– Так он тебе батя? – спросил Фёдор у Ивана.
– Конечно, он для нас на войне для всех батя, это мы его так величаем. Так-то у меня есть свой родной, но он о нас заботится не хуже родного. Ты опосля поймёшь, – ответил Иван.
Серёга убежал в дальний блиндаж и вернулся вместе с командиром и Митричем.
– Ого, гляди-ка, Митрич, какой у нас сегодня праздничный стол, вот что значит женщина в доме, – прищурясь, усмехнулся товарищ Степан. – А коли так, может, нам по маленькой пропустить? Сгоняй-ка, боец, в штабной, принеси фляжку нам, – он обратился к бойцу Серёге.
Они присели за стол, Серёга принес зелёную флягу, командир разлил содержимое по алюминиевым кружкам. Матрона с Фёдором отказались.
– Не пьём, мы, товарищ командир, – ответил за двоих Фёдор. – Матрёша, сам понимаешь, ещё кормит Дарью, дочь нашу, а я не употребляю. Поем плотнее, больше толку.
– Ну, дело такое, и даже похвально, что ты, Федя, не пьёшь, а мы выпьем. Будя, братцы! – он поднял над собой кружку.
– Будем, бать! – дружно ответили бойцы.
Весь отряд насчитывал человек двенадцать.
Это были молодые ребята, лет двадцати двух – двадцати пяти, в хорошей физической форме и со зверским аппетитом, потому что уже после второго поднятия кружки, стол заметно опустел. Ни картошки, ни капусты, только несколько малосольных огурцов и лук оставались на столе.
Матрона, было, решилась доложить на стол солений, но командир остановил её:
– Ты, Матрон, не суетись, отдохни. Еда нам тут ой как пригодится, сколь тут зимовать, одному Богу известно, а у тебя вона, еще мальцы. Их тоже кормить и растить надо.
В лесу уже совсем стемнело, на стол поставили две керосинки и по кружкам разлили чай, всем раздали по куску сахара. Больше всего обрадовались дети, сахар им заменял конфеты. Наступила молчаливая пауза, и в этой тишине было что-то тревожное, необъяснимое. При прыгающих огоньках керосиновой лампы лица бойцов выглядели взрослее и суровее. Как у римских легионеров, они словно были высечены из камня. Первым нарушил тишину сын Иван. Он вдруг попросился в туалет, за ним последовали два его брата, и Матрона была вынуждена отвести детей в специально выстроенный для этих нужд блиндаж. Федор вызвался ей помочь. Командир приказал двоим бойцам убрать со стола, ещё двоим встать на ночное дежурство для охраны лагеря, а другим выспаться до рассвета. Он вкратце объяснил остальным план утренней операции и отправился в свой блиндаж.
Землянка Фёдора и Матроны с трудом вмещала всю их семью. По всему периметру в земле были вырублены лежанки, всего их было три, по бокам и в торце. Их размеры были настолько малы, что едва вмещали взрослого человека. Комфортно в них можно было спать только на определенном боку, поджав ноги к животу. Матрона застелила их и утеплила ещё днём всем, чем могла и что было с собой привезено. Но, как говорится, в тесноте, да не в обиде. В одном лежаке уложили Ивана со средним, в другом легла Матрона с Дарьей, а в третьем разместился Фёдор с младшеньким. Ночь прошла достаточно спокойно, вот только, когда Федор проснулся поутру, он понял, что разогнуться не может. Все мышцы затекли и застыли в том положении, в котором он уснул. Потребовалось достаточно времени для их отогрева. Он на четвереньках сполз с лежака и принялся разминать тело. Для начала он попробовал выпрямить одну ногу, это далось с трудом и явным болевым синдромом, потом соответственно вторую. В таком нелепом положении и увидела его Матрона, когда открыла глаза. Её разбудили хруст его затекших конечностей. В полусонном состоянии и с поволокой во взгляде она обратилась к Федору:
– Милый, что с тобой? Почему ты на коленях? Ты молишься?
Фёдор было потянулся рукой ко рту, дабы изобразить жест, когда палец прикладывают к губам, указывающий на молчание, но простреливающая боль в мышцах не позволила ему это сделать, и он вскрикнул:
– Тише, Матреш, не буди детей. Затек я так, что разогнуться не могу. Сейчас все будет нормально.
– Так пробегись вокруг лагеря или расходись.
– Я это сделаю, но позже, надо разогреть мышцы. Вона, руки-ноги не слушаются, – он попробовал отжаться на руках от пола. Потом приподнялся на ноги, сделал пару приседаний.
– Во, кажись, отпустило. Эдак ежели кажну ночь так будет, то воевать я не смогу, – улыбнулся Фёдор.
– С кем ты воевать собрался? Вот твой фронт, – она указала на спящих детей.
– Ладно, Матреш, пойду пройдусь.
Он вышел из землянки в утренний прохладный осенний лес. Глоток чистого воздуха моментально взбодрил Фёдора. Сон улетучился. Федор прошёл вокруг лагеря медленным шагом, поздоровался с постовыми и перешел на бег трусцой. Многие бойцы тоже, как и Фёдор, проснулись раньше намеченного подъема и занимались гимнастикой. С ними были и командир Степан, и Митрич. Завидев Фёдора, командир поприветствовал его:
– Здорово, Фёдор, ну как, сжились на новом месте?
– Еле разогнулся, товарищ Степан, все мышцы за ночь сковало. Как следующую ночь пережить, ума не приложу.
– А ты и не прикладывай, иди к нам в блиндаж, у нас кровати, как настоящие, из сосны рубленные, или на подводу свою, все же легче. Так, бойцы, пять минут на сборы! – скомандовал Степан.
Они выдвинулись в сторону охотничьего домика в количестве шести человек. Командир Степан, Митрич, сержант Иванов, Федор и еще двое бойцов. Утренний лес едва рассеял туман. Федор вел всю группу за собой и передвигался достаточно живо для человека, который еще несколько минут назад жаловался на несгибаемость мышц. Расстояние от лагеря до домика составляло примерно километров пять. И надо было потрудиться не только физически, чтобы беспрепятственно преодолеть столь значительное расстояние. Природная выносливость и абсолютная топографическая память делали Федора незаменимым проводником в этих лесах. И уже на подходе к месту назначения Федор замедлил темп, его поступь приобрела осторожность, каждый шаг был выверен. Группа последовала его примеру и шла шаг в шаг за ним. Вдруг неожиданно перед их взором показался небольшой дом, органично вписанный в общий ландшафт леса, срубленный из кругляка, спрятавшийся за небольшими кустарниками. Из трубы на крыше струилась тоненькая полоска дыма.
– Ну, ты, Федор, и глазаст, я бы ни в жисть не заметил сей сарай, спрятали его что надо, – еле слышно сказал командир.
– А зачем ему на виду стоять, он так построен, от лишних глаз, для охотников строили, да и стоит он тута давненько, весь мхом и покрылся. Его и зверь-то не всякий учует, а люди и подавно мимо пройти могут, – шепотом ответил Федор. И добавил: – Глядите, дым еще остался, видать, с вечера тлеет, значит, там эти бандюги. Они мне сразу не приглянулись, злые и негостеприимные. Еще, это, собака у них, я слышал, она лает там внутри, но какая, не видел.
– Значит, так, бойцы, – скомандовал тихим приглушенным голосом командир, – сейчас рассредоточимся. Ты, боец, – он указал на одного из солдат, – становишься под окно, что с торца. Вы двое – по боковым окнам, я с Митричем – подле дверей, и ты, Федор, стучишь к ним, но без самодеятельности, как только они откроют, ты отходишь в сторону, мы входим в дверь, кладем их на пол, а там
– по ситуации. И смотрите в оба, чтобы ни одна веточка не надломилась, ни один листик с дерева не упал, вы все мне живые нужны. Всё поняли?
Солдаты одобрительно моргнули. Команда молниеносно заняла свои позиции. Федор неслышно подошел к двери, нажал на ручку, дверь скрипнула, но не подалась. За дверью раздался собачий визг, который перерос в лай. Федор постучал. Ответа не последовало. Федор постучал с еще большей силой и прикрикнул:
– Откройте, мне нужна ваша помощь!
Внутри дома послышались невнятное бормотание и лязг железа, похожий на передергивание затвора. Федор поднял руку, чтобы снова постучать, но звуки выстрелов и треск древесины, вырывающихся через дверь пуль заставили его без промедления и раздумий отскочить в сторону. Внутри дома все стихло. Командир жестом указал Федору не шевелиться. Через минуту дверь приоткрылась, и из нее выбежала собака черного окраса, породой, походившая на лайку, и сразу же закрылась. Ни Митрич, ни командир не ожидали такого поворота событий, и не успели среагировать на дверь. Собака с оскаленными зубами, выбежав на крыльцо, замерла от растерянности, но уже через мгновенье, определив жертву, с лаем бросилась к Федору. Федор, ни секунды не мешкая, сделал шаг влево, схватил пса за туловище и навалился на него всей массой тела.
– Вы окружены, сдавайтесь и выходите с поднятыми руками! – приказал командир.
Выстрелы снова прошли навылет через закрытую дверь.
– Может, туда гранату кинуть? – громко спросил Митрич. – На кой они нам, Степан?
– Гранату, говоришь, а можно и гранату, коль не сдадутся, – громко ответил командир.
В это время послышался треск стекла и выстрелы. Командир жестом приказал Митричу оставаться на месте, а сам стремглав обежал дом. Через окно свисал простреленный в голову труп амбала с автоматом наперевес, а рядом стоял боец, держа наготове свой автомат.
