Так вот, название этого городка – Калькар – снова всплыло однажды в разговоре, когда он поинтересовался, много ли наших было там, где они работали раньше, и были ли среди них девушки. Девчат, сказали ему, тут вагон и маленькая тележка – работают во всех кулацких дворах, где по три-четыре, а где и побольше.
– С дому-то брали всех одинаково, не разбирали, – добавил один хлопец, – а тут, конечно, распределять стали по-разному. Нас больше гнали на производство, ну а девчат все-таки куда полегче – в прислуги многих взяли, а других по бауэрам.
– На производстве они бы сразу концы поотдавали, – подтвердил другой. – Я в литейном цеху работал – чуть не сдох, хорошо, разбомбить успели, а иначе...
– Возле Калькара, во где этих девок навалом! Ходили мы туда раз в выходной, не помню, как село называется.
– Калькар? – переспросил Болховитинов. – Там, мне говорили, в гостинице какие-то две грузинки – сестры, что ли. Не знаете?
– Это которая возле железной дороги? Ну, знаю, «Цум Риттер», там эти – как их – Анька и... как же меньшую-то...
– Только не грузинки они вовсе, – перебил другой, – с Краснодара обе, ну точно тебе говорю!
Тут разговор прервался – в нескольких местах вдоль трассы одновременно начали завывать маленькие ручные сирены, люди побежали, прыгая кто в канаву, кто в достаточно уже заглубленные участки рва. Расчет установленного рядом четырехствольного двадцатимиллиметрового автомата – мальчишки в серых мундирах зенитчиков с повязками «Гитлер-Югенд» на рукаве – засуетились вокруг своей пушчонки, разворачивая ее навстречу стремительно, над самой землей приближающемуся самолету. Но не успели – тот проревел над головами, показав сине-белую звезду на одном крыле и большие черные буквы USAF[37] на другом, и круто пошел вверх. Мальчишек-зенитчиков рабочие боялись больше, чем американских «мустангов»; те наведывались каждый день, но пока мирно, а что будет, если по ним откроют огонь, предсказать было трудно. К счастью, флакхельферы никогда не успевали изготовиться к бою (а может, и они тоже были не такие дураки).
А в Калькар все-таки надо будет съездить, подумал Болховитинов. Почем знать? Если там в округе много девушек работает у крестьян, наверняка все уже друг друга знают – может быть, что-то слышали... Бывают ведь самые невероятные случайности!
Но выкроить время на поездку – хотя и недальнюю – все не удавалось. С ухудшением общей обстановки в этом секторе Западного фронта оборонительные работы приказано было вести форсированными темпами, чуть ли не каждый день приезжало какое-то начальство, то военное, то партийные «золотые фазаны», и хотя толку от этих посещений не было никакого, оказаться не на месте во время очередной инспекции было бы, конечно, нежелательно. Риделю намекнули, что не исключен визит самого гаулейтера Тербовена – причем явиться он может даже инкогнито.
А обстановка на фронте действительно становилась для немцев все более угрожающей. Почти вся Бельгия была уже в руках союзников; англичане, без единого выстрела освободив Брюссель, подступали к Антверпену и кое-где – по слухам – вклинились уже на территорию Нидерландов.
Немцы в ответ усилили «атаки возмездия» по Лондону. Пусковые установки были размещены за Рейном, и косые столбы белого дыма то и дело вырастали на горизонте – по одному, по два, иногда по нескольку сразу. «Фау» взлетали под углом градусов в сорок пять, потом, разогнавшись, переставали дымить и – если удавалось проследить взглядом – становились похожими на обычный самолет. Как-то одна из них, разладившись сразу после запуска, стала быстро терять высоту, пролетела довольно низко над трассой работ – остроносая сигара с короткими прямыми крыльями и какой-то горизонтальной трубой на хвостовом стабилизаторе, она издавала громкий пульсирующий звук, напоминающий работу двухтактного мотора без глушителя. Километрах в полутора «чудо-оружие» приземлилось на открытом пастбище, пропахав фюзеляжем длинную темную борозду; кое-кто из любопытных собрался было туда – смотреть, но там вдруг рвануло так, что земля ощутимо качнулась под ногами. Пожилой немец, стоявший рядом с Болховитиновым, уважительно поднял палец.
– О! – сказал он. – Не меньше тонны! Теперь томми сами получают на голову такие подарки – жаль, что не долетел этот. Но сейчас есть и еще более мощные, «фау-два», это нечто совсем другое!
Да, газеты писали и о второй модели «оружия возмездия», против которой бессильна любая противовоздушная оборона («фау-1» англичане научились сбивать довольно успешно, истребители встречали и просто расстреливали их над Северным морем). Новая ракета якобы летит с фантастической скоростью и поражает цель вертикально из стратосферы. Дьявольская, видно, штука; хорошо, что немцы раньше ее не придумали, теперь-то едва ли успеют воспользоваться своим изобретением в полную силу.
В субботу шестнадцатого сентября опять была очередная инспекция, народу понаехало много – ходили, разглядывали груды разрытой глины с таким сосредоточенным видом, будто здесь возводилась по меньшей мере «Линия Зигфрида». Непонятно было, действительно ли они верят, что англичан можно будет задержать с помощью подобных «укреплений», или все это уже превращалось в явный блеф, имитацию некоей полезной деятельности. Ридель был убежден, что именно так дело и обстоит.
– В чем главная слабость нацистской системы? – рассуждал он. – Их мнимое «единомыслие» порождено страхом каждого, что твоя мысль – если ты ее выскажешь – может не понравиться наверху. Война давно проиграна, но кто из фельдмаршалов отважится заявить об этом прямо и открыто? Так и с этим нашим землеройством, ни у кого не хватит духу сказать, что все это чушь собачья и напрасная затрата труда. Напротив, все делают вид, что не покладая рук обеспечивают обороноспособность рейха! Кстати, если ты хотел навестить черкесских красоток, советую сделать это завтра. В воскресенье, да еще после сегодняшней генеральной инспекции, точно уж никто не явится. Я тогда побуду здесь, отдохну от любвеобильной вдовы; честно говоря, она мне уже становится не под силу, видно, я свое отблудил...
На следующий день Болховитинов отправился в Калькар. Поезд пришел туда около полудня, он без труда отыскал двухэтажное здание гостиницы и в вестибюле сразу увидел одну из сестер – одетая и причесанная вполне по-немецки, она бойко болтала с двумя военными, почти без акцента, но с некоторой неточностью произношения, характерной для людей, не изучавших чужой язык, а освоивших его чисто практически, на слух. Проводив военных до двери, она вопросительно глянула на Болховитинова и с профессиональной улыбкой прощебетала нечто вроде «битташон?».
– Здравствуйте, – сказал он по-русски. – Аня, я не ошибся?
– Ой, – отозвалась она нараспев, – а я вас за немца посчитала, ну надо же! Земляк, что ль?
– Соотечественник, так будет точнее.
– А тут где работаете? Чего-то я вас вроде и не видала!
– Я, Аня, недавно здесь – на окопы прислали, работаем в Голландии, по ту сторону границы. А про вас мне знакомый немец рассказывал – Ридель такой, не помните? Инженер, из Дрездена.
– Тю, да кто ж его, кобелину, не знает! – воскликнула Анна. И когда Болховитинов кончил смеяться, добавила: – Подружка моя тоже тут недавно как услыхала про него, так прям вся и всполохнулась – неужто, говорит, Ридель из Дрездена, ты, говорит, не путаешь? А чего мне путать, говорю, вон он у меня и в книгу записанный, возьми да и проверь...
– Ваша подруга спрашивала о Риделе из Дрездена? Именно в таких словах?
– Да уж не скажу точно, в каких таких словах, но только я раз говорю ей: вот, мол, какие постояльцы бывают – а он тут руки стал распускать, ну я ему мозги с ходу вправила, – и назвала его, Риделем, дескать, зовут, а она вдруг и спрашивает – а он случаем не с Дрездена? Я-то сама и не запомнила, откудова он; а поглядели в книге – точно, «Дрезден» написано...
– Кто она, эта ваша подруга?
– Ну, Танька такая, у бауэра работает тут недалеко. Не так чтобы давно, с мая месяца, их тогда несколько девчат с Эссена привезли – может, помните, налеты были сильные, так вот после налетов. А так-то она с Украины откуда-то, только разговор у ней не наш, не южный, это я сразу подметила...
Они разговаривали, стоя возле конторки, за которой висел на стене телефон. Телефон вдруг залился оглушительным звонком, Аня, не оборачиваясь, протянула руку и, приподняв рычаг с трубкой, снова опустила его.
– Так что, может, это она только говорит, что с Украины, – продолжала она, – ну, мне какое дело...
Болховитинов, все еще не смея поверить, достал бумажник – руки у него дрожали – и, вынув из внутреннего карманчика снимок, показал Ане. Снимок этот он сделал прошлой весной, получилось немного не в фокусе, а потом он еще попросил отпечатать только ее лицо, и при большом увеличении портрет получился совсем как бы размытым, словно сквозь туман; но так, пожалуй, было даже лучше.
