А 17 декабря 1941 года я был призван в армию. Служил во 2-м кавалерийском корпусе, 26-й кавалерийский полк, который находился за Пишпеком (Бишкеком). В мае 1942 года нас отправили сначала в Тамбов, а в сентябре 1942 года мы попали на фронт. Стали воевать в Брянских лесах.
— Как сложился для вас первый бой?
— Боишься, конечно. Вот мы заняли окоп. Идет перестрелка с немцами. В лесу ночью нас выдвинули еще ближе к немцам, а потом пошли в наступление, выбили их оттуда. Рядом бегут, падают, падают. Пули летят.
Даже забываешь, где находишься. Как будто в другом мире находишься сначала. Это же в первый раз. Даже страха нет. Как будто все это во сне проходит. А потом привыкаешь, уже по-другому реагируешь. Но стараешься спастись, прикрываешься, прячешься за дерево. Раньше об этом не думали. А потом при обороне, смотришь, чтобы пуля не попала, укрываешься за камень или бревно. Само все потом приходит, как надо действовать.
— Когда вас призвали в кавалерийскую часть, кем вы были?
— Сержантом был, командиром отделения и на фронте командиром отделения был.
— С лошадьми умели обращаться?
— А как же.
— Как использовали кавалерию на фронте?
— Вот идет фронт. Ночь. Километрах в 20–30 немцы прорвали фронт. Надо остановить их. А пехота когда дойдет… И нас сразу бросают затыкать брешь. Перегородишь, остановишь их наступление. Потом пехота уже успевает, занимает оборону. И еще использовали кавалерию в тылу у немцев: рейды по тылам, мост взорвать, штаб вывести из строя — в основном так использовали. Для быстрого движения. Леса, болота — а верхом быстро. Танки не проходят, машины не проходят, а кавалерия проходит.
— В чем особенность ухода за лошадьми в военное время? Фураж для лошадей всегда был?
— В тылу оставляли конюхов, которые за ними ухаживают, кормят. Если надо двигаться — они сразу пригоняют наших лошадей. Кормили чем попало. Овес… Мы возили специальные переметные сумки. Остановишься, достаешь сено. Украинцы давали сено. Они хороший народ, очень добрый. Уважаю украинцев, не могу на них обижаться. Они нас кормили, помогали. Воинственный народ, партизан там сколько было!
— Какие у вас были лошади?
— Всякие. И киргизские, и казахские, и донские. У меня — наши, киргизские. Мы вместе с лошадьми на фронт прибывали. Какая была здесь лошадь — и там на ней ездил. Нас отправляли в эшелоне вместе с конями, в вагонах и лошади, и мы.
— В части какие национальности были?
— Всякие. И киргизы, и казахи, и русские.
— Русский язык уже знали?
— Знал. Перемешались здесь. В Чуйской области много русских, в Бишкеке. Возле шоссе в основном живут русские. Вместе жили.
— На фронте информация на киргизском языке была?
— Нет, только на русском.
— Вам приходилось выступать в роли переводчика?
— Нет. Здесь почти все по-русски понимали. А вот на Тянь-Шане, там, конечно, не понимали. А так в Чуйской долине все понимали, русский язык в школе преподавали, но школа была национальная.
— Киргизы держались вместе, землячество было?
— Нет. И с русскими, и с другими национальностями дружили. Такого понятия, чтобы делиться на национальности, не было. Русские — терпеливый, воинственный, преданный народ, хорошие друзья. Менялись часто. Вчера прибыл, сегодня убили, долго не продержатся.
— Какое у вас было отношение к немцам?
— Враждебное. Ненавидели их. Гражданских немцев не видел, только военных. Мы же с ними воевали, сколько наших хороших товарищей убили.
— За что воевали лично вы?
— Когда освобождали Украину, освобождали деревни, там немцы знаешь что делали? Вешали, убивали, насиловали. При отступлении у них была специальная команда, они поджигали дома и разрушали деревни. Если бы они нас заняли — так же поступили бы. Их нельзя было дальше пускать. За свою маленькую родину, за свою деревню воевали. Не дай бог, они дойдут до Киргизии. Когда шли в атаку, кричали: «За Родину, за Сталина!» Вера была в Сталина. Что Сталин скажет — это был закон. Например, в 1942 году был приказ Сталина: «Ни шагу назад!». Он сыграл решающую роль. Отступать только по приказу. Если без приказа отступишь — застрелят на месте или в штрафбат. Была тогда крепкая дисциплина.
— Перебежчики были?
— Нет. Об этом даже не думали. Просто наглядно показали, я сейчас так думаю. Я хорошо это помню. В 1942 году нас привезли, что такое фронт, убийства — мы не знали, не видели. Нас построили на поляне полукольцом. А там была свежевырытая яма посередине. Думаем, что это такое? Потом смотрим, одного солдата выводят: шинель накинута, привязана к шее рука. Недалеко от ямы, метрах в 3–4, остановили. Подошли еще пятеро или шестеро. Оказывается, они вышли из боя дня три тому назад. А этот солдат по национальности бурят-монгол. Молодой, лет 20. Он сделал самострел в руку. И врач прочитал целую лекцию. Очень большая разница, когда пуля попадает издалека или самострел. Если самострел, здесь ожог, сразу видно. А если издалека, характер раны другой. Говорит — расстрел, как изменника Родины. СВТ был тогда, самозарядная десятипатронная винтовка Токарева. Командир полка что-то шепнул тем, кто этого должен расстрелять. Потом мы поняли, чтобы сразу не убивать, — три, четыре выстрела. Замучить немножко. Потом стрельнул по ногам. Он упал. Потом еще стрельнул. Мы все видим. Он, бедный, ползет к этому окопу. Приполз к краю — и его добили. Командир полка, здоровый мужик, крикнул: «Собаке — собачья смерть!» И толкнул в яму. И его закопали. Это был нам наглядный урок: нельзя заниматься такими делами. После такого кто же решится в себя стрелять? Нам преподнесли первый урок.
Наша задача в полку была взять «языков» — немцев в плен, чтобы перед наступлением точно знать, какая часть, какое вооружение, секретную информацию. А вторая наша задача — установить по карте, где расположены их пулеметные и огневые точки.
Однажды меня вызывает подполковник Кугрышев, командир полка. Мы должны были наступать на Киевском направлении. Это был уже 1943 год. 7 ноября взяли Киев, потом Житомир. Вот в этом направлении мы и должны были наступать. Мне поставили задачу: возьмите свое отделение, не больше трех человек. Надо доставить «языка», пленного. Там была речка, за ней деревня, она была у немцев. Мы пошли. Мы заранее знали, где стык, где можно проползти. Зашли в деревню. В одном доме горит огонь, мы пошли крадучись, ночь была темная. Смотрим — ходит часовой туда-сюда вокруг дома. Мы подумали, что здесь, наверное, командир, подползли. Прыгнули вдвоем на часового, придушили. Ножом, у нас финка была, покончили с ним. Потом подошли к окну. Там двое офицеров чем-то набивают чемодан. Дверь открыта. Вошли: «Хенде хох!» Один взялся за кобуру пистолета — мы его сразу на месте пристрелили. А второй, обер-лейтенант, поднял руки. Мы ему кляп в рот, завязали руки и пошли. Он знал чуть-чуть по-русски. Мы говорим: «Делай то, что мы делаем, мы ползем, и ты ползи, а то сразу финка в бок». Проползли вместе и доставили его. Это один такой случай, а их было много.
— Что делали в минуты отдыха?
— В основном какой отдых… постоянно в напряжении. Нас два раза выводили, третий раз я был ранен. Там так. Например, дивизия — 16 тысяч человек, вступаешь в бой, покуда меньше половины не останется — не выводят. Если из 16 тысяч остается 8–9 тысяч, полнокровной дивизии нет, то сразу выводят. Твое место занимает другая часть, а тебя выводят. Атам прибывает пополнение с тыла. Опять полноценная часть, а покуда пополняется, та часть уже кончается. Их выводят, нас туда опять.
— Сколько времени шла переформировка?
— Иногда за сутки половины нет. Иногда месяц ходишь — полноценный. Смотря какой бой, какая обстановка.
— Сколько раз ходили в атаку?
— Бессчетно. От Киева до Житомира в атаку ходили, Житомир брали. Каждое наступление — атака. Разве считаешь, сколько раз…
— Как в атаке вы управляли отделением?
— У меня 12 человек. Даешь команду, ставишь конкретную задачу: что делать. А потом их разбиваешь, назначаешь старших, даешь команду. Действуешь по обстановке. Пулеметчика надо уничтожить, например. Двоим, троим даешь команду — уничтожить пулемет. Выполняют задание — попробуй не выполнить, приказ.
Некоторые говорят, что перед атакой поили водкой, — ни грамма нельзя было. Никакой выпивки. У нас был один командир взвода, в другом взводе. Мы расположились дня на три-четыре в деревне. Там самогон. Оказывается, он пил самогон. Напился, почти пьяный был. Мы в обороне. Командир полка пришел проверять. Смотрит — пьяный командир. Тут же застрелил его на месте. Если он пьяный, будут жертвы, нельзя. Строго было. Даже после боя не давали, запрещено абсолютно. Голова должна быть трезвой.
— Вы курили?
— Нет. Но курево давали, я его отдавал просто.
— Вы воевали с 1942 по 1943 год?
— Да. Киев не мы брали, другая часть. Между Киевом и Житомиром дорога. Немцы отступали от Киева, а мы перерезали дорогу. Мое отделение отправили задержать быстренько. Нас четыре человека, сделали окоп и ждем отступивших немцев. Вот они бегут, большая группа, нас не видят, бегут прямо на нас. А мы четверо с автоматами. Мы их подпустили близко, метров до 100, и начали из четырех автоматов косить. Всех повалили. 62 человека мы насчитали убитых. Командир полка сразу вручил медаль «За отвагу». За «языка» тоже Красную Звезду. Обер-лейтенант был очень ценный «язык», он все выдал, и нам было легче наступать. У меня три награды. Две медали «За отвагу» и Красная Звезда.
