– Однако все то, что задумано нами, – решительно попытался полковник вернуть их рассуждения в то русло, которое неминуемо приводило к Сечи, – должно иметь достойное начало. Я вижу его в могучем союзе Крыма и Запорожской Сечи при поддержке Турции, конечно же, – откровенно адресовался он к князю Тибору. Если тому угодно будет расточать подробности их встречи по обе стороны пролива, то пусть там знают, каковы «истинные» планы Хмельницкого.
– Разве кто-либо в Бахчисарае против такого союза? – улыбнулся Карадаг-бей. – Начало будет таким, каким пожелаем мы с вами.
Кремидис появился в окружении сразу трех слуг. Вино, баранина, огромные подносы с зеленью, взращенной на южных склонах гор, а возможно, и привезенной из-за моря.
– Мы могли бы скрепить наш военный союз договором о вечном мире, о котором были бы извещены все окрестные монаршьи дворы. Это имело бы огромное влияние не только на умы правителей, но и на события на полях сражений.
– Некоторым правителям было бы над чем поразмыслить, – согласился Карадаг-бей, не смея при этом перевести взгляд на своего покровителя. Это означало бы, что он настаивает на его согласии относительно договора о вечном мире, а позволить себе такое советник хана пока что не мог.
Прошло несколько минут молчания, которые грек разбавил своим тостом во славу «мудрейшего из мудрейших правителей» и прекрасным, настоянным на олимпийских молитвах вином, прежде чем Хмельницкому стало ясно, что Ислам-Гирей не готов дать согласие прямо сейчас. И трудно сказать почему. Возможно, именно потому, что о нем сразу же станет известно в Стамбуле.
– Но пока что для меня достаточно было бы заверения в том, что войска вашего светлейшества готовы выступить против поляков уже нынешней весной.
– Чамбулы Тугай-бея, – напомнил хан о той договоренности, которой они завершили свою прошлую встречу. «Чего еще добивается этот неверный?!» – не понимал он.
– Появление чамбулов Тугай-бея может быть истолковано как помощь только перекопского мурзы. Важно, чтобы в решающий момент на поле боя появился отряд Вашего Величества.
– Он обязательно появится, – неожиданно подтвердил хан. – В нужный момент.
– Благодарю.
– Но тогда вам придется разделить славу с крымским ханом, – оскалил зубы в жестокой улыбке Ислам-Гирей. – Говорят, вы настолько славолюбивы, что вам трудно будет согласиться с этим.
– И славолюбив, и самолюбив, – кротко признал полковник. – Немного знаю историю, однако не приходилось встречать в ней имени правителя или полководца, который бы по своей воле согласился делить с кем бы то ни было славу победителя. Слава делится не от ее избытка, а от безысходности, из-за сложившихся обстоятельств.
Хан впервые рассмеялся. Настолько добродушно, что на какое-то время за европейским столом «Византии» – с греческим вином – забыли, что один среди них – грозный правитель Крыма, чьего слова или хлопка в ладоши достаточно, чтобы через несколько минут все они, включая хозяина таверны и его слуг, оказались на плахе. Или на кольях. Это уже зависело от сумасбродства хана.
«В любом случае главное достигнуто, – самолюбиво подытожил Хмельницкий. – Его согласие позволит мне прислать посольство для подписания такого соглашения, от которого бы польскому королю начал мерещиться дьявол».
– Как только вернусь на Сечь, сразу же стану готовить парламентеров. Пункты, которые будут предусмотрены в соглашении, окажутся вполне приемлемыми для нас обоих.
– Мы сделаем их приемлемыми, – грозно пообещал хан, торжествующе улыбаясь, и, подняв кубок с вином, неожиданно провозгласил: – За мудрого и славного атамана Сечи, гетмана Украины, господина Хмельницкого!
Все присутствующие за столом поднялись. Хмельницкий и Карадаг-бей обменялись затяжными взглядами заговорщиков.
«Советник ждал этого момента, – понял полковник, глядя в самодовольное лицо Карадаг-бея. – Ради него он организовал эту встречу, к нему осторожно подводил Ислам-Гирея».
– Границы Чехии недалеко от границ Украины, – сказал хан, считая, что со вступлением к соглашению покончено, а посему пора вспомнить о князе Тиборе.
– Их земли, особенно земли словаков, – мгновенно ожил трансильванец, – подступают к землям карпатских русинов, которые, в свою очередь, граничат с Русским воеводством Речи Посполитой, землей наших древнегалицких князей.
«Ваших древнегалицких князей?! – сдавленно изумился Хмельницкий. – Это что-то новое! Ну да сейчас не до полемики».
– Осталось подумать о человеке, который бы не побоялся вновь войти в чешское пламя и постепенно раздувать его, отвлекая внимание и силы австрийского императора. Причем делать это до тех пор, пока не окрепнут новые империи наши здесь, в степях, на берегах двух морей.
* * *
Взоры всех троих обратились к князю Тибору. Трансильванец не ожидал столь резкого перехода к придунайским проблемам, но ясно было, что в принципе готовился к нему.
– Кажется, есть человек, способный поискать такого «огнедышца», – пришел ему на помощь Карадаг-бей, только сейчас, подобно ловкому игроку, извлекая из рукава ту самую козырную карту, которая должна спасти всю игру. – Не так ли, князь Тибор?
– Вы имеете в виду княгиню Стефанию Бартлинскую? – уточнил трансильванец.
– Именно ее.
– В таком случае… Словом, это правда, яснейший, – обратился трансильванец к хану. – Такая женщина существует.
– Женщина?!
– В Европе они во многих случаях имеют куда большее влияние при дворах и на политику государств, чем на Востоке.
– Женщина, – вновь огорченно поморщился хан. – А не могла бы она украсить мой гарем? – подался через стол к князю.
– Гарем? Эта женщина – нет, не могла бы.
– Но речь идет о гареме хана!
– Она княжна.
– У меня несколько княгинь. Разных. И просто аристократок. Со всего мира. Это мои любимые наложницы.
– Но княгиня Бартлинская не может украшать чей-либо гарем. Для этого она слишком…
– Стара?
– Ей еще нет и тридцати.
– М-да, – недовольно проворчал хан. В таком возрасте он предпочитал уже изгонять из гарема. – И слишком некрасива?
– Удивительно красива.
Хан опустошил половину своего кубка и с мечтательным вздохом повертел головой.
– Просто она слишком… княгиня.
– Так она – чешка? – пришел на выручку князю Богдан Хмельницкий, пытаясь увести разговор подальше от евнухов хана.
– С польской и саксонской кровью. В том числе и с кровью рода Габсбургов.
– Что всегда настораживает…
– Но все же больше – чешка, давно стремящаяся к чешскому трону.
– Что более понятно и приемлемо. Она каким-то образом связана с Польшей?
– И даже с графским родом Потоцких.
Хмельницкий огорченно вздохнул, но тут же заметил:
– Во всяком случае, это позволит ей без особых приключений проехать по Украине, погостив во владениях графа и прочих польских магнатов.
– Но у вас, насколько мне известно, нет гарема, – ревниво заметил хан, все еще не в состоянии отторгнуть разыгравшуюся фантазию от заманчивых станов своих красавиц.
– Пока что нет, – усмехнулся полковник. – Но вскоре, подражая некоторым правителям Востока, создам его. Причем исключительно из княгинь.
– Вот тогда я стану частым гостем вашего двора, Хмельницкий, – оценил его юмор хан.
– Где она сейчас? – вновь вклинился в их разговор Карадаг-бей.
Иногда Хмельницкому казалось, что он – единственный, кто по-настоящему знает, ради чего было созвано это высокое собрание, о чем здесь следует говорить, а главное, чем оно обязано завершиться.
– Какое-то время она находилась в Греции, в изгнании. Под покровительством турецкого султана.
– Странно, – вновь взялся за свой кубок хан. Мусульманские заповеди его совершенно не волновали. – Мы не знали об этом.
Но по тому, с каким возмущением он взглянул на Карадаг-бея, стало ясно: хан подозревает, что не знал только он. В отличие от своего советника.
– Завтра, – подтвердил его опасения Карадаг-бей, – если только Аллах позволит, княгиня со своей небольшой свитой высадится в порту Кафы, чтобы затем, через Перекоп, уйти в польские земли.
– Через Бахчисарай, – поправил его хан.
– Если будет так угодно, мудрейший.
– Через Бахчисарай, – еще резче настоял хан, обращаясь почему-то к Хмельницкому.
– Думаю, княгиня не откажет в визите вежливости правителю, с чьего согласия будет находиться на его землях. Несмотря на то, что она прибывает, имея охранную грамоту самого султана, – вновь с головой выдал себя советник. И вообще, было похоже, что, все изложенное ранее Тибором, мог бы изложить сам Карадаг-бей.
Мало того, Хмельницкий был уверен, что князь говорил со слов Карадаг-бея. Вот только учеником оказался совершенно бездарным. Что его явно не украшало, делая надежды на трансильванский трон еще более призрачными.
– Не откажет, – успокоил трансильванец их обоих.
