Созвал санинструкторов батальонов и санитаров рот, приказал получить индивидуальные пакеты и раздать их танкистам, напомнил, что медпункт организуется в отроге ближайшего оврага и что раненых, если они появятся, надо эвакуировать в Свинеж после оказания первой помощи на медпункте.
Виктор Степанович понимал: это довольно общие указания, но что скажешь более конкретное, если пока неясно, какую задачу и где будет решать танковая бригада.
Так было шесть часов назад.
А сейчас… Сейчас кругом грохот снарядов и визг пуль. Он уже потерял счет раненым, которым оказывал помощь. Сбились с ног санинструкторы и санитары. Из оврага они тащили раненых на опушку березовой рощи, где стояли машины, и грузили их в кузова.
Обстановка накалялась с каждой минутой. Танковый батальон, вырвавшись из оврагов, вклинился в боевые порядки немецкой танковой колонны, нанес врагу огромные потери, но и сам лишился больше половины танков. Он был бы уничтожен полностью, потому что немецких танков было во много раз больше. Но из Свинежа подоспели еще два батальона. Они с ходу атаковали врага в направлении лагеря… Это был первый в этой войне танковый бой. На зеленом квадрате клеверного поля, в разметах ржи темными дымящимися копнами стояли десятки подбитых и сгоревших танков.
Немцы откатились за речушку Ия. Тотчас подоспела их мотопехота и артиллерия. Наблюдатели сообщили, что много танков обходят овраги с юга, пытаясь окружить бригаду.
Виктор Степанович стоял возле вернувшейся из боя тридцатьчетверки командира бригады, переступая в нерешительности с ноги на ногу. Он сам не замечал того, что держал в руках черноталовую хворостину и ломал на мелкие кусочки. Сейчас только Савченко перевязывал тяжелую рану полковника. Осколок раздробил ему правую ключицу, задел легкое. Надо срочно эвакуировать раненого. А полковник, бледный, обессиленный, расстелил на земле топографическую карту и лежа смотрел в нее, точно надеясь найти там выход из положения, труднее которого даже на войне быть не могло.
— Вы почему не уезжаете? — сурово спросил полковник у Савченко, морщась и глядя на него помутневшими от боли глазами.
— Я должен вас эвакуировать. Рана очень серьезная, — твердо произнес Виктор Степанович и непроизвольно убрал голову в плечи от взвизгнувшей над ухом пули.
— Сколько у вас раненых?
— Четыре машины нагрузил. Легкораненых не берем…
— Пробивайтесь с ними на Гродно, — ослабевшим голосом произнес полковник. — А может… может, и дальше… Санинструкторов и санитаров в машины не брать…
— Я не могу вас оставить, — Савченко беспомощно развел руками, понимая свою правоту и не имея власти над этим суровым человеком.
— Выполняйте приказ!..
Взяв под козырек, Виктор Степанович повернулся кругом и с тяжелым чувством направился к машинам. Где-то справа загрохотала целая серия разрывов, и он подумал о том, что и ему с ранеными вряд ли удастся вырваться из этого пекла…
Когда Савченко был уже далеко, к командиру бригады подбежал с окровавленным лицом младший политрук Морозов.
— Товарищ полковник, знамя в опасности!.. — взволнованно доложил он.
Услышав это, полковник, ухватившись левой рукой за гусеницу своего танка, с трудом поднялся на ноги, уставив на Морозова мутные, точно хмельные глаза, в которых одновременно томились боль, тоска и испуг.
— Немцы прорвались в соседний овраг, окружили знаменный взвод. Командир взвода погиб, танк подбит, — задыхаясь, продолжал докладывать Морозов. — Красноармейцы отбиваются гранатами…
— Третью роту к бою! — тихо скомандовал полковник. — Садитесь в мой танк, младший политрук!.. Знамя… Знамя… — Полковник не договорил. Лицо его покрылось крупными, с горошину, каплями пота, побледнело вдруг, и он, потеряв сознание, упал на землю, ударившись головой о гусеницу танка.
В это воскресное утро Маринин поднялся в шесть часов, хотя автобус уходил в Лиду в девять. Было не до сна.
День предвиделся жаркий. Но Петр надел суконную гимнастерку, синие галифе, до черного огня начистил хромовые сапоги. К ремню пристегнул портупею, нацепил кобуру с наганом.
В комнату вошла Анастасия Свиридовна. Сложив руки на большом вялом животе, она, скупо улыбнувшись, залюбовалась бравым видом молодого квартиранта.
— Почему железную дорогу к вашей Ильче не проведут? — обратился к ней Петр, расправляя под ремнем складки гимнастерки.
— А ты меньше спрашивай. Плащ лучше захвати, а то на дождь гремит, — добродушно ворчала хозяйка.
— Какой там дождь! — махнул рукой Петр, прислушиваясь, как от далекого гула мелко дрожат стекла в окне. — Летчики бомбить учатся.
И, робко осведомившись, все ли Анастасия Свиридовна приготовила к приезду Любы, он вышел из дому, хотя до отхода автобуса оставалось больше часа.
Заметив, что девушки, собравшиеся у ворот поболтать, с любопытством провожают его взглядами, Маринин деловито перешел на левую сторону улицы и правой рукой взялся за портупею, чтобы была виднее новенькая кобура с наганом.
…Десять часов утра. На узком, мощенном плитами тротуаре, у телеграфного столба, на котором был прибит фанерный щит с надписью: «Остановка автобуса Лида — Ильча — Лида», томилась группа пассажиров. Автобус опаздывал, и Маринин озабоченно посматривал на ручные часы. Не хватало еще не поспеть к поезду!..
Мимо проходил строй солдат. Над строем жаворонком взмывал звонкий тенорок запевалы:
…Артиллерией, танками, конницей
Мы дорогу проложим вперед.
Солдаты дружно, сильной, стоголосой глоткой подхватили песню:
Белоруссия родная,
Украина золотая,
Ваше счастье молодое
Мы штыками, штыками оградим!..
В плывущей над улицей песне утонули все звуки, даже рубленый шаг кованых солдатских сапог по булыжнику.
К старшине, шедшему во главе колонны, вдруг подбежал красноармеец с противогазом через плечо и тесаком на ремне.
«Посыльный», — догадался Маринин.
Посыльный что-то взволнованно зашептал старшине, а тот, сбившись с шага, смотрел на него ошалелыми глазами, затем резко повернулся к строю и отрывисто скомандовал:
— Отставить песню!.. Правое плечо вперед, бегом марш!..
Оборвалась на полуслове песня. Часто и размеренно затопали солдатские сапоги…
Петр с недоумением смотрел вслед повернувшемуся назад и удаляющемуся строю. Вдруг обратил внимание: то тут, то там снуют по местечку посыльные, спешат в направлении штаба командиры.
Мимо, запыхавшись, пробегал младший политрук Лоб. На его покрытом оспинками лице — раздражение и недовольство.
— Что случилось, Григорий Романович?! — кинулся к нему Маринин.
Сверкнув потемневшими от негодования глазами, Лоб сокрушенно махнул рукой:
— Штаб не успели сформировать, а уже тревогу затеяли! Да еще в выходной! А у меня жена на боевом взводе: вот-вот в роддом надо…
— А мне как? Ведь я в Лиду еду. — Петр с надеждой и опаской ждал ответа Лоба, а тот, поразмыслив, оглянулся вокруг и зашептал:
— Ну и давай бог ноги! Я тебя не видел. Ясно?
Скользнув насмешливо-удивленным взглядом по нарядной форме Петра, Лоб уже на ходу спросил:
— Зачем вырядился как на свадьбу?
— Как зачем? — конфузливо улыбнулся Маринин.
— Чудак! Ты бы попроще. Прилизанный можешь не понравиться. — И, невесело засмеявшись, Лоб побежал в направлении мостка через речонку, за которой размещались казармы и штаб мотодивизии.
А автобуса из Лиды все не было.
Петр подумал уже о попутной машине, как вдруг рядом, скрежетнув тормозами, остановилась, сверкая черным лаком, «эмка».
— Петр Иванович! — раздался из нее звонкий голос Ани Велеховой. Поехали с нами, мы тоже в Лиду — гулять едем.
Маринин растерянно глядел на Аню, нарядную, улыбающуюся, светлую, на военврача Велехова, важно восседавшего рядом с шофером, и не знал, как поступить. Он догадался, что Аня ради него уговорила отца ехать в Лиду, и его охватило чувство неловкости. Ведь не знала Аня, что он, Петр, едет встречать другую девушку — невесту свою…
С надеждой посмотрел вдоль улицы: не покажется ли автобус, и уже собрался было шагнуть к машине Велехова, как вдруг у «эмки» остановился распаренный солдат-посыльный. Скороговоркой, взволнованно, проглатывая слова, он затараторил, обращаясь к Велехову:
— Тва… иш воэ… вач вто… ого… анга!.. В штаб…
Последние слова посыльного были заглушены нарастающим непонятным грохотом. Неожиданно скользнули по земле и замелькали на островерхих черепичных крышах размашистые тени; это откуда-то из-за недалекой рощицы вырвались на бреющем полете три бомбардировщика с черными крестами на желтовато-пепельных крыльях. Всколыхнулся от взрыва бомб воздух, брызнули стеклянной звенью окна домов, застонала земля. Железной дробью отчетливо заклекотали пулеметы, над соседним домом вскинулись в небо клубы рыжего дыма. Ошалело метались по улицам и дворам люди…
