— Вместе со мной — белогвардейские офицеры! — продолжал вести переговоры фон Бергер. — Они тоже против большевиков! Пусть один из вас подойдет к катеру. Слово офицера, мы гарантируем ему жизнь.
— Пусть один из вас подойдет к нам! — вновь последовал ответ на ломаном немецком.
Бергер помолчал, выжидая решения командира группы.
— Фон Тирбах, у вас нет желания пообщаться? — поинтересовался Курбатов. — По-моему, вы вполне сойдете за немецкого офицера.
— Могут раскусить, что я русский немец, и решить, что это подвох, будто меня выпустили в виде приманки.
— Тогда я пойду, — вызвался капитан. — Если они действительно националисты, стрелять в немецкого офицера вряд ли решатся. По крайней мере сейчас, когда мы и они, по существу, оказались союзниками.
— А раньше не были? — не понял Власевич.
— Раньше они нападали на наши посты и колонны не реже, чем на русские.
— Оказывается, у вас здесь были свои забавы, — великодушно подытожил обмен воспоминаниями Курбатов. — Благословляем, капитан фон Бергер. Постарайтесь держаться поубедительнее.
— Не забудьте, капитан, что мне обещано по кружке пива в каждом из пивных подвальчиков вашего Брауншвайса[54].
— Я утоплю вас в пиве, — мечтательно произнес капитан, не слишком-то храбро выходя из своего укрытия. — Если только меня сегодня же не погрузят в это лесное болото.
С палубы он действительно спускался не слишком храбро, тем не менее во время переговоров вел себя настолько самоуверенно, что у националистов не осталось ни малейшего сомнения в том, что перед ними немецкий офицер. Самым убедительным аргументом послужило то, что в момент, когда парнишка, сопровождав-ший представителя Центрального штаба ОУН и выступавший, очевидно, в роли проводника, попытался взять его в заложники на время, пока Орест, как звали представителя, будет беседовать с остальными диверсантами, фон Бергер, не задумываясь, съездил ему по физиономии, а когда тот упал, презрительно назвал русской свиньей и, перешагнув через него, спокойно направился назад к катеру.
— Подождите, господин капитан! — остановил его Орест. — Вся наша стычка — глупое недоразумение. Мы оказались здесь случайно, идем на Волынь. Так что сейчас все прояснится.
— На катере есть немного оружия. Все оно — ваше, — снисходительно принял этот жест примирения капитан вермахта.
В кабинет Умбарта Скорцени не вошел, а буквально ворвался в сопровождении Родля, Фройнштаг и Норвига.
— Так как это понимать, штурмбаннфюрер?! — грозно прорычал он, уродуя свирепой гримасой и без того изуродованное шрамами лицо.
— Что… понимать? — Умбарт стоял у окна, заложив руки за спину. Лицо его покрылось лиловыми пятнами.
— Вы прекрасно знаете, что я имею в виду! Может, доставить сюда вашу австрийскую аристократку на очную ставку? Или вас к ней? Но уже в подвал гестапо? Что вы молчите, как новорожденный с развязавшимся пупком?
Такого натиска Умбарт не ожидал. Наоборот, он сам приготовился к яростной атаке на Скорцени, требуя извинений и угрожая рапортом на имя командования. Хотя отлично понимал, что, выбирая, кого из штурмбаннфюреров наказывать, командование, конечно же, остановится на корсиканском ослике Умбарте. Но теперь до него дошло, что «первый диверсант рейха» упредил его. И не только во времени. У Скорцени свидетели и союзники, а у него в запасе только австрийская аристократка-любовница… Которая еще неизвестно как повела себя.
— Господин Скорцени, — Умбарт почти с ненавистью взглянул на Норвига, затем на Фройнштаг. — Очевидно, произошло одно из тех недоразумений, которые нетрудно уладить. Если, конечно, мы остались бы тет-а-тет.
— В таком случае мы с гауптштурмфюрером Норвигом выйдем, — сразу же взял инициативу в свои руки Родль, как всегда решивший, что все конфликты должны завершаться дипломатическим отступлением обеих сторон на заранее подготовленные позиции. Он вежливо положил на стол перед Скорцени пистолет Умбарта и, кивнув Фройнштаг, вышел за дверь. Норвиг — худощавый, по-женски узкоплечий флегматик — последовал за ними.
— Садитесь, Умбарт, — взвесил на ладони пистолет штурмбаннфюрера Скорцени. — Вам объяснить, что произошло, или вы уже все поняли?
— Кое-что мне объяснил ваш адъютант. Кстати, настоящий офицер.
— Не стоит расхваливать моего адъютанта. Мне прекрасно известны все его несомненные достоинства, — прервал комбата «первый диверсант рейха». Они уселись по разные стороны стола, но пистолет Умбарта все еще покоился в огромном кулаке Скорцени. — Почему вы скрыли от меня, что связаны с целой подпольной группой австрийских сепаратистов, Умбарт?
— Но я не связан ни с какой такой группой… — Скорцени показалось, что зубы штурмбаннфюрера застучали, словно от неуемного холода.
— В которой одну из ролей играет ваша любовница Марта фон Эслингер. В перестрелке у виллы «Камаче» нам пришлось слегка ранить ее, но боюсь, что последнее слово в этой стычке скажет палач.
— Фон Эслингер ранена?! — лицо Умбарта мгновенно посерело, будто его вылепили из низкопробного цемента. — Она… Рана серьезная?
— Видите ли, дорогой штурмбаннфюрер, мне довелось только стрелять в нее, оказывать медицинскую помощь придется кому-то другому. Улавливаете разницу, дьявол меня расстреляй? Правда, судя по тому, что схватилась она не за грудь, а за предплечье, шансы выжить у нее все же есть. Вопрос в том, кто ими воспользуется: вы или следователь гестапо. И остаются ли хоть какие-то шансы лично у вас?
Они оба молчали так, словно только что выслушали приговор известного светила медицины.
— Что же тогда мне делать? — спросил Умбарт, наивно глядя прямо в глаза Скорцени.
— Вы опять спутали меня с кем-то другим. Я стреляю, а не даю советы. Тем не менее один совет могу дать и вам. Вы должны объяснить мне, что это за группа. Действительно ли она добивается независимости Австрии и вообще…
— И что тогда? Ну, если я отвечу на ваш вопрос?
После этого я, возможно, одарю вас вашим же пистолетом. С одним патроном в патроннике, естественно. Нужны еще какие-то объяснения? Кроме того, вам лучше облегчить душу здесь, в своем кабинете, чем в кабинете следователя гестапо или СД. Если вы еще не забыли, какой службы офицер сидит перед вами.
Умбарт с опаской взглянул на пистолет. В какое-то мгновение Скорцени показалось, что он попытается силой завладеть оружием. Интересно было бы посмотреть, как это у Умбарта получится.
— Конечно же, я знал фон Эслингер и что она — австрийская националистка — тоже. Мы потому и поддерживали связь, что она видела во мне земляка. Вилла «Камаче» давно стала центром, вокруг которого группируются не только все австрийцы Корсики, но и многие националисты-аристократы из Северной Италии.
— О моем прибытии и местопребывании в отеле «Корсика» вы сообщили ей, исходя из того, что я тоже австриец?
— Совершенно верно. Тем более, что баронесса фон Эслингер давно мечтала о том, чтобы привлечь вас на свою сторону. На Каль-тенбруннера она не рассчитывала, а вот завладеть вами… А то, что произошло на вилле… этого не должно было случиться. При том отношении к вам баронессы…
— А почему вы ограничиваетесь именем баронессы? То, что происходило на вилле, связано с именем еще одной не менее знатной синьоры.
Умбарт не изображал удивления. Он, казалось, действительно не понимал, о ком идет речь.
— Вы не знаете, почему меня пригласили на виллу? — удивился теперь уже Скорцени.
— Я ведь уже объяснил.
— Тогда все стало на свои места. Все звенья цепи этой истории — налицо. Осталось выяснить: вы, штурмбаннфюрер, лично вы — тоже за независимость Австрии? — Имя «папессы» Паскуа-лины Ленерт так и не было упомянуто ими. Хотя штурмбаннфюрер не был уверен, что Умбарт не хитрит.
— Лишь в том случае, когда Третий рейх потерпит поражение. Но разве вы в таком случае не попытаетесь хоть что-нибудь сделать для нашей несчастной Австрии?
— Австрийских германцев должна постичь та же участь, что и всех прочих арийцев. В этом я вижу высшую справедливость нашей общей судьбы, штурмбаннфюрер. Только в этом.
Умбарт мрачно кивал, поглядывая на пистолет, который Скорцени к тому времени положил на стол рядом с собой. «Первый диверсант рейха» перехватил его взгляд:
— Не тушуйтесь. Теперь вы имеете полное право на свой пистолет, — пододвинул оружие на середину стола.
Умбарт затравленно взглянул на Скорцени.
— Вы забыли изъять из него патроны. Кроме одного.
— Не терпится, дьявол меня расстреляй? Не торопитесь. Прежде чем оставить остров, мне хотелось бы повидаться еще с одним закоренелым баварским сепаратистом — господином Шварцем. Так что берите свой пистолет, Умбарт. К австрийскому патриотизму я отношусь с той же снисходительностью, с какой привык относиться к любой другой невредной человеческой слабости своих земляков. Берите пистолет, и отправляемся в «Солнечную Корсику».
