Идут фашисты, сперва робко, а потом наглее.
— Ждать! — еще раз требует Митрофан Зинченко.
Сто метров, восемьдесят… рукой подать…
Точность партизанского огня потрясающая. Он скосил половину штурмующей группы. Бегут фашисты на исходный рубеж, Зинченко использует миг растерянности врага:
— Бегом!
Пулей выскакивают из кошары, вдоль кустов, пригнув головы, с молниеносной быстротой вбегают в буковый лес. Пули запоздало свистят за их спинами.
Шуму на десять верст вокруг. Надо хитрить. Приходится шагать там, где и зверю не пройти. Трудна дорога поперек гор, особенно трудна из-за проклятого зноя, когда солнце буквально буравит голову, спину. Трудна и длинна. Это нечеловеческая дорога. Сейчас, в мирное время, отлично экипированные молодые люди с запасом калорийной пищи проходят ее за день и зарабатывают значок «Турист СССР».
Зинченко, проводник дед Кравченко, которому далеко за пятьдесят (только совсем недавно он пришел в себя после тяжелой контузии, худой одна лишь тень осталась от него, борода стала острее и даже сгладила постоянную хитроватость на лице), железнодорожник-севастополец Александр Гамота, бывший паровозный машинист Николай Братчиков и еще два севастопольца — фамилии их утеряны — прошли эту дорогу за шесть часов и ночь встретили в Голубой долине — в той самой где властвовал майор Генберг, давно ждавший нас с повинной!
Сколько сил он потратил, сколько жизней немецких он отдал, чтобы обезопасить второй эшелон Манштейна.
А Зинченко переспал в лесу, на рассвете же уничтожил охрану моста, который уже взрывался шесть раз и теперь был взорван в седьмой.
Снова партизан преследовали, но они ловко провели карателей. Те искали их повсюду, а партизаны просидели рядом с Юсуповским дворцом и видели немцев, спокойно пребывающих в зданиях.
Ночью Зинченко взял тропу на «Триножку». Вершина, вокруг пропасть, и одна лишь тропка сюда и отсюда. По ней ходили еще древние тавры.
Оборона — лучше не придумаешь. Одним пулеметом можно роты косить.
Устали. На пост снарядили Гамоту — охраняй, потом сменим.
Митрофан Никитович волновался: не заснет ли?
Дважды проверял: парень на месте, бодрствует.
— Не беспокойся, командир. Вздремни малость, — говорит дед.
Коварны предрассветные минуты. Они сломили Александра Гамоту.
Зинченко проснулся как от толчка в сердце, посмотрел на часы: дремал сорок минут.
— Дядя Федор, смени Сашу, — торопливо приказал Даниловичу.
Тот, покряхтывая, ушел, а минут через пять его страшный крик разбудил всех.
Александра Гамоту нашли привязанным к корявой сосне. Он был без головы.
…Голова партизана была насажена на кол и выставлена перед Юсуповским дворцом.
В горячке бросились было во дворец, но командирская воля взяла верх:
— Стой!
…Самолеты все летели и летели на запад. Полыхало небо, вздрагивали горы.
Развилка дорог: одна — на Бахчисарай, другая — в горы к Биюк-Узень-Башу. Столетняя шелковица, за ней живой забор из колючей ожины. В ее гуще — партизаны, колючки до крови ободрали их лица.
Гудит тяжелая машина, в кузове полным-полно солдат.
Митрофан Зинченко спокойно, как на мирную работу, вышел из засады, прилип всем телом к стволу шелковицы. До развилки пять метров… Машина на ней. Точный бросок противотанковой гранаты! Грузовик буквально стал на дыбы, перевернулся, как игрушечный, взорвался.
Солдаты, сбивая с себя огонь, бежали куда только глаза их глядели, а Зинченко не шелохнувшись стоял за деревом.
— Пишлы, командир, — дед теребил его, застывшего.
— На место! — крикнул Зинченко так, как никогда еще не кричал. Дед юркнул в ожину.
Садами пробрались в Фоти-Сала, там спрятались в заброшенном домике с глинобитными стенами, совсем рядом дорога на тот же Бахчисарай.
Спокойствие командира было устрашающим, дед Кравченко тайно крестился, а всегда безропотный Николай Братчиков все что-то хотел предложить, да не осмеливался.
По дороге мчится легковая машина. Одна. Зинченко взял гранату, прыгнул в кювет.
Машина шла прямо на него, и, когда до нее было рукой подать, Митрофан Никитович метнул под переднюю ось гранату.
Машину разворотило, словно вывалили наружу ее нутро. У водителя было снесено полтуловища, а рядом с ним приткнулся высокий немецкий офицер, с развороченным плечом.
Это был главный каратель Голубой долины майор Генберг. Он нашел конец на земле, к которой проявлял излишний интерес и слишком рано повел себя на ней как хозяин.
* * *
Артем Филиппович Ткачев, бывший начальник Ялтинской пограничной заставы, хорошо командовал отрядом. Балаклавцы как бы заново ожили и старались нагнать упущенное за зиму. Их подхлестывал упорный слух: фашисты в деревне Скеля повесили комиссара отряда Александра Терлецкого. Они мстили и за него.
Я очень хорошо помню Артема Филипповича. Он из тех, кто в любой одежде кажется кадровым профессиональным воином.
Он никогда и ни на кого не обижался. Но это не от равнодушия, а от редчайшей выдержки, помноженной на воспитанность кадрового пограничника.
Ткачев незаменим в минуты внезапности. Его нельзя ошеломить.
Помню случай. Сидим мы с ним у речки на бревне, над нами грохочет сухое небо, сверкают молнии.
Сыпанул ливень.
Сыро, скользко. Тишина. Никакой опасности не предвидится, настроение мирное. На западе погромыхивает малость, а так — никаких посторонних звуков. Ткачев о чем-то говорит.
Вдруг он обрывает на полуслове, смотрит на гору, круто сбегающую к нам.
— Спокойно, товарищ командир, фашисты рядом, — как-то по-обычному предупреждает он меня и резко тянет к себе.
Я готов был накричать на него, но… увидел немцев, прямо на задницах скользящих на нас.
Ткачев выставил автомат и хладнокровно очередью сверху вниз срезал всю цепь. Это была настолько точная снайперская работа, что она буквально ошеломила меня.
Через полчаса в лагере был порядок, Артем Ткачев дал нагоняй начальнику охраны.
— Так они, гады, под гром присобачились! — оправдывался тот.
— Еще такой случай — в трибунал! — сказал Ткачев и отпустил.
В противоположность Митрофану Зинченко, он никогда не шел на отчаянный риск. Но уж если выходил на операцию, то возвращался не с пустыми руками.
Хочу привести лишь одну страницу из боевого дневника Ткачева, сохранившегося в архиве. Вот он весь, лаконичный старший лейтенант Артем Ткачев:
«Группа бойцов отряда, будучи на операции с 2 по 19.6.42 г. в районе Байдарской долины, произвела:
а) 6.6.42 г. На шоссейной дороге в районе Байдары — Байдарские ворота разбита и подожжена одна семитонная автомашина, а находившиеся в ней 70 чел. немцев уничтожены гранатами.
В операции хорошо действовали Тамакчи, Гросс.
б) В районе Байдарских ворот полностью перерезан кабель связи до двух килом.
в) 10.6.42 г. на шоссейной дороге в районе Байдары — Байдарские ворота разбита одна трехтонная машина, а находившиеся в ней 10 человек немцев уничтожены полностью.
г) 16.6.42 г. Был бой на яйле с карателями…
д) 18.6.42 г. на шоссе Коккозы — Ялта перерезан полевой кабель до 1 км».
Вот и все! И ни слова о том, что рейдом группы командовал сам Ткачев, что семнадцать суток группа ходила по тылам, преследуемая карателями, имея на брата по три килограмма сухарей, по пять пачек концентратов, по щепотке соли.
«Разбита и подожжена одна семитонная машина, а находившиеся в ней 70 чел. немцев уничтожены гранатами».
Как просто!
А на деле так. Партизан Тамакчи, коренной балаклавец, под видом старого и немощного татарина вышел на шоссе, помолился аллаху и его пророку Магомету у горного источника, приткнувшегося за спиной самих Байдарских ворот (и сейчас разгоряченные автопассажиры поголовно останавливаются у этого источника, освежая себя после крутой и жаркой горной дороги).
Человек молился, а немецкие солдаты проносились мимо и молча смотрели на пожилого человека, — так искренне играл наш Тамакчи, хотя ему было тогда не более тридцати пяти лет.
Помолился всласть и медленно заковылял в сторону большого селения Байдары.
Где же залечь нам? Вот о чем думал Тамакчи, зорко всматриваясь в голое тело горы, сползавшее на асфальтовую магистраль. И он выбрал это место, на первый взгляд самое непривлекательное для партизанской засады.
Только в книгах партизаны ждут врага в густых зарослях, а в жизни приходится поджидать врага в самых неожиданных местах. Здесь почти голый скат, правда обсыпанный седыми громадинами валунов, плюс ужасный солнцепек: лучи падают вертикально.
У Тамакчи верный глаз. Другая сторона дороги — крутой обрыв, а сама дорога берет резкий поворот вправо. Бабахнуть по шоферу — машина по инерции пойдет в обрыв, а с валунов чесануть из автоматов.
