Генерал принял его в избе. На придвинутом к печи столе горела две свечи, лежали бумаги, карты, пистолеты и шпага. Земцов казался недовольным, но не потому, что разбудили, а оттого, что оторвали от нужной работы.
— Рад видеть вас, князь! — сказал он и махнул рукой в сторону лавки напротив.
Голос его был совершенно безрадостным. Валериан сел, снял кивер.
— Я сразу к делу, — начал он, глядя собеседнику прямо в глаза.
— Да уж, пожалуйста, без обиняков. Времени у нас обоих немного…
Александрийцы, спешившись, стояли тесной кучкой посреди лагеря егерского полка. Никто не приглашал их к костру, никто не предлагал кипяточку, да и никто с ними не заговаривал, будто бы вовсе не любопытствуя: что за люди и зачем пожаловали незваными?
Замятнин положил руку на шею своего сивого, надеясь, что к нему перетечет от мерина толика живого тепла. Хмельная бесшабашность, которой он так хвалился рядом с Бутовичем, успела выветриться за час ночного пути. Корнет не очень понимал, что же он натворил, чем так недоволен полковник, но уже понял, что по его вине дюжине его однополчан не придется, может быть, сегодня вздремнуть и вовсе.
Егерский унтер выскочил на крыльцо.
— Кто здесь корнет Замятнин?.. Пожалуйста, ваше благородие, вас генерал-майор приглашают.
— Идите, — буркнул Чернявский. — И смотрите, чтобы там не полковнику…
Конец фразы Алексей не расслышал, потому как заторопился в избу. Внутри он умудрился плечом задеть печку, шатнулся, и эдакая незадача расстроила его окончательно. Он увидел Мадатова, который кивнул ему в сторону стола, за которым, опираясь подбородком на руки, сидел егерский генерал.
Замятнин доложил о прибытии. Генерал молча оглядел его, потом крикнул:
— Летошнева сюда!
Вошел тот самый офицер, с которым Алексей несколько часов назад столкнулся в усадебке.
— Здесь полковник Мадатов и корнет Замятнин Александрийского гусарского. Поручик Летошнев был послан мной сегодня с заданием обеспечить полку ночлег у дома помещика Швейковского. Приказ им не выполнен. Объясните причины, поручик.
Летошнев только раз бросил взгляд на Замятнина, а после смотрел лишь на своего командира. Еще более вытянувшись и сжав ладони в кулаки, он принялся, не в первый, видимо, раз, рассказывать о своей неудаче.
— Взяв полуроту, выдвинулся к усадьбе, где натолкнулся на неприятеля. Посчитав его позицию более выгодной, не решился атаковать, чтобы не терять людей понапрасну. Затеяв перестрелку, послал взвод с унтер-офицером, чтобы атаковать французов с тыла, через сады. Но в этот момент появились гусары. Также зайдя через сады, выбили противника и преследовали его к лесу. А корнет… Замятнин… с двумя десятками рядовых подъехал ко мне и потребовал покинуть усадьбу. Я… я мог бы оказать сопротивление. — Поручик вытянул шею, сглатывая слюну. — Но гусар было до двух эскадронов, а у меня лишь полурота. И как же ссориться между своими в виду неприятеля. Я… вернулся, не исполнив приказа.
Валериан смотрел на молоденького егеря, представил себя на его месте и решил, что больше расстроился бы не от гнева начальства, а от того, что его так унизили перед своими солдатами.
— Корнет Замятнин. — Мадатов старался, чтобы голос его звучал по возможности строже. — Что вы можете рассказать о происшествии?
Алексей судорожно пытался сообразить, что же ему ответить пускай не егерям, но командиру своего батальона, человеку, которым он восхищался, на кого мечтал походить хотя бы отчасти. И только одну мысль мог ухватить он за самый кончик.
— Я… у меня не было приказа. Я… поступил самовольно. — Теперь он вдруг понял, что хотел сказать ему напоследок Чернявский. — Я приношу извинения поручику Летошневу. И всему егерскому полку.
По тому, как двинулся вдруг егерский генерал, Замятнин понял, что сказал правильно. Сказал то, что от него ждали старшие офицеры.
Мадатов поднялся:
— От имени Александрийского полка я тоже, ваше превосходительство…
Вскочил и Земцов:
— Не надо более, князь. Я уже не чувствую себя оскорбленным. Что до поручика…
— Я принимаю извинения корнета Замятнина, — отозвался Летошнев.
Валериан смотрел на молодых офицеров и удивлялся их сходству. Похожи они были и друг на друга, и на него самого, каким он был еще лет тринадцать тому назад. Он взглянул на Земцова, и ему показалось, что и генерал видит в этих мальчиках себя, двадцатилетнего, пылкого, страстного, ждущего немедленных подвигов, почестей, уважения товарищей, славы.
— Корнет, поручик, можете быть свободными. Летошнев, посмотрите, чтобы гусар обогрели у костерка, кипятком угостите.
Когда младшие офицеры вышли, Мадатов подсел к столу. Земцов уже разворачивал карту.
— Хорошие мальчики, — сказал он, не поднимая, впрочем, головы, — Надо бы их пообтесать, и славно будут сражаться… Так что же вы предполагаете, князь?
— Я не знаю планов командующего. Но думаю, что теперь, когда мы прошли Слоним и Несвиж, естественным будет направиться к Минску.
— Разумеется. Там у Бонапарта огромный магазин, запасы продовольствия, на которые он рассчитывает. Если мы успеем туда раньше, чем его главные силы, нанесем ему удар больший, чем выигранное сражение. Французы ушли из Москвы где-то в начале месяца. Потом Кутузов дал ему несколько сражений — Тарутино, Малоярославец, Вязьма… Сейчас Наполеон, думаю, уже подходит к Смоленску.
— Я слышал, — осторожно заметил Валериан, — что он умеет двигаться быстро.
— О да! Чертовски быстро, скажу вам, князь. И появляется там, где его не ждут вовсе. Но сейчас ему нет другого пути, кроме как к Минску. Значит, адмирал пошлет нас по этой дороге. Возьмем Минск… — Земцов вел палец по карте, и Валериан с трудом оторвал взгляд от искалеченной кисти Петра Артемьевича: два пальца и часть ладони отрубила семь лет назад французская сабля. — Дальше… Дальше сомнений нет. Здесь одни только болота, и единственный путь — дорога к Березиие. Неширокая, думаю, речка, впадает в Днепр. А за пей город Борисов. Тоже, уверен, ничего примечательного — маленький, грязный. Но, если довериться карге, именно там мы все встретимся. Третья армия подойдет с юго-запада. Первая и Вторая с востока. Еще же с севера подступит и Витгенштейн. А в середине Наполеон! Загоним французского зверя, а, князь?!
— Если судить по карте, то, наверно, загоним.
Земцов засмеялся:
— А вы становитесь осмотрительны. Капитаном или же ротмистром давно бы с ротою, с эскадроном кинулись на всю старую гвардию. Полковником думаете уже дальше?
— Пока в пределах своего батальона. А генерал-майор?
— Генерал-майор, как видите, метит на место командующего. Решает стратегические вопросы. Но что делать, Валериан Григорьевич? В любой момент обстоятельства могут потребовать от каждого из нас принимать решения на ином уровне. И надо быть к этому максимально готовым. Да, да, думаю, совершенно даже в этом уверен: ключевым пунктом всей операции будет этот городочек Борисов…
Своих гусар Мадатов нашел у костра, где они уже вовсю болтали с егерями. Скомандовал «на конь», заторопил кавалеристов, разомлевших от жара, надеясь, что успеет, вернувшись на место, еще прилечь часа хотя бы на три, три с половиной.
Проехав последний пикет, подозвал Замятнина:
— Хорошо, корнет, хорошо, что вы извинились сами. Нам же завтра на противника вместе идти, а мы сегодня друг на друга кидаемся. Правильно поступили, Замятнин. Не днем, в перестрелке, а сейчас, у Земцова. Хвалю, доволен.
— Ваше сиятельство, я… — У Алексея перехватило дыхание.
— Вот именно. А теперь пристраивайтесь за последней шеренгой, в замок, где и есть ваше место младшего офицера. Смотрите внимательней за окрестностями, очень надеюсь на вас, Замятнин…
I
От кромки леса до реки оставалось чуть более полутора верст. Дорога, покинув опушку, заворачивала на юг, плавной дугой, огибая холм, уходила к берегу и, обойдя правый редут, ныряла к мосту. Длина переправы, прикинул Валериан, саженей сто. Подойти скрытно, пользуясь лощинкой, укрываясь за возвышением, да метнуться галопом. Глядишь, через несколько минут — на том берегу, уже в предместьях Борисова. Все сложилось бы замечательно, если бы не грозный тет-де-пон, предмостное укрепление; один вид его тут же охлаждал самые горячие гусарские головы.
Два редута, каждый в четыре фаса, соединены были мощным земляным валом. По два орудия в каждом и сотни мушкетеров, пристрелявших, наверное, уже каждую квадратную сажень поляны. Ветер тянул из-за реки, донося чужую быструю речь, звяканье металла, дымок от костров, запах пищи. Гарнизон собирался завтракать, не подозревая, что русские уже на опушке.
— Поворачиваем, — шепнул Мадатов Чернявскому, — нечего здесь больше маячить. Лошади еще заржут, совсем плохо будет.
