У костра хлопотала и моя мать — Марфа Ильинична. Ее я очень любил за нежное, отзывчивое сердце, за добрый характер. В нашей немаленькой семье мать была для всех не только чутким воспитателем, но и большим другом. С ней мы делились всеми своими горестями, не скрывали от нее даже мелочей и всегда получали совет. Так уж сложилось, что отец был занят заработками, ведь прокормить девять человек не так уж было просто, и нами он занимался меньше. Мать же была все время с нами, под ее неусыпным взглядом мы вырастали, мужали, выходили в люди.
Рядом с матерью стоял отец, Владимир Степанович. Он любовался утренней зарницей и с наслаждением курил «козью ножку». В воздухе слышался запах пресных лепешек.
Приоткрылась плащ-палатка, и в чум вошла младшая сестра Катя.
— А у нас завтрак уже закончен! — похвасталась она, — раненых я накормила чуть свет.
— Ты молодец! — похвалила ее мать.
Катя собралась еще что-то сказать, но с возгласом «ой, забыла!» выскочила из чума и помчалась в свое подразделение. Двенадцатилетний Вася смотрел вслед убегавшей сестре, а потом с детской наивностью спросил у отца:
— Папа, а что если фашисты нападут на лагерь, раненых убьют?
— Не волнуйся, сынок, этого не случится.
Я услышал ответ отца и почему-то вспомнил наше местечко Людвиполь, обычное на Западной Украине. Когда наступала осень с ее слякотью и бездорожьем, все там замирало, точно погружалось в спячку. Ветер шумел в крышах, и под его монотонный свист не один бедняк с горечью думал о своей горькой судьбе.
С давних пор так повелось, что предки наши вырастали в батраках. Средний крестьянский надел равнялся полутора моргам земли. С такого пятачка сытым не будешь. Две трети хлебопашцев не имели собственной лошади. Не было ее и у моего отца. Где уж тут ему при таких достатках учить нас в школах.
Крылатой радостью ворвался в этот край сентябрь 1939 года. Тогда через Людвиполь проходили советские воины-освободители, а мы дорогу им устилали цветами. Жизнь, как счастливая быстрина, сразу вошла в новое русло.
Раньше отец возводил дома, штукатурил и ремонтировал их в Межиричах, Яновой Долине, Бабине, Луцке. Он на короткое время задерживался там, где ему удавалось найти работу. Ни в своем родном Людвиполе, ни в селе Буда Грушовская Межиричского района на Ровенщине, ни в Левачах, где мы жили последние несколько лет, не могла прокормиться наша семья. Так и бедствовали. А Советская власть дала возможность отцу оставить тяжелую для его лет профессию, он стал помощником лесничего. Затем его послали учиться во Львов, откуда он должен был вернуться лесничим. Старший брат Ростислав и я окончили курсы шоферов и стажировались в Людвипольском районе. А младший брат Жора завербовался на работу в Крым.
И вдруг — война… В разных местах застала она нас. Жора влился в Крымское ополчение. А потом, после тяжелых и кровопролитных боев, он с небольшой группой защитников очутился за колючей проволокой лагеря военнопленных.
Ночью всех военнопленных выстроили, отобрали рослых и здоровых, погнали под конвоем на железнодорожную станцию, а оттуда отправили в Николаев. Из Николаева Георгию удалось бежать. Передвигаясь только ночью, он все же дошел до родных мест. Пешком из Львова пробрался домой и отец. Лишь в октябре 1941 года собралась вместе вся наша семья.
— Что будем делать? — спрашивали друг у друга.
— Только не журиться, — подбадривал отец. — Руки есть, ноги есть, голова на плечах, а дело всегда найдется.
На семейном совете порешили: прежде всего — вооружиться. Но как? Немцы выдали лесникам оружие. Они обязаны были задерживать неугодных оккупантам людей. Вот и задумали мы взять оружие у лесников. Нелегко это далось. Когда мы пришли к первому леснику, он, почуяв недоброе, бешено отстреливался. Однако безрезультатно. Жора обошел его сзади и навалился. Мы связали ему руки, забрали винтовку и патронташ.
— Кукуй, пока твои придут!
С отобранной винтовкой мы уже смелее пошли на другой участок. Там удалось обезоружить еще одного лесника. Но в начале мая 1942 года Ростислава и меня схватили каратели и заключили в подвал Межиричского жандармского участка. Он охранялся небрежно, и на второй день нам удалось оттуда бежать. Тогда украинские полицейские и немецкие жандармы ворвались в наш дом. Мать была одна с четырьмя детьми.
— Где муж? Не знаешь? А сыновья? — кричали на нее. — Говори, старая ведьма!
— Не знаю.
— Врешь!
Мать били.
— Скажешь? Иначе твои дети останутся сиротами!
Дети громко плакали, прижимаясь к истязаемой матери.
— За что малышам такое горе видеть? — стонала она.
Фашисты не повесили мать, как грозились, оставили ее в живых, надеясь, что им удастся выследить всю семью.
Но отец тайком забрал с квартиры мать с детьми, определил их на хуторе к надежным людям. Шли дни. Среди крестьян распространился слух, что в прилегающем лесу появились партизаны. Каждый из нас понимал необходимость объединиться с ними, и мы начали поиски партизан. Нам удалось их найти сравнительно быстро. Это был партизанский отряд Дмитрия Николаевича Медведева. Встретили нас очень радушно.
— Как вы узнали о нас? — поинтересовался командир.
— В народе о вас молва пошла, — ответил отец. — А тут еще и в этих газетках пишут.
Отец передал Медведеву несколько номеров украинских газет, которые вышли в первые дни оккупации западных областей Украины.
Работа в отряде нашлась всем. Мать стряпала обед бойцам, отец занялся хозяйством. При нем же находился младший сын Василий. Катю определили в санчасть поваром. Ростислава, Георгия, Владимира и меня зачислили в боевые подразделения…
В раздумье я стоял у чума. На мою шапку опустился жучок. Весенний!..
Как всегда, встреча с родными доставляла мне большую радость. Мы повели разговор о разведке, жизни в партизанском отряде, здоровье, настроении бойцов. Беседовали долго.
Семейный разговор нарушил ординарец командира отряда Иван Максимович Сидоров.
— За мной? — поднялся ему навстречу отец.
— Нет, на сей раз не за вами, — ответил Сидоров. — Вас, Марфа Ильинична, просит зайти Дмитрий Николаевич.
— Сейчас?
— Да!
Сидоров приложил руку к шапке и вышел из чума.
— Что могло случиться? — тревожилась мать. Ростислав и Владимир позавчера ушли на задание… Накинув на плечи платок, она оглянулась и торопливо, уже на ходу, кинула: «Я сейчас».
Следом за матерью вышел из чума отец. Он не меньше матери терзался догадками.
— Марфа, ты ж не долго, — вдогонку бросил он удалявшейся матери.
Дмитрий Николаевич Медведев, окинув её внимательным взглядом, заметил на лице печать настороженности.
— Мне передавали, что вы нездоровы, Марфа Ильинична. — Простудились?
— Прошло, — улыбнулась мать, — вот только насморк слегка донимает. Да это пустяки.
— Как работается вам на новом месте? Успеваете стряпать?
— Справляюсь, в хлопотах не заметно, как день бежит.
Дмитрий Николаевич подошел ближе. В глазах матери он прочел нескрываемое любопытство и поспешил успокоить.
— Сыновья ваши здоровы, завтра будут в отряде.
— Спасибо за добрые вести.
— Ну, а вас пригласил вот по какому вопросу, — продолжил беседу командир. — Наш отряд должен перебазироваться на новое место, ближе к Ровно и Луцку. Здесь без разведки не обойдешься. Нужно заранее разведать обстановку в Луцке и Ровно, выяснить, какими силами располагает там враг. Например, большой ли у них гарнизон, много ли там обосновалось немецких учреждений. А кто лучше это может сделать? — Медведев остановился, заглянул в блестевшие глаза матери. — Конечно, люди, которые знают город.
— Так, так, — понимающе кивала головой собеседница.
— Хотим с вами посоветоваться, Марфа Ильинична, кто из вашей семьи мог бы отправиться с таким заданием в Луцк? Кажется, у вас там родственники проживают?
— Да, имеются.
Задумалась на секунду и скороговоркой:
— Но к ним пойти должна только я. Там я с кем хотите увижусь! Бывала в этом городе, там у меня сестра. Чего же, мне в самый раз! И не тревожьтесь о другом. Я правду говорю, что Луцк, что Ровно — одинаково хорошо знаю. Так что в Луцк пойду я!
Дмитрий Николаевич обрадовался такому заявлению. Ему показалось, что в её словах прозвучала даже требовательность. Медведев пытался найти ответ на вопрос: что заставляет мать семерых детей подвергать себя риску, идти, как говорят, в пасть врага, не задумываясь о последствиях? Да, на такой подвиг способны лишь мужественные люди, пламенно жаждущие свободы.
— А как же будет с малышами, Марфа Ильинична?
— Да что вы, Дмитрий Николаевич! За ними присмотрят! Бог же уберег их от худшего! А меня, старуху, кто заподозрит, что я от партизан? Смешно! Поверьте, я больше принесу пользы, чем молодые. В ходьбе не устаю, что к чему разбираюсь и на память пока не жалуюсь, если плохо с письмом сложится, так я по памяти и расскажу.
