Тётя Паша, всё это время безмолвно стоявшая рядом, вдруг резко отвернулась и быстро пошла прочь, так и не сказав ни слова. Утешать она не умела, к тому же не считала нужным.
У каждого своя доля, надо уметь её принимать.
Подруги растерянно смотрели вслед удалявшейся вперевалочку почтальонше.
Она свернула за угол, её длинная вытянутая тень ещё долго мелькала на дороге, пока наконец тоже не исчезла.
Они остались вдвоём на пустой, залитой июльским закатным солнцем улице.
Ранним утром следующего дня подруги уехали в Светозерск. Но в этот день им не повезло, до военкомата они добрались поздно. То есть на самом деле ещё была только середина дня, но нужный кабинет уже почему-то закрылся, им велели приходить завтра.
Донельзя измотанные долгим днём, уставшие не столько от дороги, сколько от нервов и бесплодных усилий, молодые женщины в конце концов получили ночлег в Доме колхозника — им повезло, в комнате на восьмерых чудом оказались свободны две койки.
Проснулись они очень рано, от непривычного грохота первых трамваев. К военкомату приехали задолго до открытия, но к дверям уже было не протолкаться, большая толпа, состоящая преимущественно из женщин самых разных возрастов, осаждала двери.
Только через три часа ожидания подруги наконец смогли попасть в нужный им кабинет.
Поджимаемые со всех сторон возбуждёнными озабоченными людьми, они стояли перед большим, заваленным грудой бумаг письменным столом, за которым сидел молоденький рыженький лейтенант, обречённо твердящий одно и то же.
— Я вам повторяю, гражданка Антонова, — сказал он, — никакой ошибки тут нет, ваш муж погиб смертью храбрых, представлен к награде. Про дальнейшее вам сообщат…
Надя слушала с каменным лицом. Она не понимала смысла этих слов, решительно отказывалась их принимать.
— А как насчёт Денисова? — отчаянно выкрикнула Вера. — Михаила? Они вместе были? В смысле служили. То есть воевали, — поправилась она.
Лейтенант с утомлённым лицом вздохнул, полез в бумаги. Сзади давили, больно прижимали к краю стола.
— Да не напирайте вы! — не глядя, огрызнулась на кого-то Вера.
— Денисов Михаил Сергеевич? — уточнил лейтенант, не поднимая головы.
Вера замерла.
— Да.
Лейтенант посмотрел на неё. Она заметила, что глаза у него серые, а ресницы и брови рыжие.
— А вы кто ему будете? — спросил он.
— Жена, — еле слышно выдохнула Вера.
Лейтенант снова опустил голову, будто совсем потерял к ней интерес после этого ответа.
— Денисов Михаил Сергеевич числится пропавшим без вести, — после небольшой паузы произнёс он механическим голосом. — Больше никаких сведений пока не поступало. Извещение мы вам выслали.
Он опять поднял глаза, виновато похлопал рыжими ресницами.
— Очень сожалею, гражданочка. Возвращайтесь на своё место жительства. Работайте, помогайте фронту. Как что узнаем, вам сообщим. Следующий! Пропустите, пожалуйста, следующего, гражданочка!
Вера, однако, даже не подумала сдвинуться с места.
— Как это без вести? — удивилась она. — Что значит без вести? Так он что, жив? Он, значит…
Она осеклась, не договорив, и поражённо уставилась на лейтенанта. Тот, страдая от беспомощности, растерянно развёл руками.
— Гражданка, это нам неизвестно. В окружение они попали… Ваш муж пропал без вести. Больше ничего неизвестно… Мы с вами свяжемся. Идите, гражданочки, мне работать надо, вон народу сколько… Больше ничем помочь не могу…
Вера слушала, согласно кивала. Она с трудом приходила в себя от ошеломляющего известия. Миша пропал без вести. Это ужасно, жутко. Но главное, что он жив, это же очевидно, она ведь не получила похоронку, как Надя…
Она вспомнила про подругу, оглянулась на неё. Та стояла с неподвижным лицом, смотрела остекленевшим взглядом.
— Пойдём, Надь!.. — пошевелила её Вера.
— Ага, — выдохнула Надя, не двигаясь.
Неожиданно лицо у неё побелело, глаза закатились, и она начала медленно заваливаться набок. Вера попыталась подхватить её, но не удержала, Надя упала на пол.
Люди сзади охнули, подались назад.
— Воды! Дайте воды! — испуганно закричала Вера, наклоняясь к подруге.
Из-за стола вскочил лейтенант, приподнялся на цыпочки, пытаясь увидеть, что произошло с женщиной. Схватил графин, проливая воду, быстро наполнил стакан, передал Вере.
Она села на колени рядом с подругой, подняла ей голову, пытаясь напоить. Стакан стукался о сжатые зубы. Надя бессознательно глотнула, вода попала не в то горло, она закашлялась, открыла непонимающие глаза.
Откуда-то из глубины кабинета к ним шагнул средних лет офицер.
— Что здесь происходит? — строго спросил он у лейтенанта.
— Да вот, женщина, товарищ капитан… — забормотал тот.
Капитан невозмутимо посмотрел на приходящую в себя Надю.
— Уберите истеричку отсюда! — жёстко скомандовал он и, больше не обращая на них внимания, вернулся на своё место.
— Что вы говорите! — возмутилась Вера. — Ей плохо, вы что, не видите! У неё муж погиб!
Она встретилась с сочувственным взглядом рыжего лейтенанта, умоляюще обратилась к нему:
— Откройте окно! Пожалуйста! Ей воздуха надо! Скорее!
Лейтенант метнулся к окну, рывком распахнул его. Внезапный сильный порыв ветра с улицы взмыл вверх ворох бумаг с его стола.
Они плавно оседали, падали на пол рядом с Верой. Она вдруг в ужасе осознала, что все эти бумаги — похоронки.
Глаза её судорожно выхватывали отдельные фамилии, строчки:
…Иванов…
…Николаенко…
…Лившиц…
…Погиб смертью храбрых…
…Пропал без вести…
…Сорокин…
…Рабинович…
…Волков…
…При исполнении священного долга…
..Ваш муж…
…Ваш сын…
…Ваш отец…
…Ваш брат…
Окончательно пришедшая в себя Надя, приподнявшись, подняла лежавшую рядом похоронку, прочла, медленно шевеля губами, как малограмотная, огромными тёмными глазами посмотрела на Веру.
Лейтенант уже ползал по полу, подбирал бумаги.
— Документы не трогать! — взвизгнул он. — Руки прочь!
Надя вздрогнула, выпустила листочек, остановившимся взглядом проследила, как он спланировал на пол.
Лейтенант тут же схватил его.
— Идите отсюда, гражданочки! — сказал он, не глядя, глухим голосом. — И без вас тут… хватает…
— Пойдём, Надюша!
Вера мягко подхватила подругу, повлекла вон из кабинета. Толпа на секунду раздалась, пропустила их и опять сомкнулась.
Учебный год в Дарьино тем не менее начался, как обычно. Первого сентября вся школа выстроилась на торжественной линейке.
Вера, как всегда взволнованная в этот день, повела в класс свой 3-й «Б». На первом уроке рассказала детям о том, как идёт война, как под мудрым сталинским руководством их отцы бьют проклятых фашистов. Говорила тихим надтреснутым голосом, о Мише по-прежнему не было никаких известий.
Потекли привычные, наполненные всякими повседневными заботами будни. Вера старалась подольше бывать в школе, это отвлекало её от тревожных мыслей. Тем более нагрузка большая, тридцать шесть часов, да и программа в прошлом году утверждена новая, усложнённая.
Но к середине сентября неожиданно пришёл приказ: занятия в школе прекратить, ученики и учителя срочно должны эвакуироваться, на сборы даются сутки. Приказ этот застал всех врасплох. В посёлке по-прежнему мало что было известно о фронте, никакие подробности боёв сюда почти не доходили. Сведения по радио передавались весьма скупые, понять из них толком ничего было нельзя. Слухи, конечно, ходили разные, но что бы ни говорилось, всё равно дарьинцы жили в полном ощущении, что война идёт где-то очень далеко и вряд ли когда до них докатится.
Эвакуация проходила спешно. С раннего утра к школе потянулись люди.
Учителя, а вслед за ними ученики и их матери складывали в грузовики свои нехитрые пожитки, школьный скарб, всё необходимое.
Несколько военных, приехавших из города, руководили погрузкой. Она шла молчаливо, сосредоточенно, без обычной в таких случаях суеты и шумихи. Все понимали значимость момента, пребывание в эвакуации может растянуться на необозримое время.
Надя старательно помогала и Вере, и всем остальным. Она сильно похудела, почернела лицом за последнее время. Помимо того что было отчаянно жалко мужа, крайне тревожно из-за Миши, её к тому же грызло острое чувство несправедливости. Война, понятно, тут общее для всей страны горе. Но почему именно её, красивую, молодую, энергичную, жизнь внезапно лишила всего ?!
