— Из пулемета вдогонку хлестнули.
Машинист рассказал, что вражеский воздушный десант захватил сегодня утром крупную деповскую станцию в пяти — десяти километрах к югу от разъезда. Выскочить на магистраль удалось только одному паровозу — вот этому самому «ФД-1242», и спасителем его по справедливости должен считаться Алеха: чувствуя неладное, он без малого двое суток не уходил с паровоза, все время поддерживая пары. В пути пришлось дважды остановиться из-за пробитого пулями тендера и засорившихся шлангов, потому и прибыли на разъезд так поздно.
— Мы еще и третьего везем — пассажира, — сказал машинист. — Маруся, ты что сидишь там? Стесняешься выходить? Ты погляди-ка, сколько здесь кавалеров!
— Сейчас! — отозвался из будки девичий голос. — Очень уж я грязная — вся в угле.
— В пути подобрали, — понизив голос, пояснил машинист. — Смотрим: бежит с узелком, по линии, тикает от фашистов. Ну, пожалели, взяли на паровоз. Зовут Маруся, фамилия Крюкова.
Как раз в эту минуту девушка выглянула из будки, смутилась, закраснелась, начала совсем некстати поправлять волосы.
Жуков подмигнул Крылову, толкнул его локтем:
— Вася, не прозевай!
Маруся и в самом деле была хороша со своими пепельными волосами, бойко вздернутым носиком, с горячими карими глазами, над которыми вразлет чернели широкие брови. К ней сейчас же потянулись десятки рук с конфетами, яблоками. Но особенно разойтись морякам не пришлось: командир покосился, и все притихли.
Никулин продолжал разговор с машинистом.
— Значит, думаете, что на север, может быть, и удастся еще проскочить?
— Не знаю. Ручаться нельзя… Пробуем. Попытка, говорят, не пытка.
— Ну что же, — сказал Никулин, — тогда и мы вместе с вами попробуем.
— Добре! — согласился машинист. — Что ни больше народу, то лучше, если уже отбиваться придется.
— Товарищ начальник штаба, — обратился Никулин к Фомичеву, — пулемет установить на передней, носовой площадке. На бортовых площадках — автоматчики, по шесть человек. Остальных — на корму, на тендер. Быстрее действуй, сейчас отдадим концы.
Когда пулемет был установлен и моряки заняли свои места на тендере и на площадках, к Никулину подошел осунувшийся, грустный Тихон Спиридонович.
— Ну, счастливый путь… Желаю боевой удачи.
— А вы? — спросил Никулин.
— А я останусь. Не имею права разъезд бросить… Тихон Спиридонович отвел глаза. Тяжело оставаться одному в бесприютной, холодной степи и ждать с минуты на минуту появления свирепых врагов.
— За автомат спасибо, — добавил Тихон Спиридонович. — Может быть, и пригодится еще.
У Никулина защемило сердце от жалости к этому долговязому, неуклюжему человеку. Он стиснул пальцами руку Тихона Спиридоновича повыше локтя.
— Если к вечеру нас не будет, значит, проскочили. Значит, путь свободен и немцев на севере нет. А если дорога перерезана, мы обязательно сюда, на разъезд, вернемся. А тогда уж подумаем вместе с вами, что дальше делать.
Уловив в глазах Тихона Спиридоновича сомнение, Никулин сдвинул брови.
— Мы вас, Тихон Спиридонович, так не бросим, вы не сомневайтесь. — Слово даю вам, понимаете, морское, флотское слово!
На том и расстались. Алеха давно уже шуровал в топке, желтое пламя ревело мощно, паровоз дрожал, готовый ринуться вперед.
— Давай! — сказал Никулин.
Машинист положил руку на регулятор. Сдерживая нетерпеливый порыв машины, он тронул с места плавно и мягко, но уже через полминуты, освобождая могучие силы, гудящие и клокочущие в котле, он решительным движением открыл регулятор на полный клапан. Паровоз вздрогнул, шумно вздохнул и помчался.
Это была предельная скорость. Никулину вспомнились торпедные катера. Тяжелый, многотонный паровоз как будто вовсе не касался рельсов — скользил над ними, приподнятый своей скоростью. Сзади, обозначая желтой полосой путь провоза, вихрился и завивался пыльный смерч.
Через двадцать километров на маленькой станции паровоз сбавил ход.
— Что слышно? — крикнул из будки Никулин.
— Ничего не знаем, — ответили с перрона. — Говорят, немцы близко.
— Поехали дальше! — приказал Никулин.
Опять рев колес, мелькание телеграфных столбов. Моряки-пулеметчики на передней площадке закрывались бушлатами — иначе невозможно было дышать. Маруся забилась в угол будки и смотрела оттуда широко открытыми, остановившимися глазами. Может быть, думалось ей в эти минуты, что земной шар сорвался, слетел со своей оси и все в мире также как она сама, несется, мчится в неизвестность с бешеной, сумасшедшей скоростью. Куда, зачем? Никто не может сказать.
Никулин сдержанно, одними глазами, улыбнулся ей.
— Страшно, Маруся? — прокричал он сквозь чугунный гул, свист, шипение и клокотание пара.
Маруся в ответ беззвучно пошевелила губами и опять замерла.
Дорогой установили причину обрыва связи — в нескольких местах телеграфные столбы на протяжении десятков метров были подпилены и повалены, поработали немецкие десантники.
Миновали еще одну станцию; здесь тоже ничего не удалось узнать. Но дальше попалась путевая казарма. Навстречу паровозу выбежал человек с красным флагом.
Он сказал, что немцы, по слухам, не дальше как в пятнадцати километрах отсюда по линии. В казарме никого нет — все ушли, а он — путевой рабочий — остался с женой и тремя ребятишками. Младший болен, — куда с такой семьей уходить?..
— Смотри, дядя, не ошибись! — сказал Никулин.
Рабочий безнадежно махнул рукой: все равно. И Никулин не осудил его в своей душе: человек советский, а положение такое, что податься некуда…
— Ну, оставайся, дядя. Такая уж судьба у тебя — ничего не поделаешь.
Двинулись дальше. Машинист вел паровоз медленно, осторожно, чтобы в любой момент дать задний ход. Никулин, держась за поручни, повис на железной лесенке.
До следующей станции оставалось километра четыре, когда начался крутой подъем. Паровоз засопел и запыхтел с натугой.
Сперва над хмурым, темным горбом земли начала вырастать в небе водокачка, потом показались голые сквозные вершины ветел с бело-красным плечом семафора над ними, наконец Никулин увидел и самую станцию — желтую, с белыми обводами окон. Паровоз сбавил ход еще, теперь он шел совсем тихо, почти беззвучно, словно подкрадываясь.
— Стрелку проходить или нет? — спросил машинист.
— А что? — отозвался Никулин.
— Пройдем, а немцы ее переведут, направят нас в тупик. Вот мы и попались.
— Да их что-то здесь и не видать, немцев, — сказал Никулин. — Но лучше задержись. Вышлем, разведку на всякий случай.
Не пришлось высылать разведку. Оглушительно резко ударил пулемет. Никулин бросился на переднюю площадку. Он увидал немцев, бегущих по линии к паровозу. В стороне, у сложенных штабелями шпал, суетилась группа солдат, выкатывавших легкую противотанковую пушку.
Никулин приказал повернуть пулемет на орудие. Туда же ударил десяток автоматов, прижимая к земле, отгоняя за шпалы орудийный расчет. Машинист тем временем уже перевел рычаг, и паровоз пошел задним ходом, стремительно набирая скорость. Немцы, выскочив из-за шпал, опять было кинулись к своей пушке и опять шарахнулись и сторону, ошпаренные пулеметной очередью. Наводчик Василий Крылов знал свое дело и бил точно по самой пушке, понимая, что немцев подпускать к ней нельзя — первым же снарядом они разобьют и остановят паровоз.
— Назад! Смотри назад! — услышал Никулин тревожный голос машиниста и обернулся.
По всему его телу, по сердцу и животу прошла волна колючего холода — наперерез мчащемуся паровозу бежали пять фашистов с гранатами в руках. Дело решали секунды: успеют немцы добежать на дистанцию или нет? Моряки с бортовой площадки и с тендера яростно били по немцам из автоматов, но трудно было прицелиться на таком ходу.
— Ложись! — скомандовал Никулин, перекрывая голосом рев колес и свистящий шум пара.
На пятнадцать метров не добежали немцы, в пятнадцати метрах от полотна разорвались их гранаты, выбросив темные клубы дыма, застучав осколками по котлу и тендеру. Ударила пушка, но паровоз вышел уже за семафор, а дальше начинался уклон и синела в туманном сумеречном дыму спасительная низина.
Опять началась сумасшедшая гонка. Немцы перенесли огонь на линию, надеясь разбить ее и тем преградить путь паровозу. Вероятно, немцы очень торопились: снаряды падали неточно, далеко от рельсов. Паровоз благополучно выскочил из опасной зоны.
— Фу, пронесло! — сказал Фомичев, вытирая тыльной стороной ладони потный лоб. — Как было втяпались! Повезло!..
Уже светила над степью сквозь туман низкая красноватая луна, когда паровоз, волоча за собою длинную черную тень, подошел, к знакомому разъезду. Навстречу Никулину радостно кинулся Тихон Спиридонович.
