Даже увидев перед собой важно вышедшего и добротно одетого командира кяфиров [40] , он не прекратил своего занятия, пока не вонзил в кору дикой абрикосы последнее острие.
– Это тебе, Темучин, – обратился он к Хмельницкому, – не терпится увидеть собственную голову на столбе у дворца хана?
– Обращаться ты мог бы и повежливее, – незло огрызнулся полковник, понимая, что ссориться с проводником ему ни к чему. – До дворца Ислам-Гирея далековато, а твоя голова рядом.
– Вот теперь вижу, что имею дело с сераскиром, – самодовольно признал гость. – Как я уже сказал, зовут меня Корфат. Допускаю, что в детстве звали иначе, но теперь зовут так.
– Меня интересует не твое колыбельное имя, а когда и где ты обучался украинскому языку?
– Еще в детстве, считай, с колыбели, был похищен казаками и несколько лет прожил на Сечи.
– О, в таком случае, ты уже не татарин, а настоящий запорожский казак.
– Турки считают иначе.
– При чем здесь турки?
– А при том, что, воюя за казаков, попал в плен к туркам.
– Ты, татарин, воюя за казаков, попал в плен к туркам? – несказанно удивился Седлаш. – Такого просто быть не может.
– В Диком поле и не такое случалось, а потому не вмешивайся в разговор, – осадил его полковник. – Продолжай, – снова обратился к Корфату. – Итак, ты попал в плен… Что дальше?
– Потом случилось так, что воевал за турок, но попал в плен к московитам. От московитов бежал, но попал к полякам. От рук польского палача меня спасли германские наемники шведского короля, которые передали меня за выкуп своим союзникам – литовским татарам. В полку литовских татар я сражался против своих же, крымских, пока не попал к ним в плен, где меня чуть было не казнил Бендербери-оглы, который не догадывался, что перед ним – явившийся из небытия брат, но которого я чудом узнал по шраму у виска. Хорошо еще, что мне удалось запомнить кое-что из того, что могло быть известно только нам. Теперь крымчаки-ордынцы называют меня не иначе как «Вечным Пленником», – все с той же неистребимой жизнерадостностью признался Корфат. Смех его был пронзительно-искренним до визга, ребячьим, и таким громким, затяжным, что, казалось, татарин вот-вот захлебнется собственным хохотом. – У каждого свой путь к дому, будь я проклят Аллахом.
– Любой путь священен. Если только это путь истинного воина.
– Разве мой путь – не есть путь истинного, вечного, странствующего воина?
– Он еще не завершен, – уклончиво ответил Хмельницкий, напоминая, что им предстоит пройти немалую его часть.
– Брат не велел тебе говорить этого, но я скажу: он не собирался посылать меня к тебе. Вернее, в последние минуты засомневался: стоит ли посылать именно меня. Боится рисковать мною: вдруг вместе с тобой окажусь пленником самого хана! А затем, вместе с тобой, хан передаст меня польскому королю, и тоже в виде пленника. Вдруг мне действительно на роду написано – до конца дней своих оставаться вечным пленником?
– Наверное, так оно и есть, – не удержался Седлаш. – Давай прямо сейчас и возьмем его в плен, полковник! – озорно прокричал он. – Так, на всякий случай!
– Но как раз в эти же минуты голос свыше повелел мне: «Иди ты, поскольку на сей раз суждено тебе встретиться с великим воином. Не упусти же такой возможности!» Только поэтому я перед тобой, полковник.
Татарин неожиданно перестал визжать, сошел с коня, вернул все десять своих ножей в широкую кожаную кобуру и, приблизившись к Хмельницкому, проницательно всмотрелся ему в лицо.
– Во мне тоже пытаешься кого-то узнать, как когда-то в своем палаче узнавал брата? – язвительно поинтересовался тот.
– Не тебя, сераскир. Тебя я никогда не видел, поэтому узнавать не собираюсь. Путь твой пытаюсь предугадать.
– Можно подумать, что тебе это когда-либо удавалось? – проворчал Хмельницкий.
– Иногда.
– Разве что иногда. – Полковник всегда с интересом относился ко всякому, кто пытался хоть что-либо гадать-предугадывать. В Украине таких называли кто «характерниками», кто «ведунами», а то и «ведьмаками». Впрочем, сами они называли себя точно так же. Другое дело, что в их наивно-таинственных, людьми и Всевышним осмеянных попытках проникнуть за черный занавес рока Хмельницкому всегда чудилось нечто такое, не от мира сего. – Во всяком случае, свою собственную участь ты уже давно знаешь?
– Могу познать любую судьбу, кроме своей собственной, – счастливо рассмеялся Корфат. – Мой земной путь высшие силы открывать мне почему-то не решаются. Но, может, это и к лучшему.
Как бы там ни было, а Хмельницкий вдруг ощутил на себе гипнотическую силу его взгляда. Несколько мгновений он простоял перед татарином, не осознавая ни себя, ни окружающего мира.
– Только не прими это за лесть, полковник. Льстить, как ты уже понял, я не люблю, да и не умею.
– И даже не пытайся, – угрожающе посоветовал ему атаман повстанцев.
– Я не пророк Мохаммед, но почему-то мне кажется, что путь твой будет великим, подобно реке, с которой прибыл сюда, к границам Ор-Капи. Великим воином будешь, сераскир, потому и путь велик. Во всяком случае, до сих пор человек с такой судьбой мне еще не попадался. Хотя повидать мне пришлось многих, причем в разных краях.
– Что еще способен сказать? – сурово, совершенно не разделяя восторга Вечного Пленника, поинтересовался Хмельницкий. – Только что-нибудь конкретное, что может сбыться или не сбыться уже очень скоро.
– Та не должен интересоваться тем, что сбудется или не сбудется в ближайшие дни. Тебя должно занимать другое – ч то, может быть, таких воинов, как ты, Крым вообще никогда не знал. Ни Крым, ни Украина, ни Речь Посполитая таких воителей пока еще не знали – в? от что я тебе скажу, полковник!
Произнеся это, Корфат вдруг повел себя как взбалмошный, неожиданно познавший некую «взрослую тайну тайн» мальчишка, – он яростно вскрикнул, перекувырнулся через себя, затем вновь подпрыгнул и, развернувшись в воздухе, опустился в плоское татарское седло. Причем сразу же всем казакам бросилось в глаза, как изумительно владеет своим телом этот воин, с какой легкостью он способен отрываться от земли и проделывать в воздухе нечто такое, что способно поразить воображение даже видавших виды людей.
– Великим воином будешь! – прокричал он, не обращая внимания на восхищенные взгляды казаков. – Это я тебе говорю, Вечный Пленник Корфат. – И путь твой будет великим. Правда, таким же недолгим, как у всех прочих властителей, но великим!
– Что недолгим, это я, допустим, и без пророков знаю, – спокойно заверил его полковник. И тотчас же приказал таким тоном, словно повелевал сейчас не маленьким посольством, а многотысячным войском: – Седлать коней! Идем на Ор-Капи!
– Зато не знаешь кое-чего другого, – неожиданно продолжил свое предсказание Вечный Пленник. – Воин и правитель – далеко не одно и то же. Так вот, воином ты в самом деле станешь великим, истинным. Однако же нет в тебе воли истинного, великого правителя.
– И как же это понимать, величайший из предсказателей? – с холодной яростью вскипел полковник, стараясь приглушить свое раздражение едкой иронией. – Что воином мне стать суждено, а правителем – никогда?
– Тот, кто решил до конца дней своих верно служить королю чужой земли, на своей земле стать королем не сможет! – спокойно объяснил Вечный Пленник и, огласив предутреннюю степь победным воинственным кличем, предусмотрительно понесся в степь, подальше от гнева новоявленного гетмана.
– Итак, кто-то решил, что я должен побывать в украинских воеводствах. – Клавдия не видела, как Коронный Карлик вышел из ванны. Она все еще пребывала в том неосмысленном, странном состоянии – между экстазом и совершенной опустошенностью, – во время которого лучше было не видеть ни мужчины, ни своего отражения в большом зеркале, украшающем стену напротив. – Хотелось бы знать, кому именно взбрела в голову такая мысль. И, что не менее важно, почему избран был именно я.
– Вам будут даны права королевского комиссара. С особыми полномочиями в Брацлавском и Киевском воеводствах, а также на землях Запорожья, – голос графини д’Оранж неожиданно стал до жесткости твердым. И Вуйцеховский понял, что таким голосом пытается говорить с ним еще не овдовевшая королева. Причем делает это по поручению самого Владислава IV.
– В Волынском и Подольском – тоже.
– Что? – словно бы встрепенулась Клавдия.
– Я сказал, что мои особые полномочия должны распространяться также на Волынское и Подольское воеводства. Через Волынское мне придется проезжать, а побывать в Каменце просто необходимо.
Д’Оранж устало, безразлично пожала плечами.
– Да хоть на Крымское ханство.
– Путешествие мое должно быть хорошо оплачено, а полномочия даны без указания срока, на который они распространяются.
– Конечно же, этот вояж будет щедро оплачен. А что касается срока ваших полномочий… Если для вас это важно, можете считать себя пожизненным королевским комиссаром с особыми полномочиями на территории всего королевства.
