В городе пьяного, что валяется в грязи, называют «свиньей». Если ребенок чумазый и руки у него в чернилах, то с легкой руки легкомысленных горожан и он «свинья». Однако свинья весьма степенное и довольно понятливое животное, заслуживающее того, чтобы за стадом присматривал серьезный и сознательный человек. С этим в деревне считаются, и поэтому батрачку вручают лишь тонкий кнутик, который ему по силам, а свинопасу дают сумку, большой кнут, палку с железным наконечником и нож с отменным длинным лезвием. Вещами этими в степи очень дорожат, но свинопасу их доверяют. Надо ж его чем-нибудь отличить от других и создать ему авторитет.
Зимой, например, когда снег не очень глубок, стадо свиней рано поутру выходит в степь. Еще совсем темно. Впереди, переваливаясь с боку на бок, бредет боров, за ним, окруженные поросятами, идут свиньи. Рядом со стадом бежит собака, а позади шествует свинопас, неся палку, кнут, сумку, нож и сермягу. Выйдя на пастбище, боров останавливается и раз-другой хрюкает, вслед за ним останавливается и все стадо. Травы под снегом еще не видно, и свиньи, похрюкивая, разыскивают ее под ногами. Боров обходит стадо, свиньи повизгивают то весело, то серьезно а иной раз и сердито. Пастух, опершись на палку, наблюдает за ними.
Но вот мало-помалу начинает светать, и стадо разбредается в поисках травы; тех, что понеопытней боров сам отводит на хорошее место. Так продолжается до полудня. Если возникают какие-нибудь мелкие недоразумения, боров и собака сами с ними справляются; молодых свиней, случайно забравшихся на лед, они сгоняют оттуда, — ведь так и ногу сломать недолго, а это вовсе не желательно. Пастуху редко приходится пускать в ход свою палку с железным наконечником.
После полудня стадо отдыхает. Чтобы было потеплее, свиньи укладываются рядышком, одна подле другой. Если поднимается ветер, они сами скрываются за склоном какого-нибудь холма, куда не долетает холодное дыхание ветра, и там спокойно спят. Только боров важно расхаживает вокруг стада, готовый к битве, подобно Дон-Кихоту. А потом свиньи снова отыскивают под снегом траву, пока не зайдет солнце и не наступят сумерки. Тогда стадо, весело похрюкивая, мирно направляется домой.
Кто же сможет объяснить, почему пьяного человека называют свиньей? Приходилось ли кому-нибудь видеть, чтобы пьяный дрался с тем благородным ожесточением, с каким бьются два борова, подстрекаемые свистом пастухов?
Так вот и рос маленький свинопас Ферко. Ему по душе была работа, где требовалось лишь воткнуть палку в землю, скрестить над ней руки, опереться о них подбородком и мыслями «витать в облаках». Трудно свинопасу только зимой. Если летом, когда степь покрыта густой травой и свиньям полное раздолье, пастух не знает ни горя, ни забот, то зимой, когда из леса, того и гляди, выскочит голодный волк, когда на дворе стоит такая лютая стужа, что кажется, будто звезды и те замерзли, пастух должен быть начеку. Нужно приучить животных к своему голосу, чтобы они не погибли, если вдруг поднимется непроглядный снежный буран; чтобы и среди завывания и свиста бури животные узнавали голос свинопаса и держались подле него, а не убегали куда глаза глядят, теряясь среди сугробов.
Однако не всегда так бывает. Зима тоже не вечно сурова. Бывает, что неделями стоят солнечные дни. В степи светло, словно летом, далеко видно кругом, и на этой бескрайней равнине везде лишь снег, ослепительно белый, блестящий, похожий на огромное зеркало. Случись горожанину попасть в это время в степь, у него заболят глаза. А для степного жителя подобная погода одно наслаждение.
Как-то раз в такой вот тихий день, вдоволь намечтавшись, Ферко достал свою палку, вытащил ножик и вырезал из набалдашника палки маленького борова, да так, что просто диво: боров был как живой.
Старый батрак много видел на своем долгом веку. Солдатом он побывал в Италии, в чудных, сказочных городах, где такие высокие колокольни, что кажется, упади оттуда топорище, оно так долго летело бы вниз, опаляемое солнечными лучами, что вконец рассохлось бы — вот и конец топору. И тем не менее он сказал об этой палке, что либо она сделана с помощью сатаны, либо ниспослана самим господом богом и угодна всевышнему, да будет благословенно имя его. Как видно, чудеса не перевелись и поныне. Долог путь от итальянских городов до родной степи, и ни разу не встречал здесь старый батрак подобной красоты, а тут вот мальчишка Ферко взял и вырезал на палке такого борова, что лучше и не придумаешь.
Так уж устроен человек, что поверит он самым удивительным вещам, стоит ему только взглянуть на них собственными глазами. И вот старый батрак пришел в восторг, отнес палку управляющему, и тот позвал к себе Ферко.
— Продашь эту палку?
— Нет.
— Почему?
— Потому, что я вырезал ее для себя… А если вы желаете, господин управляющий, я сделаю вам другую, еще краше.
И он принялся делать управляющему другую палку, лучше первой.
Когда Ферко пас свое стадо неподалеку от экономии, все жители ее сбегались поглядеть, какую палку вырезывает он для управляющего. Изумление людей с каждым днем все возрастало при виде того, как постепенно возникает изображение дерева, а рядом с ним — всадника. Стремена, поводья, шпоры — все на месте, все ухитрился вырезать Ферко своим простым ножом.
Это было событие, и о нем говорили по всей округе. Старый батрак, являясь ежедневно в комнату господина управляющего за приказаниями, видел на стене среди дорогих ружей и сабель в позолоченных ножнах причудливо вырезанную палку, которую смастерил Ферко.
Один Ферко не был доволен своим произведением. В конце концов, резьба по дереву не такое уж замысловатое дело. Отрежет человек лишнее от куска дерева, — глядишь, фигура и готова. Такое занятие казалось ему пустяковым и не доставляло ни малейшего удовлетворения. И тем не менее он продолжал вырезывать, потому что без этого не мог жить.
Но Ферко знал, что это не то. Его не покидали мечты, овладевшие им, еще когда он упивался лунным светом, озарявшим всю степь, и солнцем в часы заката. И поныне его волновали те непередаваемые желания, от которых он целые ночи напролет не мог сомкнуть глаз. Как изобразить закат солнца, ореол луны, чтобы они были такие, как в природе? Изобразить все это на бумаге или на чем-нибудь другом, чтобы каждый мог узнать в нарисованном закат солнца, как узнали борова на конце палки; изобразить, как на тех картинах, что висят в хижине старого скотника…
По правде говоря, картины эти были плохонькие и не стоили даже того гвоздя, на котором они висели. Но Ферко не приходилось видеть лучших, а каждый, как известно, судит по тому, что знает.
Это были чудные мечты. Порой от них мутилась голова, изнывала душа, и мальчику казалось, что мысли его цепенеют. И несмотря на это, он всеми силами стремился осуществить свои желания, считая, что, не будь их, не стоило бы и жить на свете! Быть может, о том, как это делается, ведают те, что умерли?.. Кто знает, что там, на том свете?..
Как-то однажды по заснеженному полю катил экипаж, запряженный четверкой лошадей. Сбруя и весь экипаж блистали на солнце. Ферко еще никогда не видел ничего подобного. С безграничным восхищением созерцал он коляску, на козлах которой рядом с кучером сидел управляющий. В экипаже, верно, ехал важный господин, может быть, даже сам хозяин. И вот этот экипаж подъехал к нему, Ферко!
Свиньи в испуге сбились в кучу; боров, грозно хрюкая, обнажил клыки; только один Ферко не испугался.
Экипаж остановился, и мальчик почтительно снял шапку.
— Вот он, ваше превосходительство. — И управляющий указал на Ферко.
— Этот? — удивился важный господин и принялся сквозь очки с любопытством разглядывать Ферко.
Мальчик спокойно выдержал его взгляд. Да почему бы и не выдержать, ведь он не сделал ничего дурного. Важный господин взял у него из рук палку и стал рассматривать борова.
Затем он возвратил мальчику его палку и снова уселся в экипаж.
— Удивительно… н-невероятно, — бормотал важный господин. — Действительно, невероятно… Поехали!
И сверкающий экипаж как неожиданно появился, так неожиданно и исчез. Поднятый его колесами снег закружился в воздухе, и снежинки заблестели в лучах солнца еще ярче, чем экипаж. Ферко видел, как исчезал экипаж в лиловом тумане между сверкавшими вершинами сугробов и темным силуэтом леса. Его ничуть не трогало, что экипаж уехал, так как не знал он и того, зачем приезжали эти люди. Мальчик снова предался своим мечтам, которые были так радужны и так несбыточны.
А тем временем на склоне холма боров поучал чему-то молодых свиней; солнце катилось к закату, и надвигались сумерки. Но вдруг в степи появился длинный фургон; его тащили худые, низкорослые клячи. Фургон, крытый циновкой, медленно приближался по снежной равнине, покачиваясь из стороны в сторону. Ферко уже не раз видел подобные кибитки и потому не обратил на эту особого внимания. Зимой в этаких повозках ездят коробейники, которые обычно от хутора к хутору возят свои товары.
