– Так не ровён час, сюда наведаются, – обеспокоенно сказал Петрович. – Ты давай снимай всё. Вон брюки-то какие, чистить надо. Башмаки тоже. Полезай в чулан, там переоденешься. Я, как всё успокоится, заберу да почищу. Утром своё наденешь, будешь в полном порядке. Давай полезай живее, а я тебе ужин приготовлю.
Петрович говорил недовольным тоном, но все, кто его знал, давно привыкли к этому, знали, что за ворчливостью старика скрывается добрая душа. Вот он уже и тушёнку взялся разогревать, и одежду сам почистит, и башмаки.
– В городе, небось, уже облава, – опять пробурчал Петрович. – Я этих фрицев хорошо знаю.
С немцами у него были давние счёты, ещё со времён войны с кайзеровской Германией. Он тогда в плен попал. Ему и двадцати не было. Больше года пробыл на чужбине, а потом бежал. Чудом до Росси добрался, а тут – революция. Снова за винтовку взялся, защищал новую власть, которую сразу признал своей. И вот теперь, когда фашисты подошли к городу, для Петровича не было вопроса, как жить. Вредить немцам по возможности – и весь ответ. А тут Валентин за помощью обратился. Договорились сразу, что устроит он у себя тайную квартиру и будет помогать Игнатову и всем, кому он скажет. Слово «явка» Петрович не любил и упорно называл тайную квартиру чуланом.
Зигфрид спрятался в этот самый чулан, сел на койку, засветил лампу, приготовленную Петровичем. Скоро в каморку влез и старик. Вместе с разогретой тушёнкой и кружкой горячего чая он принёс кусок чёрного хлеба.
– Ешь вот, – сказал он Зигфриду, – да забирайся под одеяло. Согреться тебе надо, а то вон как озяб. Ты скажи, день какой, лето на лето не похоже.
– Хорошо здесь, – отозвался Зигфрид. – Только бы мышей не было.
– А что мышь? Животная как животная.
– Не люблю их с детства.
– Не люблю… Боишься, что ли? Немцев, значит, не боишься, а мышей боишься?
Зигфрид негромко засмеялся и ответил:
– Немцев бояться нельзя, иначе их не одолеешь.
– А ты не смейся. Они не дураки, их вот так просто не возьмёшь. Ну, давай спи.
Зигфрид забрался под одеяло, закрыл глаза. Петрович потушил лампу, потихоньку вышел, тщательно прикрыв ход. Потом сел к столу, где мерцал каганец. И принялся хлебать чай из большой железной кружки. Прошло не больше пяти минут, как вдруг около убежища остановился мотоцикл. Послышались крики немцев, которые шли к сторожке.
Немцы, как верно догадался Петрович, устроили облаву, но она дала немного. Время было позднее, горожане, соблюдая комендантский час, не высовывали носа на улицу. Допросили людей из обслуги Дома немецких офицеров. Подняли жителей квартир, находившихся поблизости, но они, сославшись на затемнение, уверяли, что ничего не видели. Шойс, нервно щёлкая зажигалкой, кричал офицеру, проводившему опрос жителей:
– Ищите, ищите, ищите! У вас под носом пускают ракеты, обозначая цели для бомбёжки, а вы спокойно сидите!
О спокойствии, конечно, говорить не приходилось. Всю ночь автоматчики прочёсывали лес на горе. Спецотряд планомерно осматривал улицы, дворы в расчёте найти что-нибудь подозрительное. С ночи чуть ли не на каждом перекрёстке стояли патрули. Никто не мог выйти из оцепленной зоны и войти в неё без разрешения патруля.
Утром всё успокоилось, но патрули продолжали держать центр города в оцеплении. Их ещё издали заметил молодой человек, одетый в темно-серый плащ и фетровую шляпу. Он шёл по бульвару по направлению к театру. Шёл медленно, словно наслаждался свежим воздухом предосеннего утра, с любопытством прохожего смотрел на суету полицейских, на скопление машин у дома, занимаемого эйнзатцкомандой. Нетрудно было угадать, что в городе произошло ЧП, – так взбудоражены немцы. Тут самое маленькое подозрение может оказаться роковым для любого человека.
Его остановил патруль. Пока доставал из кармана документ, чувствуя на себе настороженный взгляд трёх пар глаз, лихорадочно думал, как объяснить, что идёт в этот утренний час не из дома, а домой. Сказать, что кутил всю ночь, могут не поверить, начнут допытываться, где и с кем. Провёл ночь у женщины… У какой, где живёт? Нет, не годится. В любом случае он не может назвать её имя. Лучше предъявить вчерашний железнодорожный билет в соседний город. Он там действительно был накануне, проверял состояние декораций перед постановкой «Дамы с камелиями» – их театр ездил со спектаклями на близлежащие курорты… Затем играл в бильярд, проигрался. Не заметил, как наступил комендантский час, пришлось остаться… Вот обратного билета нет… Ну что ж. потерял. Когда тасуешь факты с небылицами, получается достовернее.
Офицер прочитал документ, выданный на имя помощника художника театра Сергея Ивановича Ларского, ничего не спросил, указал рукой обходной путь мимо закрытого ресторана, по узкой пустынной улочке в гору.
Ларский шёл по этому пути не первый раз, знает здесь каждый поворот. С высокой смотровой площадки видна значительная часть города. Всё выглядело, как и вчера, и третьего дня: разноликие дома под железными крышами прячутся в купе деревьев. Но вот взгляд выхватил здание с проваленной крышей и хаос разрушения вокруг – так теперь выглядел Дом немецких офицеров. Однако не могли же они из-за этого заблокировать весь город. Когда он шёл по бульвару, слышал, как один из полицейских сказал сидящим в машине солдатам что-то о квартире фон Клейста, только не понял, что именно. Разбита квартира или нет? Да, скудны его познания в немецком языке.
Наконец подошёл к длинному проходу, ведущему во двор за театром и к общежитию, находившемуся с тыльной стороны театра. Возможно, патрульный, прочитав документ, решил, что художник идёт на работу. Он же не знает, где живёт Ларский. Да, да, потому и пронесло, не пришлось объясняться.
В коридоре общежития никого не встретил – наверное, кто уже в театре, а кто сидит в своей комнатушке с перепугу, как в норе. Вот и отлично. Он может сослаться на то, что спал крепко.
Сергей зажёг керосинку, поставил кофейник, подошёл к окну. Оно находилось довольно низко над землёй и у самого поворота к проходу, который образовался между зданием и отвесной каменной стеной подходившей сюда горы. Высота – около двух метров. Ларский заметил, что в стене есть неровности, уступы, на которые можно стать или ухватиться за них. Сколько нужно, чтобы выпрыгнуть из окна, перемахнуть через стену, преодолеть заросшую кустарником небольшую возвышенность? Чуть больше трёх минут. Дальше скрытый сейчас от глаз склон, речка… Вдали – горы. В том направлении фронт. Фронт… А с чего ему убегать? Кто-то воюет, а он работает. Варит кофе на керосинке, и кофе сейчас сбежит.
Сергей выключил керосинку. Неожиданно в дверь постучали. Он помедлил, не зная, стоит ли отзываться, но потом громко сказал:
– Войдите!
В комнату вошёл рабочий сцены Василий, вернее, втиснулся боком в небольшой проём приоткрытой двери. Эта его привычка всегда вызывала улыбку у Сергея. Василий повёл горбатым носом, скосил взгляд на керосинку:
– Кофеёк…
– Понимаешь, брат, после ночи… – неопределённо на что намекнул Сергей, уверенный, что Василий уже не раз стучался к нему.
– Это мы понимаем, дело молодое.
Василий скромно потупил глаза, но тут же, оглянувшись на дверь, громко зашептал:
– А сегодня все вроде как с похмелья… Говорят, будто немецкого командующего в собственном доме самую малость не накрыли!
«Не накрыли»…» «Не накрыли»… Слова-то какие простые…Сергей снял с керосинки кофейник и без видимого интереса спросил:
– Вот как? Это каким же образом?
– Так ведь бомбёжка ночью была, – шептал Василий. – Видно, на виллу целились, а попали в гараж да в Дом немецких офицеров.
– Ну-у? – протянул Сергей. – Есть жертвы?
– Говорят, есть среди офицеров и убитые, и раненые.
– Война, брат, – как-то неопределённо высказался Сергей, разливая кофе по стаканам. – А я к друзьям ездил, в бильярд проигрался.
– По-крупному? – озабоченно спросил Василий, перестав шептать.
– Да ничего, – махнул рукой Сергей. – До зарплаты доживу.
– А я чего… – продолжал Василий. – Это… директор…
– Что директор? – нетерпеливо перебил его Сергей, подвигая Василию стакан с кофе.
– За вами послал.
– За мной?
– Ну да, за вами. Да там всех уже собрали.
– А-а-а, – протянул Сергей, – а зачем?
– Так всё насчёт ЧП. Мы же тут недалеко от этого места.
– Зовут – так пойду, – беспечно отозвался Сергей, – только кофе допью.
Василий немного помялся и спросил:
– А у вас не найдётся, Сергей Иванович?
Выразительный жест заставил Сергея улыбнуться. Василий был довольно колоритной фигурой в театре и со своими ужимками мог бы сойти за первоклассного комика на сцене. Но сам в себе он таланта не видел, образования фактически не имел, с трудом вытянул три класса начальной школы и потому занимался, по его выражению, «солидным делом в искусстве» – таскал и устанавливал декорации.
