– Давай вторую роту, – сказал он телефонисту.
– Вторая на проводе, товарищ капитан! – через пять минут доложил тот.
Дежнев взял трубку.
– Мито, слушай меня...
– Старший лейтенант Барабадзе убит, – пропищало в трубке, – ротой командует лейтенант Голованов...
– Убит Барабадзе?! – крикнул Дежнев и горестно выругался. – Голованов, слушай, Голованов, ты мой голос узнаешь?
– Так точно, товарищ капитан, слушаю вас...
– Голованов, давай быстро отводи роту! Отходите на эту сторону бетонки, пропускай их на мост – ты меня понял? Налево по бетонке не пускай, слышишь? Нет, ни в коем случае! Левый фланг укрепи всеми противотанковыми средствами, какие у тебя остались, а правый и центр отводи к высоте двести восемь! Ты понял?
– Понял, товарищ капитан, укрепить только левый, пропускать к мосту...
– Давай действуй, лейтенант, действуй оперативно, мне нужно, чтобы через полчаса «пантеры» были по ту сторону моста! Обстановку докладывай каждые десять минут, я буду на проводе...
Бросив трубку, он выругался еще раз, вспомнив о Мито Барабадзе. Убитый на Курской дуге Мишка Званцев верно говорил, что на фронте хоть не заводи друзей, не успеют двое подружиться – обязательно одного не станет. Бедный Мишка, накаркал ведь себе, как в воду глядел! Погиб и Звонарев, а теперь вот и Мито – года вместе не провоевали, эх, черт...
Нетерпеливо поглядывая на смолкшие до времени ящички телефонов, капитан побарабанил пальцами по каске, которую держал на коленях, закурил и тут же бросил папиросу – во рту было горько. Он вспомнил, что с утра ничего не ел, от злости не было аппетита.
– Федюничев! – позвал он. – Дай-ка пожевать чего-нибудь, не будь жлобом. С таким ординарцем с голоду подохнешь, если сам не напомнишь...
– Завтракать надо было, когда давал, – с обидой отозвался тот. – Иде я вам тут сейчас готовить буду?
– Да кто тебя просит готовить, сухарь в кармане найдется?
Федюничев, продолжая занудливо ворчать, повозился в своем сидоре, поставил рядом с телефоном вскрытую банку тушенки и положил краюху хлеба. Комбат стал есть, выковыривая мясо складным ножом. «Везучий я какой-то, – думал он равнодушно, со странным безразличием к самому себе. – Ребят вокруг так и косит, а я как заговоренный... Верно, под самый конец и накроюсь, с везучими всегда так...»
Заныл зуммер, он торопливо дожевал кусок. Голованов испуганным каким-то голосом доложил, что «пантеры» выходят на бетонку.
– Добро, – сказал Дежнев. – Это то, что надо. Ты, лейтенант, не сомневайся, я ведь слышу, что сомневаешься. Смотри только, чтобы они на мост пошли, левый фланг держи в кулаке.
Зазуммерил второй телефон-, комбат бросил трубку, схватил другую.
– Гансы уже тут, – лаконично сообщил командир подрывников.
– Проводка у тебя надежная, проверял?
– Цепь дублирована, сработает без осечки.
– Смотри. Только не торопись, не спеши! Рванешь раньше времени, испортишь мне всю обедню...
– Я понимаю. Пропустим всех, не беспокойтесь...
– Добро. Радист!
– Слушаю, товарищ капитан!
– Запроси командира самоходок, где они там чикаются...
– Отставить, – пробасил сзади незнакомый голос.
Дежнев оглянулся – в дверях блиндажа стоял плотный невысокий офицер в черном замасленном комбинезоне, из-за его плеча выглядывало лицо Козловского.
– Чего нервничаешь, капитан, воевать надо спокойно, – сказал офицер, подходя к нему, – а ты трепыхаешься, как старая дева перед брачной ночью. Ну, будем знакомы – майор Верзилин.
Комбат встал.
– Извините, товарищ майор, я...
– Да ладно, что я – не понимаю? А задержались не по своей вине, у нас...
На столе у телефонистов запели одновременно два или три зуммера – Дежнев, не дослушав майора, кинулся к телефонам.
– Первый на проводе! Что? Уже? Ясно, давай сматывай свое хозяйство и гони сюда. Алло – вторая? Голованов, слушай меня – бронебойщиков выдвигай дальше вдоль шоссе, слышишь, до самого поворота – пусть занимают позицию фронтом на юго-запад... Карта у тебя есть? Карта, спрашиваю, под рукой? Так вот, займи участок от поворота шоссе – нашел? – до мельницы, дальше не нужно, не растягивай...
Он положил трубку и обернулся к Верзилину, сдвинув в сторону телефоны и смахивая с карты хлебные крошки.
– Ну что, товарищ майор, уточним план действий? Козловский, начинай погрузку десанта...
Через час он, стоя с биноклем в руках и шлемофоном на голове в открытом бронекорпусе легкой САУ-76, ловил в поминутно запотевающие стекла серые фигурки своих мотострелков, которые бежали, падали, вскакивали и снова бежали, короткими перебежками подбираясь к окраинным домам Шегедьвара. Местечко горело, и горели раскиданные по бурому осеннему полю темные бесформенные туши десятка «пантер», оказавшихся на пути наших тяжелых «зверобоев». Бой продолжался несколько минут – Дежнев вспомнил, как когда-то приходилось отбиваться от немецких танков сорокапятимиллиметровыми пукалками; а теперь тяжелые гаубицы – сто пятьдесят два миллиметра – используются как ПТО, лупят в упор прямой наводкой. Их даже новые «королевские тигры» не выдерживают, куда уж «пантерам»...
ИСУ-152 сбросили десант, проутюжили узкие улочки Шегедьвара и ушли дальше, теперь звуки танкового боя – точнее, побоища – доносились издалека, заглушаемые туманом. Здесь слышалась более привычная ему слитная трескотня автоматического стрелкового оружия и уханье минометов. Воздух от дыма и тумана казался каким-то сгущенным, неразличимые голоса пищали в наушниках радиошлема. Комбат, чувствуя себя ряженым в этом непривычном танкистском убранстве, поправил на горле контакты ларингофона и громко заговорил:
– Кама-вторая, Кама-третья, всем подразделениям продвигаться в направлении костела, Кама-вторая и Кама-третья, как меня слышите, повторяю – всем подразделениям усилить нажим к центру...
Из очередной поездки в Арнем Ридель вернулся в коричнево-черной форме тодтовца и, ввалившись к Болховитинову, бросил ему на кровать перевязанный шпагатом тючок той же расцветки.
– А это тебе, – заявил он, – переодевайся и цени мою заботу.
– Ты что, совсем спятил? – спросил Болховитинов. – Нам сейчас только мундиры напялить не хватает!
– Это ты спятил. Именно сейчас нам следует напялить мундиры, потому что не пройдет и месяца, как тут начнут хватать за шиворот любого мужчину в штатском. Дезертиров уже ловят по всем закоулкам! А человек в мундире – дело совсем другое, даже если он и не имеет права его носить. Строго говоря, мы не имеем; но мне удалось разжалобить этого старого идиота, сказав, что мы совершенно обносились на службе рейху, и подкрепив жалобы дополнительной аргументацией в виде двух бутылок корна; так что одну ты мне должен. Дурень, помимо всего прочего – это ведь действительно одежда, полученная даром и без текстильных талонов. А парижский твой пиджачок еще пригодится после войны, так что давай, давай! Примерь, и если окажется не впору, можно поехать обменять.
Болховитинов, пожав плечами, развязал сверток, от которого затхло разило цейхгаузом, надел слежавшийся по складкам китель, прикинул по длине брюки.
– Ну! – восхитился Ридель. – Что значит глазомер! Ты в мундире просто неотразим, Кирилл, я бы поостерегся знакомить тебя со своей вдовушкой...
– С какой еще вдовушкой?
– Ну с той, в Клеве. А, я тебе не говорил? Ее муженька, бонзу, наконец-то ухлопали. Кстати, услуга за услугу – раз уж я организовал тебе эту роскошную униформу, съезди вместо меня в Вагенинген – там надо получить цемент.
– Цемент? Зачем нам цемент?
– О, тут сложная операция. Одна местная фирма – нет, бесполезно, ты все равно не поймешь! Словом, они закрывают нам наряд за якобы выполненные для них – опять-таки по субконтракту с той же ОТ – земляные работы, мы за это получаем от них известный бонус в денежном выражении, а они от нас – в натуре – якобы использованный нами цемент...
– Эту «операцию» раскроет любой дурак, – усомнился Болховитинов. – Где это, интересно, мы здесь могли использовать цемент?
– Да не здесь! Совсем в другом месте, и вообще не «мы». Не бойся, тут участвует слишком много влиятельных людей, и никто не заинтересуется в огласке. Короче – сможешь поехать? Честно говоря, жаль покидать вдову – она, бедняжка, так переживает.
– Да пожалуйста. Людей для погрузки возьмем отсюда?
– Разумеется, откуда же еще! Возьми человек шесть, машина будет завтра с утра...
Это поручение решало неожиданно возникшую проблему – Риделю он не мог сейчас о ней сказать, решил, что скажет позже, если все сойдет удачно. Не из недоверия, а просто на всякий случай: береженого, как говорится, Бог бережет. Два дня назад к нему на работе подошел молодой голландец и по-немецки, явно волнуясь, негромко попросил разрешения задать вопрос. Вопрос оказался неожиданным: правда ли, что он, господин инженер, не немец, а русский.
