Здесь, в глухом подземелье, где воздух тяжел, как ртуть, было теперь и мое рабочее место, и мой дом. Здесь я проводил немалую часть своего времени — хлопотливые дни и тревожные ночи.
Каждый день на ФКП начинается обычно с так называемого утреннего доклада. Собираются флагманские специалисты. Первым докладывает оперативный дежурный. Прежде всего о сообщениях, поступивших с подводных лодок, находящихся в море. Затем о том, что делается в базе: в какой стадии подготовка к выходу в море на очередных лодках, как идут работы на тех, что находятся в ремонте…
После оперативного коротко докладывает по своим проблемам каждый из флагманских. Затем я делаю резюме. Уточняем план работ на текущий день, координируем действия… И — за работу. Флагманские расходятся по кораблям.
Иногда вслед за ними отправляюсь и я. Доклады докладами, но комбригу очень важно и самому побывать на лодках, вникнуть в то, чем живут экипажи, проверить, веем ли обеспечены для нормальной подготовки к новому походу, поговорить с людьми, подбодрить их, настроить на боевой лад…
Но, конечно, на долгое время покидать ФКП возможности у меня нет: слишком много вопросов ждут здесь своего быстрого решения — одной лодке не подвезли снаряды, другой надо сменить место дислокации, третья получила повреждения при очередном налете фашистских самолетов… Звонки, доклады, по которым необходимо принимать решения, следуют практически беспрерывно.
В назначенное время проводятся разборы боевых походов, инструктажи командиров и военкомов подводных лодок, которым предстоит отправиться на боевые позиции. Затем, глядишь, подходит время торжественно встречать тех, кто возвращается с моря. Потом — провожать тех, кто уходит…
Так, в бесконечном круговороте дел и забот, проходит день за днем. А ведь есть еще вопросы, так сказать, долговременного действия. В массивном железном сейфе, что громоздится на ФКП, растут кипы командирских донесений об атаках вражеских кораблей и транспортов, различные документы. Все это не должно быть мертвым грузом. Все это надо не просто оценить, а осмыслить, проанализировать, чтобы сделать выводы на будущее.
Конечно, размышляю над этими материалами не в одиночку. Работники штаба — деятельные мои помощники в обобщении боевого опыта. Мне, вообще, повезло со штабом. Бывают, знаете ли, штабники, умеющие создать впечатление своим лощеным внешним видом, напускной солидностью, а копнешь поглубже — оригинальных мыслей, подлинной инициативности ни на грош, только бездумное щелканье каблуками, да бодренькое «есть». Такой и на кораблях-то держится, словно проверяющий со стороны, и от других требует не столько сути дела, сколько внешнего, показного блеска.
Штаб бригады, к счастью, составляли люди совсем иного склада. Не бездумные механические исполнители, а люди большей частью творческие, ищущие. Безусловно, разные по характеру, но зато все, как один, влюбленные в свою специальность, в лодки, в нашу бригаду.
Особая заслуга тут принадлежала капитану 3 ранга М. П. Августиновичу, который был начальником штаба в предвоенную пору. Именно он сумел сколотить хороший, дееспособный штабной коллектив, настроил его работу на камертон деловитости и добросовестности. Энергичный, живой, подвижный, деятельный, Августинович, отличаясь превосходным знанием северного морского театра, корабельного состава, был толковым распорядителем и организатором, моей надежной опорой во всех делах. Служить бы нам с ним да служить. Но так случилось, что с Михаилом Петровичем мне пришлось расстаться буквально в первые же дни войны.
Произошло так, что одна из больших подводных лодок — «К-1» — осталась без командира. Капитан 3 ранга К. А. Чекин, возглавлявший ее, внезапно заболел. На смену ему назначили было опытного подводника капитана 3 ранга И. А. Смирнова, служившего до того в отделе боевой подготовки штаба флота. Он принял командование. Но при первом же серьезном испытании — внезапном налете вражеской авиации на одну из бухт, где стояла «К-1», — у Смирнова сдали нервы, и стало ясно, что вынести тяжелой боевой нагрузки он не сможет.
Вновь «катюша» оказалась без командира. И тогда-то предложил свою кандидатуру на эту должность Августинович. Для меня его решение было крайне неожиданным, и поначалу я наотрез отказал ему. Но Михаил Петрович настаивал и в конце концов покорил-таки меня своей беззаветностью и своим бескорыстием. Ведь он просился не куда-нибудь — на лодку, где создалось трудное положение. Добавлю к этому, что в интересах дела он шел фактически на двойное понижение в должности.
Да, такое уж наступило время: каждому теперь не о должностях, не о личных удобствах надо было думать. В общем, пришел я к тому, что стремление Августиновича надо решительно поддержать. Без начальника штаба (а надеяться, что нового подберут быстро, не приходилось) на меня ложилась дополнительная нагрузка, но зато я твердо знал, что на «К-1» будет командир, на которого всегда и во всем можно положиться. Вместе с Августиновичем мы убедили А. Г. Головко в необходимости данного назначения, и оно состоялось.
Ну а обязанности начальника штаба пришлось временно исполнять оператору старшему лейтенанту Л.А.Фридману. Ему сначала, конечно, не хватало той широты кругозора и опыта, которыми обладал Августинович, но, будучи по натуре человеком очень старательным, он достаточно грамотно обеспечивал оперативную часть работы штаба, аккуратно и быстро готовил планы, приказы и другие документы.
Флагманским штурманом бригады был капитан-лейтенант Г. Е. Аладжанов. Маленького роста, худенький, невидный на первый взгляд, он обладал незаурядными и разносторонними способностями — прекрасно пел и постоянно с успехом выступал на всех концертах флотской художественной самодеятельности, отлично рисовал, был способным спортсменом. Но главным призванием Аладжанова было, конечно, штурманское дело. Пришел он к нам в бригаду перед самым началом войны с надводных кораблей. Но буквально в считанные дни освоился с особенностями работы штурманов на подводных лодках, а вскоре уже мог вполне компетентно учить других премудростям навигации в суровых заполярных условиях.
Аладжанов, пожалуй, чаще всех в штабе бригады выходил в море, в боевые походы. И работал он там просто здорово. Взять, скажем, августовский поход на «К-1» в Вест-фьорд — район далекий, сложный в навигационном отношении и, самое главное, в то время практически незнакомый для нас. Двадцать восемь суток продолжалось трудное плавание. Возвращаясь в базу, лодка в течение двенадцати суток не имела возможности проводить обсервации. Но Аладжанов, участвовавший в походе, сумел обеспечить отличную работу штурманской боевой части, которую возглавлял молодой штурман старший лейтенант В. В. Бабочкин. «К-1» пришла в заданную точку встречи с невязкой всего в одну милю. Точность чуть ли не идеальная.
Надежным моим помощником во всех делах был флагманский связист бригады капитан-лейтенант И. П. Болонкин. На флоте есть такая шутка: связь, мол, замечают только тогда, когда ее нет. Вопреки этой шутке Болонкин был человеком весьма заметным и авторитетным в коллективе. Не случайно его не раз избирали секретарем штабной парторганизации. Ну а что касается связи, то проблемы с ней у нас возникали нечасто. Только одна деталь: на ФКП на случай неполадок в телефонной сети, связывающей нас с ФКП флота и другими соединениями, имелась ультракоротковолновая радиостанция. Так вот, не помню случая, чтобы пришлось прибегнуть к ней, хотя эта станция находилась в полной готовности. Проводная связь работала без перебоев.
Совершенно разными людьми были наши специалисты-оружейники — флагманский минер капитан-лейтенант О. К. Волков и флагманский артиллерист старший лейтенант В. О. Перегудов.
Волков — человек, что называется, весь в себе. Внешне несколько мрачноватый, да и не всегда уравновешенный. Но специалист — отличный. Он, скажем, немало внес предложений, направленных на увеличение дальности хода торпед.
Перегудов, может, не имел такого опыта, как Волков, и не знал так глубоко свою специальность, но зато был человеком открытым, прямодушным. Энтузиаст артиллерийского дела, Перегудов всерьез обижался, если кто-то при нем заявлял, что артиллерия, мол, для подводных лодок — оружие второстепенное. И не было в бригаде более счастливого человека, когда с моря поступило известие о том, что Гаджиев потопил фашистское судно огнем из пушки.
Кипучую натуру Перегудова не удовлетворяли рамки штатной должности. Ему хотелось чего-то еще. В октябре, когда фашисты предприняли несколько яростных бомбежек Полярного, Перегудов уговорил меня расконсервировать хранившееся на складе орудие, предназначенное для одной из «катюш», и установить его на сопке. Теперь, как только объявлялась воздушная тревога, Перегудов не спускался в убежище, а надевал каску и вместе с натренированным им расчетом отправлялся на свою огневую позицию. Проку от орудия, надо признать, было немного, но флаг-артиллерист яростно бил по вражеским самолетам и уверял, что в конце концов хоть один фашистский стервятник, да будет им прикончен.
