— Сядьте в тележку рядом с машинистом и прокатитесь вдоль пути несколько раз на полной скорости, — предложил нарком Нечаеву.
— Для чего? — удивился тот.
— Прокатитесь — поймете.
Начальник блюминга неторопливо спустился вниз и, выполнив приказание, вернулся смущенный.
— Ну как? — осведомился нарком.
— На двух стыках подбрасывает крепко. Сегодня же сменим рельс.
— А раньше не могли? Как не стыдно. Ведь там восемь часов человек работает.
— За всем, товарищ нарком, не усмотришь, — оправдывался Нечаев.
— И смотреть не нужно, это ухом слышно.
Пройдя вдоль рольганга, нарком остановился у площадки, где производилась маркировка броневых листов. Один рабочий опускал на лист штамп с клеймом, другой с силой ударял по нему молотом. Здесь было нестерпимо жарко. Каждые десять минут рабочие сменялись — асбестовые костюмы и войлочные шляпы со щитками не спасали.
Нарком подошел к маркировщикам и заговорил с ними. Через несколько минут он жестом подозвал к себе Мокшина и Нечаева. Те приблизились, остановились рядом, отворачивая лица от раскаленных листов, мчавшихся по рольгангу у их ног.
Рабочие уже сменились, а они все продолжали стоять. У наркома дымилось пальто. Мокшин вертел головой в разные стороны, не зная, как защитить лицо. Нетерпеливо затоптался на месте и Нечаев — нагревшиеся брюки обжигали колени. Только увидев, что в глазах у Мокшина появились от жара слезы, нарком неторопливо сошел с площадки и направился к выходу. Сбежав вниз и тщательно вытерев вспотевшее лицо, Мокшин набросился на Нечаева:
— Почему автомат для клеймения не ставите?
— Вы знаете почему, — еле сдерживаясь, чтобы не ответить тем же тоном, произнес Нечаев. — Я вам пять раз сообщал по телефону, что станок замаринован в механическом цехе.
Не найдя, что ответить, Мокшин поспешно вышел из пролета.
Нечаев взглянул на Гаевого и расхохотался.
— Мне-то еще ничего, я длинный. Только колени припекло. Но как Мокшин выдержал? Он-то мне по плечо. Побежал, наверно, в механический. Значит, на днях станок будет.
— Шел к вам прощаться, — сказал нарком Гаевому, встретив его на лестнице. — Срочно вызвали в Москву. Просьба: мобилизуйте коллектив на увеличение пропускной способности печей в термическом цехе. Если не решите, придется мне возвратиться сюда и заняться самому.
— Обещаю, — успокоил Гаевой наркома.
Первые дни пребывания у Макаровых Сергей Петрович не расставался с Вадимкой. Мальчик перестал ходить в детский сад, безотлучно находился при отце, сопровождал его во время коротких прогулок, терпеливо сидел на табурете в ванной комнате, когда Сергей Петрович принимал хвойные ванны. У истосковавшегося по отцу Вадимки не иссякал запас вопросов, и не на все из них было легко ответить.
— А мама тоже приедет?
— Нет, не приедет.
— Мы к ней поедем?
— Нет, и мы не поедем.
— Значит, будем вместе жить. Оба два мужчины, — заключил Вадимка и как будто успокоился, но вскоре опять принялся за свое. — А почему мама не приедет?
— Она нас не любит.
Вадимка задумался.
— Это потому, что я нехороший, — сказал он с грустью. — Баловался, на дуделке дудел. Помнишь?
— Как не помнить. Орава ваша как загудит в подъезде, изо всех квартир бегут в щель, думая, что это немецкие самолеты. Ты и в детском садике шалишь?
— Шалю, но только здорово некогда. Инструктор у нас есть интересный… Большой-большой. Мальчики его то собирают, то разбирают. Недавно винтики от него потеряли, так полдня искали.
Крайнев захлебнулся от смеха.
— Так это конструктор, Вадик. Кон-структор. Ну, а девочки чем занимаются?
— Рукоделием разным. Из пластилина там… А фашистов ты много убил?
— Одного.
— Одно-го? — разочарованно протянул Вадимка, и Сергей Петрович увидел в глазах ребенка нескрываемое огорчение.
— Нет, нет, больше, — поспешил успокоить он сына, вспомнив о немецкой хозяйственной команде, которая взлетела на воздух вместе с котельной. — Человек то есть штук двадцать.
— Двадцать? — переспросил Вадимка с явным недовернем. — А почему у тебя орденов нет?
— Пришлют орден.
— Один?
— Один.
— Когда?
И так продолжалось с утра до вечера, пока не возвращались с работы Макаровы.
Как-то, встретив традиционным радостным визгом Елену, Вадимка спросил отца:
— Папа, у нас другая мама будет?
— Да, — расплывшись в улыбке, ответил Крайнев.
— Хорошая?
— Хорошая. — Сергей Петрович с умилением глядел на сына.
— Такая, как Лена?
— Такая.
— Такой не может быть, — после некоторого раздумья убежденно заявил мальчик. — Пусть Лена будет моей мамой.
Сергей Петрович и Елена расхохотались. Вадимка подхватил их смех, решив, что сказал что-то очень удачное и вприпрыжку умчался за Еленой на кухню.
Крайнев закрыл глаза и перенесся мыслями в Донбасс, в подземное хозяйство. Вот Валя за машинкой, вот она уже у его изголовья, гладит небритую щеку, пробует губами лоб, целует. Зашагал из угла в угол. Что-то похожее на угрызение совести шевельнулось в сердце. Он в светлой, теплой комнате, среди друзей, отлеживается, отсыпается, а Валя по-прежнему в затхлом подземелье, и тяжело ей без его поддержки. Крайнев так ушел в воспоминания, что вздрогнул, когда в передней хлопнула дверь.
Мысли Сергея Петровича прервал влетевший в комнату растерянный Вадимка: мальчику все казалось, что стоит выпустить отца из виду, и тот снова надолго исчезнет.
Только один раз, когда соседские ребятишки сообщили, что во дворе детсада стоит большущий самолет, «все равно как настоящий», с колесами и пропеллером, Вадимка не устоял от соблазна увидеть диковинную игрушку и скрылся на добрых полтора часа.
Но, встревоженный и озабоченный, стремглав летя домой он испытал такой страх, боясь не застать отца, что никаким искушениям больше не поддавался.
Прошло две недели, и Крайнев настоял, чтобы Макаров показал ему цех. Выехали, когда Вадимка еще мирно спал, покружили по городу и остановились у контрольных ворот завода.
— Пойдем пешком, — предложил Макаров.
Пересекли широкое шоссе и поднялись на высоко поднятый над землей мостик для пешеходов. Крайнев с жадностью вдыхал острые запахи заводского воздуха. Пахло и обычным паровозным дымом, и коксовальным газом, и щекочущим ноздри сернистым газом от ковшей с доменным шлаком, и едкими парами смолы от смазанных изложниц. Его ухо различало в сложной гамме звуков отдельные звуки, понятные и знакомые. Тяжело ухнула болванка на блюминге, падая из валков на рольганг, тонко завизжала пила в прокатном цехе, перерезая заготовку; грозно погромыхивая на стыках, в здании ближайшего цеха двинулся мощный мостовой кран. И во все эти звуки диссонансом ворвалось завывание сирены. «Кантуют газ в мартене», — отметил про себя Сергей Петрович и поднял голову. Из одной трубы выбросился огромный коричнево-сизый клуб дыма и, постепенно редея, словно линяя, поплыл ввысь.
Поднялись по лестнице на рабочую площадку. Крайнев увидел ряд уходящих вдаль печей, ярко светящиеся гляделки, языки пламени над окнами и придержал Макарова за руку.
— Погоди. Слишком много все сразу… Дай осмотреться, — и, тотчас ощутив сладковатый запах пряников, поинтересовался, чем пахнет.
— Патока. Ею утеплители мажут, — пояснил Макаров.
В этой смене не было людей, знакомых Сергею Петровичу, но когда он вглядывался в их лица, они казались ему не только знакомыми, но и родными.
Поодаль Гаевой горячо доказывал что-то Пермякову. Крайнев и Макаров подошли к ним.
— Рановато выпустил, — добродушно упрекнул Макарова Гаевой и познакомил Сергея Петровича с Пермяковым.
— Как же, знаю, знаю, — заговорил Пермяков. — Земляки о вас порассказывали немало. Докладик бы нам…
— Погодите, — оборвал его Гаевой. — Сами докладов не любите делать, а других заставляете.
— Да, он докладов не любит, — подтвердил Макаров и присочинил: — Хотел даже учредить добровольное общество по охране трудящихся от излишних заседаний и совещаний, а особенно от нудных докладчиков…
— Все засмеялись.
Макаров и Кайгородов проводили совместное производственное совещание сталеваров мартеновских цехов. Под конец совещания появился Ротов, присел на свободное место. Как только Кайгородов разрешил разойтись, Ротов поднял руку, попросил присутствовавших задержаться на несколько минут и рассказал о затруднительном положении, в котором находился завод: броня, выплавленная мартеновцами по новому заданию, до сих пор лежит на складе, потому что ни техотделу, ни теплобюро не удалось повысить производительность термических печей.
— У всех за плечами годы практики, — внушительно говорил он. — Многие проявили себя как рационализаторы. Работаете вы, мартеновцы, на агрегате более сложном, чем термические печи. Так займитесь ими. Может быть, сообща подскажете, как увеличить пропускную способность печей. Вас агитировать не нужно, вы понимаете, что значит сейчас танковая броня. — И Ротов передал Кайгородову пачку чертежей.
