Алексей Нагорный - Повесть об уголовном розыске

После обеда секретарь вручил Коле письмо. "Товарищу начальнику Кондратьеву лично", - стояло на конверте. Обратного адреса не было. Коля вскрыл письмо. Листок из ученической тетради был заполнен нервными, налезающими друг на друга строчками.

"Товарищ начальник, - писала неизвестная женщина, - моя жизнь под угрозой. Я жила с одним человеком, его осудили. А теперь он снова в городе, хотя срок ему еще не кончился. Давайте встретимся, только чтоб никто не видел, иначе мне - труба. И я вам тогда расскажу про все и про товарища Соловьева тоже. Фамилия моя Савельева, я работаю на заводе "Точмехприбор". Если вам интересно, вы меня найдете".

Коля спрятал конверт с письмом в сейф и посмотрел на часы: до окончания заводской смены оставалось полтора часа. "С нею надо бы поговорить как можно скорее, - подумал Коля. - Странное какое-то письмо. Черт его разберет: вроде бы и придраться не к чему, а осадок остался. Фальшь в нем какая-то, что ли?"

Коля вызвал Маруську и дал ей прочитать послание Савельевой.

– Тут может быть прямая связь с рассказом Травкина. - Маруська все же не удержалась и передала Коле содержание травкинского "сна".

– Седой? - не удивился Коля. - Все может быть. Пока мы гадаем на кофейной гуще. Завод на участке Травкина, если я не ошибаюсь?

Маруська сняла трубку циркулярного телефона.

– Милиция, тринадцать, - сказала она. - Дежурный? Аношкин? Разве ты, мил друг, еще не на губе? Ах, мест нет. Ну, ладно, подождем, пока будут. А это говорит твоя крестная. Кондакова. Простить? Ничего, ты пострадай, а там видно будет. Травкина давай. - Маруська прикрыла ладонью мембрану: - Я тебе говорила про этого Аношкина? Наполеон Полубонапарт, а не дежурный. Алё, Травкин? Кондакова. Ты Савельеву с "Точмехприбора" знаешь? Знает, - повернулась она к Коле.

– Скажи ему, пусть ждет около отделения, мы за ним сейчас заедем, - попросил Коля.

"Форд" поставили неподалеку от проходной. Прогудел гудок, из ворот хлынуло множество людей. У трамвая началась толчея.

– Вот она, - сказал Травкин.

Трамвайные пути пересекала красивая высокая женщина лет тридцати. В руке она несла хозяйственную сумку.

– Давай за ней, только близко не подъезжай, пока не скажу, - приказал Коля шоферу. - Ты откуда ее знаешь? - спросил он у Травкина.

– А она приходила к нам в бригадмил поступать, - сообщил Травкин. - Ко мне лично просилась. Я не взял.

– Почему? - спросила Маруська. - Женщина в милиции, как известно, - большой плюс! Ты допустил ошибку, товарищ Травкин!

– Может быть, - вздохнул Травкин. - Только я подумал: она слишком видная, красивая, что ли. Отвлекать будет.

– Темнишь ты что-то, - улыбнулась Маруська. - А ну говори, как на духу!

– Все, как есть, сказал. Не приглянулась она мне.

Савельева свернула в переулок.

– Давай! - сказал Коля водителю. "Форд" поравнялся с женщиной. Коля распахнул дверцу. - Садитесь.

Савельева в испуге шарахнулась, но Коля выскочил из машины, удержал ее за руку:

– Я Кондратьев. Вы мне писали, так?

– Так, - она сразу успокоилась, кокетливо улыбнулась. - Мне на заднее? - Села, начала охорашиваться. - А кто эти граждане?

– Ну, уж меня-то вы знаете, - вспыхнул Травкин.

– Ах, это вы… Не взяли меня тогда. Я на вас в большой обиде.

– Забудьте обиду, - вмешался Коля. - Скажите, кого вы боитесь?

– Седого, - сказала Савельева тихо.

– Я так и чувствовала! - не выдержала Маруська. - Давай, касатка, не томи, говори! Где он сейчас?

– В Ленинграде.

– Вы не путаете? - спросил Коля.

– Я не путаю, - сказала она сухо. - Седой был моим… кавалером. Веселый, денег всегда много. Танцевал со мной. В "Асторию" водил, в "Европейскую". А я, дура, даже думать не думала, откуда у него деньги. Любила я его, - она заплакала. - Черные мысли все время гнала. Он мне твердил: "Сегодня жив, а завтра - жил". А я, идиотка, не понимала. - Она вытерла глаза и продолжала: - Когда он сел, меня свидетелем вызывали. Я все тогда про него узнала, все!

– Выходит, не сон мне приснился, - вдруг сказал Травкин.

– А я замуж вышла, любовь у меня, - зарыдала Савельева. - Он же меня и мужа моего не задумываясь прирежет! Спасите меня, товарищ Кондратьев. Только вы можете, я верю!

– Что вы знаете про Соловьева? - спросил Коля.

– Извините. - Она перестала плакать. - Я все о своем да о своем. А у вас тоже дело. Я ничего не знаю, ничего! Но только видала я! Дней несколько тому иду я по Кронверкскому, вижу, около "Великана" Соловьев стоит. Я обрадовалась. А к нему Седой подходит. Я, верите, словно лбом на столб налетела.

– Н-да, - вздохнул Травкин. - Воображаю себе.

– Я чуть не скончалась в одночасье! - Савельева прижала к груди сжатые кулачки и продолжала шепотом: - Я так бежала, так бежала, товарищ Кондратьев.

– Они разговаривали?

– Нет, - Савельева задумалась. - Вроде бы нет. Помнится мне, когда они друг против друга мимо проходили - приостановились на секундочку. А вот говорили или нет… Не до того мне было. - Она просительно посмотрела на Колю: - Вы мне поможете?

– Притормози. - Коля открыл дверцу. - Вон там ваш дом, вам пора выходить. Ни о чем не беспокойтесь, в ближайшие дни я с вами увижусь. До свидания.

– Таким же романтическим способом? - Она кокетливо улыбнулась.

– Таким же романтическим, - Коля налег на "т". - До встречи.

Савельева ушла. Все долго молчали.

– Я понимаю, Травкин, почему ты ее не взял в бригаду содействия, - сказала Маруська.

– Выстраивается такая цепочка, - Коля оглядел всех. - Родькин, Соловьев, Седой. И ведет эта цепочка к Слайковскому. Только, сдается мне, есть у нее лишние звенья.

– Фиг его знает, - сказал Травкин. - Обратите внимание: где постоянно ходил Слайковский? Возле "Каира". А где его убили? Тоже возле "Каира", будь он неладен! А я где Седого видал? То-то и оно.

– Да ни о чем это пока не говорит! - в сердцах сказала Маруська. - Догадки одни, фантазии. Эдак, черт его знает до чего договориться можно. Дофантазироваться.

– И сроки, сроки поджимают, - вздохнул Коля. - И начальство на голову село. Ты вот, Травкин, не любишь небось, когда начальство на голову садится?

– Люблю, - засмеялся Травкин. - Это знаете, как приятно?

– Да ну тебя, - махнул рукой Коля. - Я, наверное, в твоем возрасте уже потеряю чувство юмора.

Утром, едва успел Коля войти в свои кабинет, тренькнул внутренний телефон: вызывал Кузьмичев. "Дело возьмите с собой", - сказал он голосом, не предвещавшим ничего хорошего. Встретил он Колю традиционно:

– Садись, кури.

– Спасибо, не курю, - как всегда, ответил Коля, и Кузьмичев тоже, как всегда, сказал:

– Извини, все время забываю. - И, взглянув на Колю холодными глазами, спросил: - Ну-тес… Чего же мы ждем?

– Прошу уточнить вопрос, - так же холодно отозвался Коля. Он понимал, что прет на рожон, но совладать с собой уже не мог.

Кузьмнчев почувствовал это:

– Мы должны иметь крепкие нервы, Кондратьев, - поучающе сказал он. - Разве с Родькиным что-нибудь неясно? Я звонил прокурору, он уже назначил следователя, который будет вести это дело. Товарищ опытный, авторитетный.

– Кто именно, если не секрет?

– Таланкин. Экстра-класс!

Следователь прокуратуры Таланкин два года назад уволился из ОБХСС по состоянию здоровья и теперь работал в прокуратуре. В свое время он был правой рукой Фомичева и помогал тому во всех авантюрах, связанных с "молниеносными" раскрытиями преступлений. Это был ловкий и умелый показушник, и то, что дело собирались поручить именно ему, говорило о многом.

– По делу Родькина почти нет объективных доказательств, - спокойно сказал Коля. - Таланкин… не талант, сами знаете. Вляпается и нас с вами вляпает. С кого потом спросят, на кого свалят? - Коля решил схитрить.

– Ну, ты мне мозги не вкручивай, - добродушно сказал Кузьмичев. Как все малоинтеллигентные, в чем-то ущербные люди, он раз и навсегда усвоил и неукоснительно применял "руководящий" жаргон. - Родькин признался, и это все. Все, Кондратьев!

– Сейчас - все. А на суде он откажется от своих показаний, и дело полетит.

– Это пусть прокуратуру заботит, - заметил Кузьмнчев. - Таланкин, конечно, против тебя кукушка, но не совсем же он болван? Наковыряет чего-нибудь. И вообще, из-за чего сыр-бор? Объективно - виноват Родькин или нет? Ты мне прямо скажи!

– Формально, да!

– Вот ты какой. Скользкий, - разозлился Кузьмичев. - Не ухватишь! А я тебе говорю, что твои эмоции - это не юридический факт. Теорию Вышинского вам на занятиях объясняли? Признание обвиняемого есть царица доказательств, усвой это! Ты обязан верить прокурору СССР, если уж мне не веришь! Твое дело какое? Выследил - схватил! А юридические крючки вешать - не твоя забота. На то прокуратура и суд поставлены, запомни!

– Ожидаю ваших приказаний, - равнодушно сказал Коля. Он вдруг почувствовал, что устал. Смертельно устал. И ему все, абсолютно все надоело.

Кузьмичев вышел из-за стола и сел в кресло напротив Коли.

– Слушай, Кондратьев, - сказал он с улыбкой. - Я тебя ценю и уважаю, можешь не сомневаться. Ну, что ты бодаешься? Не понимаешь, что в данном случае речь идет о нашей чести? Ленинградская милиция - это же шутка сказать! Убит уважаемый человек, нас теребят с утра до вечера. А ты хочешь, чтобы мы доложили руководству города, что раскрыть это дело не в состоянии?