Но это были не коробейники. В фургоне, крытом циновкой, сидели дрожащие от холода люди с бритыми лицами, убогие апостолы обедневшей Талии. С наружной стороны фургона висело большое полотнище, служившее в добрые старые времена соффитом на какой-нибудь большой театральной сцене; позже оно, наверное, было мантией в средневековом стиле, а ныне комедианты приспособили его под занавес, который защищал их от холодного ветра.
Словно какое-то тепло разлилось по телу мальчика. Голова его пошла кругом, в глазах зарябило, и, глядя на это полотнище, он понял, что природу можно изобразить. Взор его был прикован к фургону; охваченный волнением, мальчик пошел за ним следом, не отрывая взгляда от картины. На старом полотнище была нарисована деревня, освещенная лучами заходящего солнца. Шатаясь, брел мальчик за фургоном, поглощенный своей мечтой, и ему не верилось, что его грезы воплотились в жизнь. Мечты настолько овладели им, что он уже не мог отличить их от действительности.
Стадо осталось далеко позади, его уже не было видно. А Ферко все шел да шел за комедиантами, заглядевшись на картину. Он брел по снегу, порой увязая в сугробах, но неудержимо стремясь вслед за фургоном, позабыв все на свете и поглощенный созерцанием картины.
Солнце уже зашло, и ночь раскинула свой темный шатер над голой степью. Мальчик, весь продрогший, устало плелся за фургоном, все больше и больше отставая. У него подкашивались ноги, но он не чувствовал усталости. Фургон быстро удалялся, а Ферко все шел за ним, и его душа витала где-то там, в нарисованной деревне, озаренной заходящим солнцем.
Между тем начался буран — самое большое несчастье для степных жителей; воздух наполнился воем и гулом. Фургон поехал еще быстрее: жрецы Талии боялись замерзнуть. Но Ферко уже перестал думать о фургоне. Он вдруг совсем обессилел и лег на снег. Сладкая истома разлилась по его телу, и, засыпая, он увидел где-то вдали то, к чему стремился. Ему захотелось поскорее уйти туда, и он действительно ушел… Снежный буран укрыл мальчика своей пеленой; мягкие, безмолвные снежинки тихо и ласково падали, усыпляя его навеки.
Весной приехал граф, и в степи устроили охоту, ибо степные животные для того, верно, и созданы, чтобы на них охотились господа.
— А где тот мальчик, которого вы показывали мне зимой? — спросил хозяин управляющего.
— А вот его как раз везут, ваше превосходительство, — ответил тот.
Да, на подводе везли Ферко. Весной, когда стаял снег, вышедшие на пахоту батраки нашли тело мальчика и привезли его в экономию. А потом его скромно похоронили, положив с ним в могилу палку, которую он разукрасил искусной резьбой.
Перевод И. Салимона
Жигмонд Мориц
Непонятно, что вы за люди
Валика и Панника шли по улице, взявшись за руки. Они возвращались из школы. На углу девочки обычно расставались: Панника заворачивала в переулок, Валика шла дальше по широкой улице.
Но на этот раз Валика не отпустила руку Панники, а потянула девочку за собой:
— Пойдем, пойдем! Ты будешь обедать у нас.
— Нет…
— Тетя учительница сказала — значит, будешь.
— Да не-ет…
Валика, не слушая Панники, тащила ее за собой. Она была толще своей подружки, сильнее и смелее ее. Панника знала, что тетя учительница велела Валике попросить своего папочку кормить обедами какую-нибудь бедную соученицу. Тете учительнице было все равно кого, но раз уж девочки дружат, так пусть это будет Панника. Однако Паннике не хотелось идти обедать к Валике. Почему — она и сама не знала, только не хотелось.
А Валика, зная, что сегодня Панника принадлежит ей, ни за что на свете не желала отпустить подружку. Она крепко схватила ее за руку и повела — вернее, потащила — за собой. Валика очень гордилась, что ведет подружку к себе, и ей не терпелось поскорее оказаться за чугунными воротами. Она знала, что оттуда уж Паннике не убежать.
— Мамочка, мамочка!! — с криком бросилась она к матери. — Теперь Панника будет обедать у нас до самой пасхи! Тетя учительница сказала!
Мамочка засмеялась и расцеловала дочку. Она была очень счастлива, что Валика такая милая, прелестная, здоровенькая и так очаровательно, лепечет.
— Тетя учительница сказала? Ох уж эта тетя учительница…
Она снова расцеловала дочку и только тут взглянула на девочку, которую Валика привела с собой.
— Это правда, девочка?
Но та стояла молча, потупившись, и теребила свое платьице.
А Валика продолжала тараторить:
— Потому что она бедный ребенок, а каждый бедный ребенок должен куда-нибудь ходить обедать. Тетя учительница сказала!
Она сняла ранец со спины и разыскала в нем письмо, которое тетя учительница прислала мамочке.
Мамочка взяла письмо, прочла его и сказала:
— Ладно, девочка, положи свои вещи в прихожей, затем иди в ванную и хорошенько вымой руки. И ты тоже вымой свои грязные лапки. — Она похлопала по измазанным ручонкам дочери и даже поцеловала их.
Потом повела малышек в ванную комнату и открыла кран. Из блестящей трубы полилась вода. Мамочка набрала воды в тазик и поставила его на очень красивую белую табуретку. Сперва она тщательно вымыла руки Валике, потом расцеловала ее теперь уже розовые пальчики и сказала Паннике:
— И ты помой руки, только хорошенько!
Затем мамочка прошла в столовую сказать горничной, чтобы та поставила на стол еще один прибор.
— Ступайте, Рожи, в ванную, — добавила она, — помойте руки этой девочке, да получше! Его высокоблагородие не выносит, когда у детей за столом грязные руки.
Рожи отправилась в ванную. И хорошо сделала: Панника даже и не подумала опустить руки в тазик. Рожи схватила девочку, тщательно помыла ей руки, лицо, потом вытащила гребешок из своих волос и причесала ее.
— Ну вот, — с удовлетворением произнесла она.
Валика и Панника вернулись в столовую как раз вовремя — в эту минуту вошел его высокоблагородие и тут же спросил:
— Кто эта девочка?
Валика кинулась на шею своему папочке и сказала:
— Она будет обедать у нас до самой пасхи, каждый день!
— Ого!
— Тетя учительница велела.
Мамочка коротко объяснила, в чем дело, и показала письмо.
Панника стояла потупившись и ждала.
— Как тебя зовут, девочка? — тихо спросил папочка.
— Панника! — крикнула Валика.
— Я не тебя спрашиваю, — заметил папочка. — Скажи, пожалуйста, как тебя зовут?
— Панника, — отвечала девочка.
— Очень хорошо. А как зовут твоего отца?
— Папанька, — сказала Панника.
— Это ты его так зовешь, а как зовут другие?
— Хозяином.
— Другого имени его не знаешь?.. Скажем, Янош Варга?.. Михай Ковач… Зовут же его как-нибудь. Ну? Так как же?
— Не знаю.
— Эх, отец тебя даже этому не выучил!.. А тебя как зовут? — обратился он к дочке.
— Валика, — ответила девочка.
— Правильно, а как зовут меня?
— Папочкой.
— Ох, и глупышка же ты, обезьянка! Как зовут меня другие?
— Ваше высокоблагородие.
— Ай-ай-ай, и ты уже выучилась у этой… Прав я, когда говорю, что школы, в которых обучаются дети разных сословий, никуда не годятся. Такие маленькие обезьянки в них только глупеют. А теперь пойдемте обедать. Я голоден.
Сели за стол. Валика заняла свое обычное место. Паннике горничная положила на стул подушку, посадила на нее девочку и засмеялась.
Стол был покрыт белой скатертью, на скатерти стояли белые тарелки, а посередине белое блюдо. Внутри каждой тарелки была золотая каемочка, только в тарелке Панники ее не было, но все равно это тоже была красивая тарелка.
Мамочка налила суп Валике, папочке, себе и последней — Паннике.
— Ты любишь суп? — спросила она девочку, но та не ответила.
Покончив с первым блюдом, папочка обратился к Валике:
— Ты правда не знаешь, как меня зовут?
— Доктор Антал Вадкерти, — ответила Валика.
— Вот видишь, у каждого есть свое имя, у каждого человека. А твоя подруга не знает даже, как зовут ее отца.
Панника опустила голову.
После супа подали мясо под соусом. Мамочка нарезала Валике мясо мелкими кусочками, нарезала так же Паннике и сказала:
— Кушать надо вилкой.
Панника поглядела на вилку, даже попыталась было пустить ее в ход, но мясо никак не желало на ней держаться.
— Пусть ест ложкой, как она привыкла, — сказал папочка.
С помощью ложки Панника легче справилась и с мясом и с соусом. Она даже хлеб накрошила в него, Но, услышав смех Валики, покраснела и снова опустила головку.
Внесли лапшу. Аппетитную белую лапшу с жирным творогом. Паннике и это кушанье позволили есть ложкой.
— Но потом и тебе придется научиться кушать. Видишь, как красиво ест Валика.
