— В Испании не понимают этого, — говорит Барселона. — Там их начиняют апельсинами и варят, пока мясо едва не слезает с костей.
— Таких людей нужно расстреливать, — решает Порта. — Портить утку таким образом — кощунство.
Мы снова двигаемся в путь и проходим через узкий распадок, все еще говоря об утках. С обеих сторон нас окружают высокие стены снега и льда. Ноздри заполняет едкий запах смерти.
Мы удивленно осматриваемся, ища взглядами мертвые тела. И не скоро сознаем, что этот отвратительный, тошнотворно-сладковатый запах несем с собой именно мы.
— На всю жизнь пропахли трупами, — негромко говорит Старик.
Он прав. После четырех лет на фронте запах смерти впитался в нас так глубоко, что избавиться от него будет трудно.
На марше мы говорим о мире. Многие из нас носят военную форму с тридцать шестого года и не могут представить, каково это будет снова надеть гражданскую одежду и ходить в туалет, не щелкая каблуками и не спрашивая разрешения. В сущности, мы уже не верим в мир. Порта думает, что эта война будет столетней. Он составил сложное уравнение, которое, по его словам, показывает, как это может быть сделано. Каждый год парни достигают призывного возраста и идут сложить головы на алтарь отечества. Тема эта так интересна, что мы объявляем привал для ее подробного обсуждения.
Незнакомые нам офицеры боевой группы, в которую мы снова влились, начинают криками гнать нас вперед. Они нервозные, испуганные и в отличие от нас непривычные к пребыванию на территории противника. Чтобы выполнять подобные задачи, нужен особый род людей.
Хороший диверсант прежде всего не должен быть ни безмозглым любителем риска, ни выпускником обычной военной академии. В нем должно быть многое от злодея, ему нужно умственное развитие шестнадцатилетнего мальчишки, дабы он толком не понимал, что так же смертен, как те, кого он косит из автомата.
Из темноты на нас бросаются темные фигуры. Сверкают штыки, автоматы поют о смерти. Схватка длится всего несколько минут. После этого эпизода в снегу остается несколько тел.
Боевая группа идет дальше длинной походной колонной. Офицеры раздражены, орут и визжат на солдат, чтобы скрыть собственный страх.
Второе отделение немного отбивается от группы. Если русские вернутся, лучше будет действовать самостоятельно, и мы знаем, что возвратимся к своим. Сибирские войска любят налетать внезапно и потом исчезать в снегу, как призраки.
— Думаю, завтра все это кончится, — говорит со странным выражением лица Грегор, — а вам проломят черепа сегодня! Ну и вид у вас будет, а?
— C'est vrai, mon ami[33], так может случиться, если тебе изменит удача, — говорит Легионер. — У меня был товарищ во Втором полку Легиона[34]. Бывал с нами повсюду, где шли тяжелые, жестокие бои, и ни разу не получил ни царапины. На груди у него были все награды, какие только может получить младший командир во французской армии. После восемнадцати лет службы он решил демобилизоваться. Документы у него были в порядке, и он подыскал место в таможенно-акцизной службе. Поднялся, чтобы попрощаться с оберстом, и выпил с ним по стаканчику. Спускаясь после того, как сдал оружие, он весело спрыгнул с одной лестничной площадки на другую, и нога у него попала в ведро с мыльной водой. Полетел вниз головой по всей лестнице и треснулся ею о стоявшую внизу ружейную пирамиду. Умер на месте. Перелом шеи и позвоночника!
— Можно подавиться куском мяса, сидя в сортире, — говорит Порта, который часто обедает в таких местах.
— Пожалуй, буду теперь осмотрительней, — задумчиво говорит Малыш. — Сломать шею из-за ведра с водой! Даже подумать жутко, разве не так?
Мы идем усталые, понурые. Весел один только Порта. Он продает часть русских продуктов. Но внезапно его успешная торговля прекращается. Среди ночи нарты исчезают. На другой день олень возвращается, но с пустыми нартами. От ярости Порта выходит из себя.
Первым делом он подозревает в краже главного механика Вольфа, но тут же выбрасывает эту мысль из головы. Вольф ни за что не приблизится к фронту, хоть и патологически жаден.
— Попадись мне только в руки этот гнусный воришка, — кричит он, беспомощно колотя кулаками снег, — я вцеплюсь своими наманикюренными пальцами в горло этому ублюдку и буду сжимать их, пока этот сын шлюхи не отбросит копыта. О, это, должно быть, опытный прохвост. Это явно не главный механик Вольф. Он вороватый, жадный скот, как и все, кто нашел себе теплое местечко, но не настолько подлый. Кое в чем Вольф похож на меня. Если какого-то гнусного типа нужно избавить от бремени надоевшей ему жизни, мы сделаем это приятным, цивилизованным образом. Я знаю Вольфа, как самого себя. Вольф не пойдет на такую низость, разве что они сговорились заранее. Нет, он ни за что не стащил бы то, что я добывал в поте лица. В крайнем случае оставил бы половину. Однако если это не может быть Вольф, то кто может быть? — Порта поднимает взгляд к несущимся тучам и молитвенно складывает руки. — Господи, помоги мне найти эту подлую гадюку, эту проклятую змею, чтобы я мог исхлестать ему задницу раскаленной колючей проволокой!
— Черт бы побрал эту мерзкую погоду, — стонет Грегор, остановясь, чтобы смахнуть с лица снег.
— Мы не выйдем к своим, — скулит вестфалец. — Давайте сядем, дождемся русских, пусть все будет кончено.
— Ты спятил, — презрительно кричит Порта. — Днем хотя бы не трусь!
— Я не могу идти дальше, — душераздирающе плачет бывший гитлерюгендовец, бросаясь в снег.
— Поднимите его на ноги, — сурово приказывает Старик.
— Гитлеровский мальчик капитулирует, — довольно усмехается Малыш, размахиваясь ручным пулеметом, будто лопатой.
— Вставай, — рычит готовый к действию Хайде. Прирожденный драчун, гроза новичков, он очень любит это занятие.
— Оставь меня, — хнычет гитлерюгендовец, пытаясь ударить Хайде ногой.
— Даю тебе десять секунд, трусливая дворняжка, — шипит Хайде, упирая дуло автомата в его живот.
— Ты не посмеешь, — вопит в ужасе парень. — Это убийство!
— Не посмею, вот как?
Хайде дьявольски усмехается и выпускает очередь в снег вдоль его тела.
Парень с дрожью поднимается на ноги и, пошатываясь, идет вслед за ушедшим немного вперед отделением.
— Строевым шагом, — ярится Хайде. — Выпрями ноги, тяни носок! Подтяни ружейный ремень, дрожащая тварь, а то отобью пинками задницу!
— Ты сошел с ума, — протестует гитлерюгендовец.
Хайде делает шаг в сторону, заносит автомат, как дубинку, и зверски бьет парня по лицу.
— На сей раз ты легко отделался, — рычит он с дьявольским ликованием, — но если еще раз ляжешь без приказа, пристрелю! Марш, увалень! Бегом!
Гитлерюгендовец с текущей по лицу кровью бежит, преследуемый по пятам Хайде. Он развил такую скорость, что едва не пробегает мимо отделения.
— Эй! Куда разбежался, гитлеровское отродье? — кричит в удивлении Малыш. — Если догоняешь поезд с отпускниками, то он давно ушел!
— Почему парень в крови? — угрожающе спрашивает Старик.
— Упал, — усмехается Хайде, — и ударился лицом о карабин, который нес неуставным образом. Верно? — спрашивает он с грозной миной гитлерюгендовца.
— Так точно, герр унтер-офицер, — выкрикивает парень. — Я упал.
— Покажи свой автомат, — требует Старик, протягивая руку к Хайде. Бросает взгляд на ствол. — Впредь я буду внимательно следить, унтер-офицер Хайде, чтобы люди не падали и не разбивали лица, когда находятся возле тебя! Попадешь прямиком в Торгау, если хоть пальцем тронешь подчиненного. И мне плевать, что ты готов лизать задницу фюреру!
Хайде бледнеет и бросает на Старика злобный взгляд.
— В последней фразе ты можешь когда-нибудь горько раскаяться!
— Предоставь мне самому решать, в чем я раскаюсь, а в чем нет, — снисходительно улыбается Старик. — Однако на твоем месте я был бы поосторожнее! Ты хочешь оставаться после войны в армии. Ты не дурак, поэтому думай, что говоришь, а то может статься, что армия откажется от тебя, когда будут собирать остатки после разгрома!
— Ты думаешь, мы проиграем эту войну? — спрашивает Хайде с угрожающей ноткой в голосе.
— А ты нет? — отвечает Старик, резко поворачивается и отходит.
На северо-западе в небе зарево от громадного пожара.
— Петсамо горит, — утверждает обер-лейтенант Вислинг.
— Merde alors[35], как только могут жить люди в этой проклятой местности, — говорит усталый, замерзший Легионер. — Я истосковался по Сахаре и горячему песку!
— Могу сказать наверняка, что в жизни не стану заниматься зимними видами спорта, — с горечью улыбается Барселона, хлопая от холода в ладоши. Лицо его покрыто ледяной маской.
— Какого черта нужно Адольфу в этой стране? — спрашивает Порта каким-то замогильным голосом.
— Im Osten, da leuchtet eine heiliges Licht…[36] — язвительно напевает Грегор.
