Возможно, они начнут с прогулки по лесу и пикника. Вероятно, сядут на одеяло…
Максимилиан не знал, что ждет его впереди. Разумеется, у фрау Гартман был муж, с которым следовало считаться, но он не очень-то волновал юнца. Резчик ему не соперник, он не смог подарить своей жене ребенка. Фрау Гартман отлично ладит с деревенскими ребятишками – души в них не чает. Она заслуживает того, чтобы иметь собственных детей.
Юноша даже обсудил этот вопрос с парочкой приятелей, однажды поздним вечером, за пивом у костра. Все согласились, что калека-резчик – досадная помеха, о которой Германия даже не вспомнит. В конце концов, выживает сильнейший. Можно организовать несчастный случай – пара пустяков. Возможно, друзья даже помогут Максимилиану. Теперь, когда юнцы имели опыт поведения в подобных «ситуациях» под руководством гестапо, они стали творчески подходить к решению собственных проблем.
Максимилиан дождался, когда последний ученик покинет класс, удостоверился, что дежурный член гитлерюгенда ушел с поста. Улыбнулся от предвкушения, поправил галстук и шагнул в тонущую во мраке школу.
* * *
Лия собрала потертые нотные листы и выключила верхний свет. Маленькие пальчики, несмотря на самые лучшие намерения, имели привычку загибать краешки листов и пачкать текст. На диезе и скрипичном ключе грязь? Лия улыбнулась. Какая ерунда. Дети – главная ценность. Она сложила потертые листы в аккуратную пачку. Последние лучи заходящего солнца, проникающие через маленькое окно, давали достаточно света, чтобы женщина могла найти шкаф.
Лия услышала легкое шарканье у двери, но даже не обернулась.
– Вернулся, значит! Твоя коробка для обеда на пианино, Генрих. Завтра она тебе понадобится.
Женщина как раз закончила складывать на полке ноты, когда почувствовала за спиной чье-то присутствие. Этот человек был намного крупнее Генриха. Прежде чем Лия успела обернуться, он закрыл ей сзади глаза и прижался к ней всем телом. Он ничего не говорил, только тыкался носом ей в шею, прямо в изгиб между затылком и плечом – любимое место Фридриха для поцелуев, то, к которому он так и не прикоснулся, с тех пор как вернулся с войны.
Лия захихикала, удивленная дерзостью мужа. Ее податливость вдохновила Максимилиана, и он зарылся глубже в ее волосы. Его руки стали шарить по щекам, шее, обвились вокруг талии.
– Не здесь! – задыхаясь, засмеялась Лия, попыталась повернуться, но Максимилиан лишь сильнее прижал ее к себе и стал покрывать поцелуями, жадными поцелуями, которые дарил ей Фридрих перед ее последним визитом в Институт, в котором ее когда-то искалечили. А потом его искалечила война. Лия изогнулась и немного повернулась, стараясь не обескураживать мужа, но желая, чтобы он увел ее домой и там закончил начатое.
Она перехватила его руки. Но это были не руки Фридриха – до сих пор слишком худые. Даже в тусклом свете Лия видела и чувствовала, что это не рукава его фланелевой рубашки. Ее сердце учащенно забилось; разум сковало страхом. Женщина вырвалась, обернулась и увидела голодные глаза Максимилиана Гризера.
Он притянул ее к себе, но Лия стала колотить его в грудь кулачками и кричать:
– Убирайся! Убери свои руки!
Юноша засмеялся.
– Что ты делаешь? Сначала приглашаешь, потом отталкиваешь? Я знаю, что ты хочешь меня, Лия… так же сильно, как я хочу тебя.
– Нет!
– Перестань притворяться! Не нужно. Мы тут одни. – И он притянул ее к своим губам с такой силой, что она не смогла его оттолкнуть.
Лия извивалась и била Максимилиана кулаками, но юноша смеялся и целовал ее все сильнее, возбуждаемый ее сопротивлением. Его руки скользнули выше талии. Лия укусила юнца, а когда он схватился за губу, оттолкнула и сильно ударила по лицу.
В классе вспыхнул свет. В дверях стоял курат Бауэр. От резкого, слепящего света и последовавшей мертвой тишины у Лии перехватило дыхание. Она решила, что вот-вот лишится чувств.
– Он напал на меня. Он напал на меня!
Ужас, скорбь, страдание от понимания происходящего отразились на лице курата Бауэра.
– Убирайся, – сказал он Максимилиану. – Убирайся и больше не возвращайся.
Юноша посмотрел на кровь на своих руках – кровь от Лииного укуса, – смахнул ее. Перевел взгляд со священника на испуганную женщину.
– Мы любим друг друга.
– Нет!
– Но ты завлекала меня… все это видели. Ты завлекала меня, а потом добилась того, чего просила, но делаешь вид, будто это не так? Что это?
– Ты сумасшедший, Максимилиан! У меня есть муж – я люблю его! Я все расскажу твоей матери! – Это самое страшное, чем могла пригрозить ему Лия, единственное, что, по ее мнению, могло унизить Максимилиана, испугать его.
– Расскажешь моей матери? – Максимилиан скептически смотрел на Лию, как будто у него с глаз сорвали очки, как будто он видел эту женщину впервые. – Ты считаешь меня школьником, раз решила пожаловаться моей маме?
– Ты и есть школьник!
Но Максимилиан смотрел на нее совсем не по-детски. Он ругался и шарил глазами по телу Лии, как будто она была его собственностью, как будто решил закончить то, о чем мечтал, несмотря на ее слова. Он шагнул вперед, его глаза угрожающе блестели.
– Ты такая же, как твоя мать. До меня дошли эти слухи.
– Я сказал: «Убирайся!» – повторил курат, протискиваясь между ними и толкая Максимилиана на небольшую парту.
Парень упал на спину.
– Убирайся! – потребовал священник. – Или я вышвырну тебя вон!
Максимилиан с трудом поднялся с пола, но не смог удержать равновесие и опять упал.
В глазах юноши вспыхнули злость и унижение. Он откинул упавшую ему на лоб засаленную прядь волос и стал похож на недовольного, обиженного ребенка-переростка, у которого отобрали любимую игрушку. Максимилиан рывком встал с пола.
– Вы за это заплатите. – Он выплюнул кровь, гневно посмотрел на священника и Лию. – Слышите меня? Оба заплатите! – И выбежал из класса.
Курат Бауэр с шумом выдохнул и взглянул на Лию, которая опиралась на стол, прижав руку к сердцу.
– С вами все в порядке?
Она кивнула. Лию трясло, ей было тяжело дышать.
– Он не причинил мне вреда. Просто… – Она расплакалась, несмотря на отчаянное желание сдержать слезы. – Я никогда его не завлекала. Никогда не делала того, в чем он меня обвинял!
– Я видел, что он намеревался сделать. Мне очень жаль, фрау Гартман. Очень-очень жаль. Слава Богу, что я оказался рядом.
– Да, – дрожащим голосом произнесла она. – Спасибо вам!
Курат помог ей встать.
– Вы должны быть очень осторожны, фрау Гартман. Мы нажили себе врага. Вам следует обо всем рассказать Фридриху и предупредить сестру.
* * *
Лию била дрожь, когда она тихо-тихо, чтобы не слышала Ривка, шептала Рейчел на ухо мерзкую историю о Максимилиане.
– Успокойся, я тебе верю. Но тебе не кажется, что ты преувеличиваешь? Подумай, что он может сделать? Максимилиан ничего не знает. Он всего лишь подросток, у которого играют гормоны. У него нет над нами власти.
Но испуганная Лия возразила:
– Ты не видела его лица. Он поклялся, что мы заплатим.
– Я просто улыбнулась ему и помахала рукой, – пожала плечами Рейчел. – Это было всего лишь приветствие… честно, ничего больше.
– А для него это что-то значило. Рейчел, я боюсь! А если…
Но Рейчел самоуверенно покачала головой, как будто подобные заигрывания с учителем – обычное дело. Она практически убедила Лию в том, что та мыслит как провинциалка, что, невзирая на безобразный приступ гнева, Максимилиана на самом деле нечего бояться.
56
К тому времени, когда Герхард возвратился на службу в Берлин, настроение у него было отличным. Несколько недель, проведенных в Париже, заметно прибавили ему бодрости. Там он не испытывал недостатка в женской компании и пришел к выводу, что жизнь продолжается, несмотря на крушение юношеских мечтаний. Ведь вполне может быть, что Рейчел Крамер и вправду погибла на борту того корабля, где потом нашли ее паспорт. Пора, наверное, подвести черту под этой неприятной и бесславной главой его жизни.
Шлик закрыл за собой дверь кабинета, снял шинель и фуражку, отстегнул от пояса кобуру с пистолетом, ослабил галстук и сел за стол в свое кресло. Кабинет показался ему меньше, чем помнилось, и не очень светлым.
Герхард откинулся на спинку, прикурил сигарету, глубоко затянулся.
Возможно, есть смысл попросить начальство перевести его куда-нибудь в другое место. В мрачноватом Берлине его теперь ничто не держит, а жизнь в Париже сулит удовольствия. Совсем неплохо переждать войну там.
Чем больше Герхард об этом думал, тем сильнее нравилась ему эта мысль, а время было вполне подходящим для осуществления задуманного. Ведь после недавних громких побед начальство должно быть в прекрасном расположении духа – значит, и его просьбу могут удовлетворить. Шлик бросил взгляд на часы. До конца дня оставалось еще достаточно времени, чтобы разобрать бумаги, накопившиеся, пока он отсутствовал.
