— Мы знаем, что перед войной вы работали в комсомольских органах, но проштрафились там, и вас должны были... — как это называется? — дисквалифицировать. В разных диверсиях, проведенных в последнее время в Киеве, прямого участия вы не принимали, это нам ясно, хотя, возможно, и знаете кое-кого из потенциальных врагов нового порядка. Как бы там ни было, а мы решили завтра освободить вас. Но освободить при одном условии... — Гестаповец перехватил настороженный взгляд Ивана и усмехнулся уголками губ. — Нет, нет, не бойтесь, вам не придется заниматься доносами. Мы только хотим верить, что вы останетесь вне игры. У вас это называется — быть обывателем. Иначе...
Иван невольно ссутулился, сжался, словно ждал чего-то самого страшного.
— Во-первых, мы можем легко скомпрометировать вас. Каким образом? Опубликуем фотографию, свидетельствующую, что вы были в гестапо, а тем, кто выходит отсюда на свободу, подпольщики уже не верят, вы это знаете. Они постараются обезвредить вас, просто ликвидируют. Во-вторых, даже если вы и сумеете убедить их в своей верности, нам придется снова начать следствие по вашему делу со всеми вытекающими последствиями... Вы меня поняли?
Да, Иван понял, что его загоняют в ловушку. Но что противопоставить этим хорошо продуманным дьявольским методам? Сказать прямо, что они ошибаются, считая, будто он не связан с подпольем? Сказать, что он хотя и пообещает им, но все равно не останется «вне игры»? Да, но чего этим достигнет? Только погубит себя. Очевидно, большая мудрость будет состоять в том, чтобы использовать предложение и вырваться на свободу, а потом вести себя похитрее, еще глубже уйти в подполье и действовать. Он спросил:
— Почему вы вдруг поверили в меня?
Гестаповец как-то расслабленно положил перед собою руки, начал рассматривать ногти, думая о чем-то. И руки его, и лицо были стерильно чистыми, как у человека умственного труда. Приветливо и мягко смотрели слегка прикрытые веками голубые глаза. Трудно было даже представить, что за этой интеллигентной внешностью прячется самый настоящий палач.
— Опасаюсь, что вы можете сделать вывод, будто в гестапо сидят наивные простаки, — кокетливо ответил майор. — И все же я удовлетворю ваше любопытство. Мы проявили доверие к вам в связи с тем, что за вас поручилась... как бы поточнее сказать... одна весьма симпатичная особа.
Иван насторожился. Не провоцируют ли его? Он уже разгадал их дипломатию. Хотят ухватиться за ниточку, которая в конечном счете приведет их к его знакомым. Не думают ли они, что и он простак! Ошибаетесь майор! Он спросил без особого интереса:
— А вы можете назвать фамилию этой особы?
— Могу, — ответил гестаповец. — Ваша невеста Лиза Моргунова.
Иван побледнел:
— Ее арестовали?!
— Нет. Почему вы такое предположили? — насторожился гестаповец. — Разве вы знаете за нею какую-то вину? Между прочим, еще одно доказательство в вашу пользу: сразу видно, что вы не проходили специальной школы конспирации. Позвольте мне, как более опытному в этих делах, преподать вам урок: подпольщик должен быть сдержан в проявлении своих эмоций.
— Но ведь арестовывают и ошибочно, — попытался оправдаться Иван.
— Это верно. И все же вы сделали промах. Хорошо, что человек, о котором мы говорим, вне подозрений. Иначе ему бы пришлось — и только благодаря вам — доказывать свое алиби.
— Лиза ни в чем не виновата, — смущенный, как мальчишка, пробормотал Иван.
— Я тоже в этом уверен. — Гестаповец подвинул к Ивану пепельницу, чтобы тот оставил в ней догоревшую сигарету. — Словом, завтра вы пойдете домой. Только не забывайте о наших условиях. Вы принимаете их?
Равнодушно, как обреченный, проговорил:
— Принимаю.
Этот день решил все будущее Ивана Крамаренко. Но человеку не дано заглядывать далеко вперед. Знал бы Иван, что станется с ним через два года, он ужаснулся бы и совершил что-либо отчаянное — покончил бы с собой, принял бы любые пытки в застенках гестапо и умер здесь. Но человеку не дано заглядывать далеко вперед. Еще два года, всего два года будет он топтать свою кривую тропку. Спохватится лишь тогда, когда уже невозможно будет что-либо изменить...
Всю ночь ему не давали спать разные мысли. Где Лиза? Каким образом о ней стало известно в гестапо? Что она им сказала? Изменила? Но ведь она поручилась за него и этим прекратила следствие. Завтра, завтра все станет ясно. Труднее понять загадочное поведение майора-следователя. Неужели действительно тот поверил, что Иван не причастен к подполью? Вряд ли. Зубров гестапо так просто не обманешь. Тогда чем же объяснить это освобождение? Надеются, что он станет провокатором? Как бы не так! Не много ли запрашивают за свою услугу? Пусть запрашивают! Главное — вырваться на свободу, а там пусть ищут иголку в сене. Да, но что будет, если они опубликуют фото? Как он убедит товарищей в своей невиновности? Какими доказательствами? Слова — полова, если они не подкреплены делом. И оттуда, и отсюда жди смерти. Конечно, лучше принять ее от врага. Тогда хоть имя его не покроется позором. Где же искать выход?
Припомнилась недавняя беседа с руководителями подполья. Речь шла о необходимости накапливать запасы оружия, на каждой улице организовывать боевые группы. Выступление приурочить к тому моменту, когда части Красной Армии будут приближаться к столице Советской Украины. Идея восстания — это шанс, видимо, на него и надо делать ставку. Поднять на борьбу всех киевлян, дружно всем навалиться и стереть с лица земли гестапо — пусть потом вспоминают об их договоренности. Как снежный обвал сдвигает новые массы снега, так выступление киевлян вызовет цепную реакцию повсеместно. Молодежь Фастова, Мироновки, Белой Церкви, Умани, Богуслава... Она поддержит! Погибать — так погибать героически, не в каменном мешке гестапо. А если восстание сорвется, если снова арест? «Вы не выполнили своего обещания»... И новый удар в лицо, пытки.
Стало страшно от этой мысли.
Проходила долгая бессонная ночь. Иван жил надеждами, строил в голове различные планы и не понимал того, что сам уже увяз по колени в трясине, что топкое болото будет засасывать его все глубже и глубже, до ужасной развязки.
В солнечное, но морозное утро Лиза Моргунова торопилась на конспиративную квартиру Ивана Крамаренко, чтобы встретиться с ним перед его
