— Газу, газу, газу! — Егор возбужденно бесновался. — К бою! — скомандовал он сидящим. Вскинул свой автомат с колен, приготовившись отреагировать на любую, даже внезапную атаку.
Стеклов, беззвучно смеясь или щурясь от ветра, выставил автомат в сторону.
Прокручивая случившееся в голове снова и снова, Егор веселился, перекрикивая ветер:
— Вот, мудила-водила! Он просто не видел нас… вовсе!
— Ха! — смеялся Стеклов. — Еще какой! Хули, здесь, права купил и поехал! Он вообще вывернул перед столкновением, вероятно, завершая манёвр поворота во двор… налево! Ему было по херу на нас!
— Дебил!
Глядящие из черной маски глаза Егора блестели возбуждением, и казалось, готовы были прыснуть фонтаном смеха. Водитель БТРа «летел» будто бы и вовсе управлял самолетом. Добравшись до заводской комендатуры, вымазали жирной грязью все опознавательные знаки и бортовые номера, имеющиеся на броне. Долго смеялись от животов. Охали и ахали, заливаясь звонким ребячьим смехом. А потом купили водки.
Вернувшись на базу, Егор был срочно вызван в штаб бригады. Поднявшись на второй этаж, Егор обнаружил на ЦБУ помимо оперативного дежурного, комбрига, начальника штаба и начальника разведки бригады полковника Стержнева.
— Товарищ полковник, — обратился Егор к комбригу, — инженерная разведка маршрута проведена. Фугасов, взрывоопасных предметов — не обнаружено.
— Ну и хер-р-рово… что не обнаружено! — эмоционально и несдержанно выругался Слюнев. — Херово ищешь! Не обнаружено… — передразнил Слюнев Егора. — Ты — не обнаружил… а на Хмельницкого подорвались на фугасе два УРАЛа 46 бригады! Есть потери… и они на твоей совести! Не обнаружил он…
Егор молчал, повесив голову на грудь.
— Сейчас, выезжаешь с полковником Стержневым на место подрыва… Жди внизу.
— Есть… — хмуро ответил Егор, и угрюмо поплелся к выходу.
С тяжелым сердцем Егор вывалился на улицу. Скверные мысли окутали голову: неодолимо хотелось понять, как допустил он такую промашку. Мысленно представляя ужасные последствия, Егор и не заметил, как следом за ним вышел Стержнев, как садился на БТР, как ехал, глубокомысленно вглядываясь в никуда, неодобрительно качал головой. И пришел в себя только тогда, когда остановились, не доезжая до места. Егор постоял некоторое время, молча, недалеко от зияющей воронки, и по дороге зашагал в ее сторону.
Взорванный фугас, оставил после себя рваную дыру в земле, вывернув несколько бордюрных блоков наружу, на проезжую часть дороги, искрошенных и изломанных. Большое количество земли, травматически вырванное из земли, было раскидано всюду, и раскатано по дороге неугомонными машинами. Егор прищурился от яркого света, выставив ладонь над бровями, как козырек кепки. Солнце, вырвавшись из-за тучи, заслонявшей его, брызнуло переломленными лучами на покрытую пылью дорогу, деревья, на стены и окна домов. Казалось, что земля висела даже на сучьях деревьев. А та, что лежала искрошенным, наматывалась на колеса визжащих по дороге машин, отражаясь эхом в обе стороны, давно разнеся весть о взрыве скрипящими тормозами, дребезжащими оконными стеклами и женскими голосами.
«Удивительно, — думал, стоящий над воронкой Егор, спрятав руки в карманы, — а ведь буквально через час, о взрыве, уже никто не вспомнит. Ни люди, ни машины, ни даже асфальт, на котором к тому времени не останется и следа. Только зияющая, кровоточащая грунтовыми водами яма будет корчиться от боли и скалиться, своими рваными и пыльными краями. Говорят: «снаряд в одну воронку дважды не падает», — Егор стал сомневаться: «Возможно, и не падает… зато аккуратно укладывается, умелыми руками боевиков! На этом месте, уже была неглубокая воронка от другого подрыва фугаса и, проводя разведку утром, в этой воронке ничего не было. Оставалось думать, что сразу после проведения разведки, «чехи», заложили фугас в готовую выемку. Не тратя времени на более тщательную подготовку взрыва. Возможно, утром, двигаясь по дороге в обратном направлении, спустя час времени, группа как раз накатилась бы на него… — При этой мысли Егор одобрительно закивал головой. — Индейцы племени Могикане обладали обостренным звериным чутьем… — Вспомнил Егор. — А Лермонтов, воевавший в этих местах, всегда привлекал меня своей отчаянной храбростью и пиратской харизмой! — согласился Бис. Хотя к творчеству его, Егор относился весьма прохладно…
Вечером, вернувшись в расположение роты, и буквально завалившись за стол, Егор достал дневник. Некоторое время сидел, задумавшись, вроде роденовского мыслителя, думал о жене и сыне, о том, что произошло за день. Пытался сделать короткую запись дня, но события, как и их последствия, были настолько многозначительны, что не давали собраться с чувствами. Все же мысли о дорогих и далеких людях возобладали над всеми другими, остальными и неглавными, захватив тоскующее сердце Егора. Желая выразить необъяснимую сердечную тоску по самому дорогому человеку, принялся сосредоточено писать:
А в прошлой жизни… я… я в прошлой жизни…
Я в прошлой жизни был пират, но не повешенный на рее,
Волной не выброшен на берег, а поглощен пучиной вод.
Как все, был увлечен войной и звонкой жаждой приключений,
В таверне, ромовых забвений, твоей сражен был красотой…
В походах рвутся паруса, и ветер тянет нас за нити,
Как много сделали открытий — земли, и света чудеса.
Пиратский кодекс берегли, что был прописан кровью с ромом,
Твои глаза, мне были домом, а сердце — колыбель любви.
Я весел, беззаботен, пьян. Бессмертен, в пистолетной драке,
И в абордажевой атаке — заговорен от всяких ран.
На теле выколот Нептун, лишь одному ему я верен,
За это, шлет мне, я уверен, твой нежный стан на берегу.
…И вот когда уж горизонт чернел вдали земли полоской,
И этот берег, с виду плоский, назвали нам — Анауак…
Здесь кланялись Тескатлипоке, ацтеков приносили в жертву,
И мы, подобно бризу-ветру, пришли сюда не просто так.
Страной туземной обречен, на смерть привёл Кортес Великий,
На пике новых мне открытий, стрелой индейской был сражен…
Мой прах укутал океан, в твоей груди не брошу якорь.
Меня убил индейский пахарь, и будет небом проклят он!..
Егор захлопнул карандаш в блокноте. Пора было ложиться спать, в палатке уже давно спали. Было тихо, и тускло горел свет настольной лампы. Рядом с печью сидел солдат-истопник, складывал сырые дрова вокруг печки. Аккуратно, чтобы никого не разбудить выгребал золу из поддувала. Егор встал, потянулся руками кверху и, шаркая тапками как старик, грузно побрел к кровати.
* * *
Сегодня, 23 декабря 2000 год (время 21:35), на моем маршруте (ул. Б. Хмельницкого) — подрыв фугаса и скоротечное боестолкновение. С невидимым врагом! Очень трудно в этом хаосе, а иначе, то, что начинается после подрыва назвать нельзя, — разобрать, что происходит. Боевой порядок — огромен по протяжённости. Как управлять, не понятно? Орать — бессмысленно!
ЭТО УЖЕ ТРЕТИЙ ФУГАС ЗА ПОСЛЕДНИЕ ТРИ ДНЯ!!!
Взрыв произошел между первым и вторым БТР-80. Эквивалент — пара 152 мм артиллерийских мин. Контузило разведчика с группы прикрытия, отбросив его взрывной волной под БТР, словно тряпку. Сапёры не обнаружили! Прошли мимо! Мы ответили огнем, по «высоткам», но враг не всегда видим, а мы до отчаяния глупы. Спасибо, Господу, без потерь.
Крыжевский (начальник штаба), орёт на меня как резаный. Волосы дыбом, ходит вдоль меня своими семимильными шагами, всю морду мне заплевал, а я в душе не еб… как найти радиоуправляемый фугас. Устал, нечеловечески, как скотина. Наверное, нервное…
Богдана Хмельницкого… Шли в боевом порядке, Егор немного в стороне, по тротуару. Стеклов шел рядом, но Егор сейчас не противился этому. Так случалось не часто, но вдвоем всегда веселее, пусть и в нарушение приказа.
— Слушай, мы как камикадзе… здесь. Скажи? — зевнув, сказал Стеклов.
— Да… наверное… — рассеянно ответил Егор, — хотя знаешь, — Егор сделал паузу, подумал, — наверное, нет.
— Чего это — нет?
— Ну, не похожи…
— Ага, особенно ты! В зеркало посмотри! Тебе еще белую повязку с красным солнцем…
— А-а! — догадался Егор. — Ну, если только так…
— И так, и так… Два дня подряд подрываемся! Точно, как камикадзе-смертники!
— Смертники… — повторил Егор, словно впервые в жизни произнес это слово, — аккуратно. — А ты что-нибудь знаешь о них?
— Ну… так-то — да!
— И что? — спросил Егор. — Кто они? Чего хотели?
— Умереть… Умереть за… — Стеклов не находил нужного объяснения.
— За что? — торопил Егор.
— За… победу, наверное! За Японию, — сказал Владимир.
— Вот! Но мы-то вроде не хотим умирать… за Японию. Ты хочешь?
