«Так, может, эта его Африканская Нормандия и есть та земля, на которой могли бы найти свою новую родину потомки русичей из Острова Русов? Как искали и находили ее в разных землях неусидчивые норманны, – неожиданно подумалось Гяуру. – Есть ли у нас, подунайских русичей, достаточно силы, чтобы вновь вклиниться в устье Дуная и устоять в борьбе против турок, болгар, валахов, молдаван, буджакской орды? Видно, в самом деле, стоит вернуться к давнишнему разговору с командором, стоит…»
– Я не потесню вас, капитан? Или вновь называть лейтенантом? – вежливо поинтересовался Гяур, входя в сумрачную каюту, размещавшуюся где-то между нижней палубой и трюмом.
– Не потесните, – процедил д’Эстиньо, не выражая ни тени удивления по поводу того, что видит своего недавнего пленника.
– Приятно провести последние часы своей полупленной-полупиратской жизни в одном обществе с вами.
– Не разделяю вашего восторга, – все так же холодно произнес капитан, вновь садясь на небольшой рундучок в углу.
– Я могу подумать, что вы обиделись. Да, признаю, покинув корабль, не попрощавшись с вами, гостеприимным капитаном, я поступил невежливо. Но ведь и вы тоже продержались на нем недолго.
– Потому что некоторые из команды, вместо того чтобы сражаться, поспешили оставить борт фрегата, спасая собственную шкуру.
– Тешу себя мыслью, что меня ваше возмущение не касается. Насколько я помню, зачислить меня в состав команды вы не удосужились. Правда, можно выразиться мягче: не успели.
Запас любезностей был исчерпан, и в каюте воцарилось молчание. Но если Гяур хотя бы не тяготился обществом д’Эстиньо, то капитан чувствовал себя крайне неловко. Еще вчера он был капитаном судна и вершителем судьбы пленного полковника. Но получалось, что он оказался столь же бездарным капитаном, сколь и тюремщиком.
– Ладно, сеньор д’Эстиньо, не будем укорять судьбу за невежливое обращение с нами, – примирительно молвил Гяур, чувствуя себя виноватым в том, что поставил в неловкое положение «старожила» этой плавучей тюрьмы. – Давайте лучше подумаем, как спастись.
– Что вы предлагаете? Перебить всю команду? Впрочем, бегать-то вы научились.
– Если станете оскорблять меня, дуэль придется вести на кулаках. И не сомневайтесь, что я окажусь сильнее. Но вернемся к побегу. Да, если понадобится, то и перебив команду. Только что двое из команды сбежало, убив при этом третьего. С оставшимися двенадцатью мы могли бы справиться.
– Это правда? – оживился д’Эстиньо. – Их стало на трое меньше? Любопытно. Хотя… четверых вооруженных вполне достаточно, чтобы спокойно подвесить нас на рее.
– Командор не предлагал вам стать членом экипажа?
– С какой стати? Он ведь знает, что я никогда не соглашусь служить под его пиратским флагом.
– А мне предлагал. Как только узнал, что потерял сразу троих, так и предложил. И я еще подумаю. Возможно, даже соглашусь.
– Когда вам, как старшему по чину, доверят набросить на меня петлю, не забудьте расщедриться на кусок мыла, – мрачно съязвил д’Эстиньо.
– Еще вчера я хотел просить вас о том же, – отомстил ему Гяур. – И не уверен, что оказали бы мне такую любезность.
– Какой прок от подобных воспоминаний? – примирительно проворчал д’Эстиньо. – Как и от мести друг другу.
В таком случае, будьте готовы в любую минуту поддержать меня. И действовать нужно решительно.
Еще около часа прошло в молчании. Гяур слышал, как, стоя у расположенного почти под потолком окна, выходившего на темный уголок нижней палубы, капитан бормотал нечто похожее на молитву. Но самому ему не хотелось ни молиться, ни вспоминать обо всем том, о чем не грех вспомнить даже перед смертью. Просто он уже прошел через все это: всепоглощающий страх, молитвы, надежды… И теперь доверялся только одному: своему яростному желанию вырваться отсюда. Он полагался только на себя и молился только самому себе. Еще прилежнее и доверительнее, чем Господу.
И его час настал. Открылась дверь, и на верхней из пяти ступенек, ведущих на палубу, появился тот самый моряк с совиными мешочками под глазами, который конвоировал его к шлюпкам. Пока тело убитого на берегу моряка вытаскивали из воды и предавали земле, Гяур успел выяснить у словоохотливого матроса, что его зовут Хансеном и что по национальности он фриз, из тех, чьи предки когда-то давно осели во Фландрии. Прежде чем оказаться в шайке Морано, он служил на галеоне «Сантандер» и сумел спастись во время его гибели.
– Ты, чужеземец, – незло обратился он к полковнику, – тебя требует к себе командор.
Когда он сказал это, Гяур, стоявший у трапа, успел подняться на первую ступеньку и столь же вежливо спросить:
– Только меня одного?
– Разве я назвал еще кого-то?
– Ты не мог бы попросить командора, чтобы он пригласил нас обоих – меня и капитана д’Эстиньо?
– Он требует тебя одного.
– Но командор предлагал нам службу в команде «Кондора». Ты ведь сам слышал это.
– И что, вы оба согласны? – удивился Хансен, не заметив, как Гяур поднялся еще на одну ступеньку.
– Ты разве против? – улыбнулся Гяур.
Хансен хотел что-то ответить, но Гяур метнулся к нему, захватил одной рукой за пояс, другой – за руку и, рванув на себя, с невероятной силой швырнул на пол. Еще мгновение и, оказавшись рядом с моряком, полковник выхватил его пистолет и палаш, передал д’Эстиньо нож, и руки его, словно огромные клещи, сомкнулись на шее Хансена.
– Пощади, – успел прохрипеть худощавый, болезненного вида моряк. – Я помогу, пощади, – взмолился он, чувствуя, что пленник слегка ослабил пальцы.
Д’Эстиньо в это время успел выглянуть на палубу, прикрыть дверь и остаться у нее на посту.
– Ты действительно решил помочь нам? – уперся коленом ему в грудь Одар-Гяур. – Если сделаешь это, капитан д’Эстиньо возьмет тебя в свою команду, и то, что ты оказался в пиратской шайке бывшего командора, простится тебе, как мелкий грешок уличной девке. Правильно говорю, господин капитан?
– Я назначу его шкипером. Слово офицера, – подтвердил д’Эстиньо, довольный тем, что князь обратился к нему, как к капитану.
– Слышал?
– Что я должен сделать?
– Командор Морано ждет нас в одиночестве?
– Похоже, что так.
– А ты поведешь нас обоих. Затем по одному вызовешь в каюту еще двоих-троих матросов. Из тех, с кем столковаться не удастся. Остальным предложим поступить на службу под командование капитана д’Эстиньо. На этом же корабле, который отныне опять становится кораблем испанского военного флота и на котором ты будешь назначен шкипером. Такой расклад карточной колоды устраивает тебя?
– Что ж, это по-божески, – согласился Хансен, чувствуя у своей глотки холод пистолетного ствола.
– Тогда не будем терять времени и раздражать командора. Вперед, капитан д’Эстиньо, теперь нас трое против одиннадцати. Не такая уж большая разница. По-моему, стоит рискнуть.
– Если только этот негодяй не предаст.
– Нож пока останется у вас. Пистолет – под полой моего камзола, если, конечно, шкипер Хансен не возражает.
– Я согласен. Можете взять и мой палаш, но только это вызовет подозрение. Не могу же я вести вас к каюте капитана обезоруженным. Сдохни я на берегу, в двадцати милях от моря, если решусь предать вас.
– А что, кажется, шкипер говорит довольно рассудительно, – неожиданно пришел ему на помощь д’Эстиньо.
– Вам виднее, капитан. Отныне это моряк из вашей команды.
– Так что именно судья ответил полковнику Хмельницкому?
– Рассмеялся ему в лицо.
– Но он… должен был сказать какие-то слова.
– И он говорил их. Но только те, что я уже пересказал вам. Полковника поразили не столько они, сколько смех. Судья в самом деле нагло смеялся ему в лицо. Смеялся только потому, что уже не в состоянии был сдержаться.
Тайный советник короля приближался к Маньчжуре с таким омертвевшим лицом, словно в следующее мгновение должен был выхватить кинжал и проткнуть ему горло. Осознав это, сотник пытался подхватиться со своего низенького кресла, стоявшего в углу, у двери – куда Коронный Карлик усаживал каждого своего посетителя, независимо от ранга и положения в обществе, но советник тихо и властно приказал:
– Сидеть! Мне нужны слова. Ты повторишь их… Чтобы, как на суде. На Страшном суде. Но должен понять, что смех судей меня сейчас не интересует. Как и их плач. Нужны слова.
– Судья спросил: на кого вы жалуетесь в суд, господин Хмельницкий? На собственную жену? Которая сначала безбожно сменила веру, а потом решила заодно сменить и мужа? Что в такой ситуации может решить суд? Разве что посоветовать найти себе другую женщину. Но то же самое мог посоветовать и ваш сосед. Я же могу сказать одно: возьмите себе в жены женщину, достойную вас. В Украине их не меньше, чем в Польше. Что же касается вашего поместья, то здесь законы имеют прямую силу. Но толковать их приходится не в вашу пользу, поскольку в свое время вы не потрудились надлежащим образом оформить наследственные бумаги. К тому же и сын ваш погиб, как подтверждают свидетели, не от побоев, нанесенных людьми Чаплинского, а из-за своей собственной неосторожности [43] .
