи своих воинственных политических деятелей они отправлялись искать военную удачу.
«Весь Онежский фронт оказался в руках Красной Армии» – такую запись внес в свой дневник тогда еще командующий Северной области генерал-лейтенант Миллер.
Это признание стоило ему нескольких бессонных ночей. Оказывается, далеко не всегда сильны богатые. Он так надеялся на Америку! Когда встал вопрос: кому служить – России или Западу, сомнения не возникало, конечно же Западу. Но Запад, он разный – менее богат и более богат. Есть Франция и есть Англия. Традиционно ближе к России Франция. В случае чего, она задаром кормить не будет, потребует тянуть из России. Но Англия уже тянет, не спрашивая: за помощь плати, не торгуйся. У Англии замашки матерого колонизатора, не первое столетие и на Россию она смотрит как на свою будущую колонию.
Но Запад – это и Северные Соединенные Штаты Америки. Северные! А Россия – по существу, это Север.
«Не прогадать бы…» – Евгений Карлович окончательно ставку сделал на Америку. И, кажется, прогадал.
«Разве Россия может устоять перед Америкой?» – так он думал еще год назад. А год спустя кардинально изменил свое мнение. Признавал правоту своего сослуживца по Академии Генерального штаба. Но признаться в этом он уже не мог – слишком далеко зашел в своем служении Западу. Россия его начисто отвергала, даже соратники по борьбе с большевиками, и те сторонились его как прокаженного.
Бывшие соратники чувствовали, что генерал Миллер нужен американцам, пока у него в России есть власть и влияние. Власть союзники могут ему продлить кредитами, а вот влияние – тут как посмотрит хозяин, какие он проявит чувства к своему вассалу. У янки – на беду Миллеру – чувства к своим вассалам отсутствуют, они копируют британцев, а британцы, как известно, жестокие прагматики – их поступками движет интерес.
Свой интерес имел и Евгений Карлович. Ему казалось, чем больше сослуживцев он перетянет на сторону союзников, тем лучше будут относиться к нему президенты и премьер-министры Антанты. Они обеспечат ему и его семье безбедное существование.
Еще год назад он, генерал-лейтенант Белой армии, на словах передал генерал-майору Самойло (письменно был бы документ как улика) предложение президента Вильсона переходить на службу Антанты. Русскому генералу было обещано сохранить все привилегии, которыми он пользовался в императорской армии.
Александр Александрович ответил молчанием. Докладывать американцам Миллер не рискнул. Молчание могло означать и «да» и «нет» – неопределенность в исходе борьбы мучила страну, кто видел перспективу, тот не опускал руки, даже если перспектива для отдельного человека не сулила ничего хорошего.
Только теперь, когда союзные войска на Севере России проигрывали войну, Миллер увидел для себя перспективу – да, для него она не сулила ничего хорошего.
Значит, американцы, тот же командующий подполковник Джорж Стюарт, с ним, с человеком, приближенным к российскому императору, уже не «выкал», а разговаривал как с сослуживцем-неудачником. В каждой фразе – пренебрежение. Это не лично Стюарт, а великие державы убеждались в небоеспособности Белой армии.
Но теснила союзников другая русская армия – Красная, и фактически командовал уже не армией, а фронтом другой русский генерал, которого не удалось купить привилегиями.
«Вот он, мой бывший сослуживец, с первого дня службы видел свою перспективу», – с горечью и завистью рассуждал про себя командующий белыми войсками.
Кто-то еще в Академии Генерального штаба бросил Миллеру в лицо – ударил, как булыжником: «Нет у вас русской души».
Да, он не жил русской жизнью… Но пронесутся над планетой бури, общественная жизнь войдет в свою колею, и он, имея дар публициста, найдет для себя уютное местечко, если не в Америке, то во Франции. Англию с ее слякотными зимами он не любил, как и англичан, спесивых и наглых. Германию любить было не за что, хоть и кровь его роднила с германцами. Потомки арийцев жаждали начинать войны, но, в конечном счете, всегда терпели поражение. А это его, по крови арийца, оскорбляло. У германцев столько было победоносных войн, но сами германцы от них открещиваются. А всякое новое племя арийцев как только возмужает – готовится к войне, не позволяя себе ничего лишнего, живет мечтой о будущей победе.
Жил сладостной мечтой о будущих победах и Евгений Карлович, сделав ставку на Соединенные Штаты Америки – хотелось верить, что за ними окончательная победа.
Что же касается России… В узком кругу своих друзей он якобы признавался: «Этой страной кто только не правит! И у каждого правителя прусская кровь. А виной всему – русский народ. В пьяном угаре народ позволяет иноземцам взбираться на трон, но, протрезвев, вышвыривает их, как изношенную вещь.
Пользуясь моментом, на трон взбираются свои, чаще всего проходимцы, златом набивают себе карманы. А так как злато хранить в своем доме рискованно – увозят в чужие амбары. А там – чужие замки, и злато домой уже не возвращается.
Всегда русский народ жалел чужих и своих проходимцев. И будет жалеть, пока не протрезвеет…»
Вот о чем в узком кругу своих друзей якобы он признавался…
А на Лубянке он просил, чтоб ему позволили в православном храме Богу помолиться. Он намеревался после дел суетных изложить свои мысли в мемуарах. Но изложить их ему не довелось – помешали московские чекисты.
Эти заветные мысли спустя почти двадцать лет он излагал не по своей воле. И о России рассказывал, что всем она хороша, за исключением…некоторой части народа, воровитой и пьяной.
И все же трудно было поверить, что именно так генерал Миллер думал о России. При таком понимании он, может быть, со времени принял бы сторону своего сослуживца генерала Самойло. Но – сомнительно…
Не каждый день, а когда позволяла обстановка и настроение, Евгений Карлович Миллер, как прилежный школьник, вел дневник – на всякий случай, рано или поздно предстояло садиться за мемуары. О такой войне, как мировая, будут писать и герои и мерзавцы, по их мемуарам историки расскажут, кто персонально на поле брани выигрывал сражения.
