— Не более трех человек. Еще один пусть ожидает ордашевцев на окраине деревни и сообщит, что старики собрались, чтобы по старинной традиции передать им выкуп.
— Выкуп?!
— Ну, дескать, чтобы ордашевцы не нападали больше на село.
Гонец стоял, упершись обеими руками и подбородком в довольно увесистую палицу, и молчал.
— Но такого в окрестных селах еще не случалось. Никто никому, ни германцам, ни красным, ни ордашам, выкупа не предлагал.
— Тем более это заинтригует ордашей. Возрождение традиции древних баталий.
Еще минут двадцать они в деталях обсуждали эту странную операцию, пока наконец старик не согласился с замыслом командира диверсантов и, как мог, поспешил в деревню.
— А если ордаши не придут на вечевой майдан, а вновь нападут на село? — спросил он,*уже немного отойдя.
— Не думаю. Слишком необычное предложение. Вы лучше отправьте кого-нибудь из своих к Сотнику. Пусть срочно выделит троих-четверых своих бревичков. Но чтобы не из местных. И пусть обязательно оденет их в красноармейские гимнастерки.
— Красноармейские?
— Мы-то в каких?
— То есть выдавать себя будете?.. Ясно. А если вдруг у Сотника не окажется гимнастерок?
— Не может быть. После недавней операции как минимум пять комплектов формы у него осталось.
— Разве что…
Ордаш привел с собой семерых своих головорезов. Откормленные, холеные, они совершенно не были похожи на прокуренных лесными кострами, изможденных оуновцев, чьи посеревшие от длительного сидения по схоронам и землянкам лица сразу же выдавали в них лесовиков.
— Чем обрадуете, старики? — нагловато поинтересовался командир лжеоуновцев. Он предстал перед крестьянами, держа на плече ручной пулемет «дегтярь» и с открытой пистолетной кобурой. — Продались москалям, теперь хотите откупиться?
— Никому мы не продавались, — степенно ответил тот самый старик-гном, что вел утром переговоры с Курбатовым и которого в деревне все называли Австрияком. — Но откупиться хотим. Три раза твои хлопцы на село наскакивали. Двоих наших повесили. Василину, вдову мельника, изнасиловали, затем одели на голову ведро и колотили по нему, пока та не сошла с ума.
— Будто не помнишь, что муж и сын ее с красными ушли, — самодовольно осклабился Ордаш. Приземистый, толстогубый, с тяжелым взглядом черных глаз, он вводил в ужас окрестных крестьян своим тупым упрямством и дикой, не поддающейся логике и оправданию жестокостью. Ордаш с одинаковым наслаждением казнил и тех, чьи мужья были в армии, и тех, чьи сыновья скрывались в лесах.
— Муж ее давно погиб на фронте. А сын — с лесовиками, ты это прекрасно знаешь, — твердо ответил Австрияк. — Тогда за что ж ты ее? А Федора Дарчука утопил. Почти мальчишку. Они что, тоже с москалями против лесовиков ходили?
— Не твое дело, Австрияк, — почти вплотную приблизился к старикам Ордаш. Все трое крестьян стояли у длинной каменной балки, лежавшей посреди площади. Когда собиралось вече, на этой балке всегда сидели старейшины. — Что-то ты сегодня расхрабрился, — заподозрил неладное. — О каком выкупе мне талдычили? Где он?
— А ты согласен принять его?
— Если хороший выкуп — то чего ж? — хлестал плеткой по хромовому голенищу.
— И после этого уйдешь от села?
— Чего ж не уйти, если выкуп действительно стоящий? Деньги нам позарез…
— Бодьо, Ярусь, — обратился Австрияк к двум старикам. — Сходите к Климачихе, принесите то, что собрали сельским сходом.
Старики поднялись, молча поклонились Австрияку и пошли по тропе, ведущей через небольшой перевал к селу. Они уже знали, что где-то там, у перевала, засел со своим карабином поручик Вла-севич, а единственную дорогу, подходившую к Княжеской башне по высокому скалистому берегу реки, перекрыли парни Сотника, давно охотившегося за этими лжеоуновцами. Сам Курбатов, вместе с фон Тирбахом и фон Бергером, затаился на гребне возвышенности, под которой бредили легендами и вечностью руины.
Повинуясь бессловесному приказу Ордаша, один из его людей побрел вслед за стариками и стал великолепной мишенью для Власевича, залегшего на поросшем мелким кустарником холме, расположенном между руинами и горловиной тропы. Эта позиция была почти идеальной, поскольку, заняв ее, поручик-снайпер получил возможность простреливать все пространство каменной чаши, в том числе — большую часть руин.
Как только прозвучал выстрел Власевича, тройка Курбатова сразу же прошлась свинцовой морзянкой по группе переодетых энкавэдистов, уложив двоих и ранив одного из них.
— Не паниковать! В руины! — попытался наладить сопротивление своих боевиков Ордаш, но те уже заметались по чаще. Одни залегли прямо, посреди плато, другие бросились к руинам. Еще двое попытались отойти за изгиб дороги, но были скошены хлопцами Сотника, ручной пулемет которых сразу же взял под обстрел все подходы к башне и прижал к земле оставшихся ордашей.
— Эй, бандеровцы, отвоевались! — обратился к ним Курбатов, прячась за ствол старой, обросшей молодой порослью сосны. — Сдавайтесь!
— А вы кто такие?! откликнулся Ордаш, заметив, что стрельба прекратилась. Он залег почти у ног Австрияка, который с обреченной невозмутимостью продолжал восседать на своем каменном троне.
— Это мы объясним тебе в Особом отделе Смерша!
Одинокий выстрел Власевича, и осторожно выглянувший из-за руин энкавэдэшник взвыл от боли, выпустил оружие и рухнул на каменный завал.
— Так вы из Смерша?! — удивился Ордаш, не веря, что что-то там, у его шефов, не сконтактировалось, да настолько, что свои по своим стреляться начали. — Это точно?!
Выстрел Черного Кардинала — и навеки умолкли стоны раненого, пытавшегося заползти в небольшую рытвину.
— Сдавайся, бандеровская сука! — матерым басом оглушил Ордаша кто-то из боевиков Сотника. — Я тебя научу, как Родину любить, холуй немецкий!
Вновь выстрел Власевича, и еще один автомат ордашей умолк навсегда.
— Прекратите стрельбу! — почти взвыл Ордаш, понимая, что при таком снайпере он со своими оставшимися тремя вояками не продержится и пяти минут. — Всем прекратить! Слушай, смерш, уйми своего снайпера!
Еще один выстрел — и у Ордаша осталось только двое вояк. При этом никто больше из группы Курбатова и Сотника огня не открывал. Зачем, если каждый выстрел Власевича гремел, словно приговор Господний? Его неумолимость оказалась заложенной в дьявольскую меткость стрелка, приводившую Ордаша в ужас.
— Да уйми ж ты его, мать твою! — взъярился он, приподнимаясь с земли. Но Власевич помнил приказ подполковника: главаря не трогать. Он нужен был украинским партизанам живым, чтобы показать крестьянам, какими подлыми способами и провоцируют их, и воюют энкавэдисты. — Мы сдаемся! Свои мы, свои, в Бога душу мать! Вы же переложили моих людей! А ты сука!.. — рявкнул на Австрияка и буквально рассек его густо очередью из пулемета.
— Старика-то зачем тронул? — укоризненно спросил Курбатов. — Такой грех на душу…
— Какой там еще грех?! Ты что, думал, он нам служит? Это связной оуновцев!
— Ты-то кто, разве не бандеровец? Теперь уже нас своими признаешь? — насмешливо басил командир группы Сотника.
— Да из НКВД мы! Группа особого назначения. Вы за эту свою глупость под суд пойдете, падлы! Все как один.
— Ну разве что под суд! — подытожил их полемику Курбатов. В конце концов сотниковцы добились, чего хотели: Ордаш сам признал, что является агентом НКВД и что умышленно работал под националистов, чтобы запугивать население зверствами своих боевиков. — Бросайте оружие к телу старика, поднимайтесь и отходите на двадцать шагов в сторону скалы, — скомандовал он провокаторам. — Если вы действительно наши, тогда придется извиняться. Нас послали сюда в засаду на националистов.
— Да в НКВД решили, что нас и самих пора ликвидировать. Неужели ты до сих пор не понял этого?! — прохрипел один из двух оставшихся вояк Ордаша, выходя из руин и швыряя немецкий автомат к ногам командира. — Они убирают нас как опасных свидетелей.
— Заткни пасть! — прорычал в ответ Ордаш. — Не нам решать.
Первым, держа группу под стволом своего карабина, спустился на площадь Власевич.
— Честь имею, господа, представиться: поручик белой гвардии…
Ордаш и его люди смотрели на Черного Кардинала с нескрываемым ужасом, а слушали, как юродивого, совершенно не понимая, о чем это он. Появление здесь белогвардейского офицера было в их восприятии такой же немыслимой вещью, как появление дьявола.
Зато людей Сотника восприняли с большим реализмом. И даже не пытались сопротивляться, когда те уложили их на землю и принялись связывать.
— Ходили слухи, будто очень интересуешься Сотником, — приподнял Ордаша за волосы командир группы украинских националистов — плечистый темноволосый мужик лет сорока пяти. — Так это я и есть. Поднимайся, у нас с тобой оч-чень длинный разговор будет.
