у нее в ногах. Она вздрогнула, оперлась на локоть. Совсем близко увидел загорелое плечо.
— Ижина, — отводя глаза, проговорил он, — знаешь, о чем я думаю? Я всегда завидовал тем, у кого семья. Немного человеку надо. Жить, работать и каждое утро вот, как сейчас, видеть… тебя.
Он наклонился, взял ее за руку. На какой-то миг она вся подалась к нему, и вдруг в глазах ее метнулся испуг.
— Ижина! Постой.
— Пусти!!
Искривленные, почти брезгливые губы. Вскочила с койки, задев его по руке горячим коленом, и кинулась к дверям — растерянная, в светлом халатике. В дверях обернулась, прикусив губу, скрылась за пологом. С пестрой колыхающейся ткани укоризненно закривлялись клоуны в колпаках.
И сразу стало пусто — на душе и в комнате. «Ведь я не хотел ничего дурного». Казалось, она вот-вот войдет, улыбнется и все станет на свое место.
Никто не шел.
Где-то в кухне звякала посуда.
Тихо вышел из комнаты, миновал прихожую. Долго возился с замком…
В подъезде оглянулся и увидел Ижину. Она стояла, прижавшись спиной к стене, словно хотела остаться незамеченной. Даже не взглянув на него, вскинула на плечо самодельную мотыжку и торопливо зашагала к кустам. Он позвал ее — не обернулась.
Тропинка уходила влево, к цветнику, оттуда слышалось легкое чирканье тяпки: дядя Карел уже работал. Внезапно Ижина остановилась. Из-за беседки в новом кителе и высоких сапогах появился Неженцев. Он улыбался. Издали казалось, будто во рту у него кусок фарфора.
— А-а, доброе утро, прекрасная незнакомка, — нараспев сказал Неженцев, раскланиваясь. Он улыбался как-то уж слишком откровенно и вместе с тем пытливо поглядывал на понуро подходившего Виктора.
— Смотрите, а я и не догадался, что вы здесь живете. Но… Судя по всему, и к лучшему. Третий лишний, а?
— О! Не, не, — залепетала Ижина, мочки ее ушей розово вспыхнули. — То отец позвал… пригласил всех…
— Кстати, Мелих, комроты тебя ждет.
Виктор сжал зубы. Зачем она оправдывается?! Рывком свернул на боковую, густо заросшую просеку и, не разбирая дороги, через колючий кустарник зашагал к воротам. Остановился, тяжело дыша, все лицо исцарапал. Сердце колотилось: «Повернуть назад? Ведь он там с ней, чего ради!»
Краски утра сникли, будто слиняли. «Ах, как глупо, плохо! Все плохо», — и побрел к воротам.
У дороги возле колонки шумно плескались полуголые солдаты. Виктор смутно представил все, что осталось там, за чертой сада: семейный альбом, нежная доверчивость, шепот в ночи. А может, ничего и не было?
Сиял на солнце вымытый до блеска яично-желтый «оппель». Майор Бабаянц, навалившись животом на палку, старательно вытирал тряпицей боковое стекло.
— А… Виктор, доброе утро, — сказал он. — Что это у тебя такой вид, словно ты всю ночь с кошками воевал?
У Виктора слова застряли в горле.
— Гм… тайна, — испытующе обронил майор. — Ну, хорошо. Что думаешь делать? Займись-ка машинами. Кстати, там запчасти привезли.
— Есть.
— Ну вот и славно. — Майор слегка поморщился, оттопырив губы. — А то, понимаешь, меня с часу на час могут вызвать. Так чтобы душа была спокойна. Головная твоя совсем разболталась.
— Разболталась, — машинально подтвердил Виктор.
— Ну вот. Проследи.
— Жаль… что вы уезжаете, — вздохнул Виктор. Майор сурово поглядел ему вслед и тоже почему-то вздохнул…
Машина уже была поднята на домкрат, под ней лежал на спине Потапович и гремел ключами. Солдаты, о чем-то оживленно беседовавшие меж собой, завидев лейтенанта, примолкли. Степа был в одной майке. Он сидел, обхватив колени мускулистыми белыми руками и подняв к солнцу обветренное лицо. Вяткин, прищурив слезящийся глаз, сосредоточенно дымил козьей ножкой. Из широкого ворота свежестираной рубашки торчала поросшая седым пушком худая шея.
— Может, закурите нашего, товарищ лейтенант? — предложил он. — Хороший табачок, домашний.
— Нет, спасибо, — рассеянно ответил Виктор, присаживаясь на пыльный, твердый, как камень, резиновый скат. Деликатность Вяткина почему-то вызвала в нем смутное ощущение вины: пожалуй, зря он вчера так раскричался. Не переставая ощущать в душе гнетущее, жалостливое чувство, он спросил:
— Что ж притихли? О погоде разговор?
— Нет, — сказал Вяткин. — Про демобилизацию речь вели. Войне, почитай, конец. Сеять пора. А мужиков в колхозе раз-два — и обчелся. Вот бы нам, старикам… Степан, он, конечно, еще молод…
— Молод! А баба у меня там? Перед войной только расписались, как трактор получил. — Степан блаженно сожмурился. — Эх и хорошо… И чего я раньше, дурак, не женился?
Лежавший под машиной Потапович даже ногами задрыгал, давясь от смеха.
— Вот бы нашего брата и отчислить, — продолжал Вяткин. — Какая из нас мирная служба? А хлеб мы делать можем… Государству-то хлебушек нужен. Ну, и желали поинтересоваться: ничего не слыхать насчет увольнения, какие разговоры ходят?
— Пока неизвестно, — рассеянно ответил Виктор, а про себя с горечью подумал: «Как мелки все мои беды по сравнению с тем большим, что живет в этих людях. А я? Оторвался от мужика, а до Неженцева не дорос. Гайка слаба, как говорится… Поперся в гости… о культуре балабонил. Шепот, робкое дыхание. Страдалец. Отбрили. Так тебе, дураку, и надо. Не лезь, медведь, в малину, не про тебя сажена. Вот Неженцев — тот другое дело, с подходцем».
Сплюнул, поднялся. Впервые называя Вяткина по имени и отчеству, сказал:
— Постараюсь, Иван Егорович, разузнать. Вот определимся в городе. Самому здесь тошно.
— Премного вам благодарен!
Махнув рукой, Виктор пошел проверять машины. До полудня работал не покладая рук, сам лазил под капоты, помогал ремонтировать скаты: все время был как в забытьи. Неженцев не появлялся, куда-то исчез Бабаянц. На душе было тревожно, жгучим угольком теплилась обида. Сбоку вырос Потапович, полуголый, в одних трусах. Засмеялся, вытирая пучком грязной пакли потную, бронзовую грудь.
— Шо ж вы, товарищ лейтенант, задержались? Неженцев там вашу паненку на рояле охмуряет. С машины видать.
Виктор в упор посмотрел на Потаповича, сдернул гимнастерку и быстро зашагал к воротам.
Еще издали услышал звуки рояля, разглядел каштановую голову Неженцева под черным обрезом лакированной крышки и рядом другую — светло-золотистую. Подальше, на цветнике, дядя Карел, тыча тяпкой по сторонам, что-то объяснял майору.
— Га! Виктор, — закричал дядя Карел. — Где ты загинул? А мы ждали на обед!
Виктор подходил к цветнику, стараясь не глядеть на беседку. В голосе чеха ему почудилась сочувственная нотка. Майор тоже как-то чересчур уж внимательно смотрел На него сквозь черные очки.
— Хорош, хорош хлопак у вас, — словно бы вздохнул дядя Карел, — свой. Ну иди, иди до молодых. А мы тут, старики…
Виктор, как заводной, повернул к беседке. Шел, опустив голову, не зная, куда девать испачканные в мазуте руки.
* * *
Ах, лучше бы он вовсе не приходил!
Ижина едва кивнула ему
