– Славный он, этот ваш Ридель, – сказала Таня, когда он удалился.
– Да, он... настоящий друг. Черт возьми, но что ж делать теперь, экое дурацкое создалось положение!
– Может, действительно придумает что-нибудь...
Анна встретила их вопросом – все ли в порядке.
– Если бы! – сказала Таня. – Справку он дал, но сказал, что мне надо прятаться. А где?
– Тю! – жизнерадостно воскликнула Анна. – Да у нас в погребе! Сдохнут – не найдут.
– Нет, это... несерьезно, – возразил Болховитинов. – В погребе можно день-другой, а потом что?
– Да может, придут наконец эти паразиты англичане!
– А если нет? Среди немцев у вас никого нет тут надежных знакомых?
– Не-е, откуда! Хозяйка только, так что она может? Она только мне с Надькой выхлопотала разрешение остаться, у нее там знакомый какой-то важная шишка. А так... Я с немцами, вообще-то, не очень, ну вот полицая этого толстого знаю, а больше и никого. Голландка одна ходит оттуда, хорошая девка, на железной дороге работает, при ресторане. С ней, может, поговорить?
– Ну что толку, – сказала Таня, – чем она может помочь, не спрячусь же я в Голландии! Голландцы сами все запуганы, чего они будут из-за меня рисковать...
Они разговаривали в кухне, Анна лущила стручковую фасоль, Таня с убитым видом подсела к ней, стала помогать.
– Голландия, – сказал вдруг Болховитинов. – Гм! Кто, вы говорите, оттуда ходит?
– Да работает тут одна, хорошая такая девчонка. Забежит иногда, все про нас расспрашивает – я, говорит, русских люблю...
– У нее что же, пропуск?
– Да, постоянный, тут есть которые живут там, а работают здесь, у них постоянные пропуска.
Болховитинов посидел с отсутствующим видом, потом вдруг вскочил, вышел и через минуту вернулся, раскручивая в пальцах бумажную трубочку.
– Аннушка, – сказал он, – как бы мне с этой голландкой увидеться?
– А сейчас узнаем – работает ли, она не каждый день... Надь! А Надь! Слетай-ка до Марты, нехай, скажи, зайдет, как пошабашит. А если нема ее, так спроси, когда будет!
Надя слетала и, вернувшись, крикнула, что Марта сейчас придет. Скоро пришла и Марта – молодая женщина с выпуклым лбом и светлыми бровями и ресницами, спокойным и приветливым видом напоминающая женские лица на полотнах Вермеера. Поздоровавшись, она тотчас тоже села лущить фасоль, как будто для этого и пришла.
– Марта, – сказала Анна, – с тобой господин инженер хотел поговорить. Он тоже русский, на форму ты не смотри, это так, для виду.
– Да, я слушаю, господин инженер?
– Фрейлен Марта, вы – я так понял – живете недалеко от границы. Посмотрите, пожалуйста, этот адрес – это не в ваших краях? Если нет, то где это может быть? Я понял, что где-то в районе Неймегена...
Марта прочитала написанное на бумажке, подумала, наморщив лоб, и медленно сказала, что да, это не очень далеко. Она знает эту усадьбу. И знает хозяев. Две сестры, мать и сын, который где-то прячется, а старый господин умер до войны, он был немножко... – она покрутила пальцем у виска, показывая, что старый господин был немного сумасшедшим.
– О, его так и называли – «рехнувшийся барон», – добавила она.
– Барон? – удивился Болховитинов.
– Да, но это... как сказать – они очень давно бароны, и совсем бедные. Две коровы, одна лошадь – очень старая, худая – и одна карета. Старая госпожа по воскресеньям ездит в церковь в карете.
– Она тоже сумасшедшая?
– О, нет! Она умная женщина и добрая – я так думаю.
Болховитинов нерешительно посмотрел на Таню.
– Что это вы затеваете? – тихо спросила она по-русски.
– Погодите, – он помолчал, потом снова обратился к Марте: – Скажите, вы не могли бы побывать в этой усадьбе? Старой госпоже надо отдать записку – это рука ее сына, она узнает...
– Виллема? – с удивлением спросила Марта.
– Я не знаю, как его звали. Возможно, Виллем, если у него нет брата. Так вот: вы отдадите ей эту записку и скажете, что человек, который помог Виллему бежать, хочет обратиться к ней с просьбой.
– Так, я поняла. Но она спросит – с какой просьбой?
– Моей жене, – он положил руку Тане на плечо, – надо пожить там, в усадьбе, некоторое время. Но чтобы немцы не знали.
– А-а! – Марта понимающе кивнула. – Я скажу, да.
– Я не спросил главного – там нет сейчас боев?
– Нет, нет, парашютисты опустились дальше. Там спокойно пока, – заверила Марта.
– И еще один вопрос: если старая госпожа согласится, сможете ли вы провести жену через границу?
Марта подумала, кивнула.
– Я думаю, да, это возможно. Раньше – до войны – граница была закрыта, но когда началась оккупация, там все сняли. Посты только на дорогах, но если знать, где пройти, – это можно. Я знаю места.
Когда Марта ушла, Таня с удивлением посмотрела на Болховитинова:
– Вы хоть бы меня спросили, хочу ли я к этим сумасшедшим баронам! Что я там буду делать?
– Танечка, но вы же видите, как обстоят дела! Здесь вам оставаться опасно, в глубь Германии тоже теперь не уехать – в справке написано, что вы из Ганновера, значит, ни в какой другой город вам ехать нельзя, а в Ганновере что вы будете делать с этой липой?
– Да ясное дело, – вмешалась Анна, – ничего лучше не придумать! Эту неделю поживешь с нами, а после Марта тебя на ту сторону переведет, и ладно. А сейчас давайте-ка поужинаем, я из хозяйкиного погреба по такому случаю бутылку белого свистнула... Ну, день сегодня какой-то чумовой!
День действительно был «чумовой». Только выпив вина, Таня как-то расслабилась и вдруг осознала все сегодняшние события вместе, в совокупности. Сейчас трудно было поверить, что еще утром она укладывала в коробку из-под «Магги» свои пожитки, едва удерживаясь от слез и боясь даже представить себе, что ждет их там, за Рейном. И вдруг такое! Прошло несколько часов – и она уже отделена от всех, с кем прожила это лето, и опять на каком-то полулегальном положении, и даже – мало того! – чуть ли не замужем...
– Мы что, действительно теперь муж и жена? – спросила она, искоса глянув на Болховитинова.
– Ну... некоторым образом, да, – признал тот.
– Чего там «некоторым образом», – Анна засмеялась, – сейчас расстелю вам наверху, и идите.
– Аннушка, – укоризненно сказал Болховитинов, – что у вас за шутки!
– Шутки у нее, как у того боцмана в анекдоте, – сказала Таня. – А вообще забавно – второй раз меняю фамилию, это уже третья.
– А вторая?
– Я сюда приехала как Дежнева – назвалась Сережиной фамилией в Энске, когда попала в облаву. Понимаете? В комиссариате-то меня знали как Николаеву!
– А, ну разумеется...
Болховитинов притих, перестал принимать участие в разговоре, потом встал и сказал, что выйдет подышать – голова разболелась.
– Вы мне найдете там какую-нибудь свободную комнатенку? – спросил он у Анны.
– Да уж ладно, найду, если с женушкой не хотите.
– Анька! – Таня, вспыхнув, ударила ладонью по столу. – Хватит, в самом деле! Ни в чем меры не знаешь!
Он медленно шел по улице, вечер был прохладный – уже чувствовалось приближение осени. Глупость получилась, и как-то запутывается все это больше и больше, хотя почему, собственно? Если разобраться хладнокровно – пустая формальность, это ведь его отношение к Тане придает ситуации двусмысленную окраску, а если бы не это... Если бы, если бы!
Они за ужином порядочно выпили, после той бутылки мозельвейна Анна притащила еще две, и сейчас голова у него немного кружилась, но мысли были ясными и четкими. Надо просто уехать, да. Завтра ему все равно на работу, Ридель сказал, что новую трассу размечают между Краненбергом и Клеве, первое время придется повозиться. Если бы только Марта не подвела! Там Тане будет безопаснее, чем здесь. Да, правильно, а он просто уедет, будет звонить, узнавать. Какое счастье, что можно позвонить и услышать в трубке ее голос, мог ли он мечтать об этом год назад!
Когда вернулся в отель, все уже спали. Дремавшая за конторкой Надя – была ее очередь дежурить ночью – отдала ему ключ, он поднялся на второй этаж и заснул как убитый. Утром уехал в Клеве первым поездом. На трассе они с Риделем поселились в сборном домике, где еще не было телефона; лишь на четвертый день он смог вырваться в город позвонить. Анна сказала ему, что все в полном порядке – вчера Марта повела Таню через границу, а сегодня вернулась, так что Таня уже на месте – у родственников Виллема.
Он еще раз успел побывать в Калькаре, поговорил с Мартой и получил записку от Тани. А потом – двадцать шестого сентября – англичане предприняли новую попытку наступления. За два дня довольно вялых боев они потеснили немцев до берега Мааса и немецко-голландской границы, где и установилась новая линия фронта. Таня была теперь по ту сторону – на освобожденной территории.
С Игнатьевым давно уже им не доводилось встречаться, хотя воевали в одной дивизии и всегда находились не так уж далеко друг от друга. А тут вдруг встретились – после боев под Дебреценом, когда дивизия была наконец выведена в армейские тылы на отдых и доукомплектование. Игнатьев после Белоруссии получил капитана, так что в звании они теперь сравнялись; Дежнев про себя удивлялся: по его мнению, Паша давно уже заслуживал двух просветов. Умнейшая голова, математик, офицер с боевым опытом – мог бы командовать чем-то побольше батареи.
