– Вы собрались сдаваться русским в плен? – осведомился Вегнер.
Главачек обиделся.
– Как можно сравнивать? Мы совсем другое дело. Мы защищаем Европу. А они…
– Азию, – в нарушение субординации подсказал Дидье.
Вегнер ухмыльнулся. Брандт был занят своими мыслями. Наконец он произнес: «Пора с ними кончать», – и изложил нехитрый план. Мне, Гольденцвайгу, Главачеку и ребятам из третьего отделения следовало обойти дот слева, немного демонстративно, чтобы отвлечь на себя внимание («Они наверняка промажут, а слева все чисто»). Дидье и Брауну поручалось держать амбразуру под прицелом и при необходимости открывать по ней огонь («Всё должно быть под контролем»). Сам Брандт тем временем собирался скрытно подобраться к доту, заползти на него и угостить героев парочкой гранат («За ними никого, можно не опасаться»). Вегнер одобрил план, но для очистки совести спросил: «Быть может, все-таки дождаться огнеметчиков?» – «Справлюсь, – ответил Брандт, – не в первый раз».
Все вышло, как он сказал. Мы проделали три четверти намеченного пути, когда из амбразуры вырвался клуб дыма, раздался короткий хлопок и русский «максим» навеки замолк. Рота стремительно переместилась на новую позицию. Я, Дидье и Браун продвинулись дальше всех, захватив небольшой окопчик чуть левее дота. Мы могли его и не заметить, но оттуда хлестнули два выстрела (не так-то всё было чисто). В ответ мы швырнули гранаты. Три разрыва слились в один, и мы, пробежавши десяток метров, скатились в неглубокую ячейку. Браун, по-быстрому оглядевшись, установил пулемет. Двое русских валялись по сторонам. Один, белевший стриженым затылком, был безнадежно мертв. Другой, в спортивной майке, шарил рукой по земле и втягивал воздух горбатым носом. Дидье, зажмурившись, для верности добил его прикладом.
– Чего копаешься? – раздраженно бросил Браун. – Ленту держи.
Русские пошли в контратаку. Нам снова пришлось отступить, но дота мы им не отдали.
* * *
Рота получила часовую передышку. Наступление развивали другие. Мы сумели отправить в тыл раненых (во взводе их было пятеро), подобрать убитых (взвод потерял двоих), напиться воды (из доставленной нам канистры, во фляжках давно было сухо) и подкрепиться своими запасами (я поел сухарей с шоколадом, Дидье предпочел колбасу). После полудня продвижение возобновилось.
Впрочем, продвижение – сказано слишком громко. За время нашей передышки атакующие роты прошли с полсотни метров и теперь лежали под бешеным русским обстрелом. Мы ползком преодолели отделявшее нас от линии огня пространство и заняли отведенное нам место.
– Продолжим отдых здесь, – оценил положение Дидье.
В нашей цепи разорвались две мины. «Санитары!» – выкрикнули слева. Штос пополз туда. Парню из третьего по имени Альфред Хёфер оторвало по локоть руку, надо было срочно наложить жгут и впрыснуть обезболивающее.
Под прикрытием двух штурмовых орудий цепи перебежками и ползком преодолели еще полсотни метров. Состав встречавшихся по дороге убитых заметно изменился. Если раньше большинство было немцами, то теперь их сменили русские.
– Гляди, – шепнул мне Дидье и показал на замершего в напряженной позе мертвого автоматчика – с ногами, согнутыми в коленях, и руками, согнутыми в локтях. Пальцы сжатых наполовину кистей были направлены вверх, пистолет-пулемет с круглым диском валялся рядом. Поначалу я подумал, что Хайнц имеет в виду автоматическое оружие, но, приглядевшись, заметил – передо мною женщина. Искаженное в бешенстве лицо и засохшая струйка крови у края разверстого в предсмертном крике рта.
Подползший к нам Гольденцвайг не удержался от замечания.
– Русские без баб даже воевать не могут, хорошо устроились, монголы. Жаль вот, сдохла, я бы с ней…
– Заткнись, урод, – рявкнул Дидье.
– Пошутить нельзя? – обиделся Гольденцвайг и, виляя задом, пополз дальше. Следом вынырнул Брандт. Поморщившись, недовольно спросил: «Чего задержались, герои?» Ответа не потребовалось, он всё увидел сам. Деловито распорядился: «Автомат подобрать и за мной». Мы растерянно переглянулись. Тогда он, подползши к русской, забрал бесценное оружие себе.
«Ненавижу», – прошептал, уткнувшись в землю, Хайнц. Кого? Убитую, унтерфельдфебеля, войну? Этого я не узнал. В одном сомневаться не приходилось, она бы нас в плен не взяла. Вооруженные женщины не отличаются милосердием. Иначе бы они оставались за прялкой – или за чем остаются они в наши дни?
В перекаты разрывов влился тонкий, едва различимый писк. Нас поливали из пулеметов. Пули проносились в полуметре над землей, не задевая никого, но не позволяя поднять головы. Иногда они попадали в бугорки перед нами, и те взрывались фонтанчиками пыли. Пулеметчики меняли прицел, силились нас достать, и хоть добиться этого не могли, основная задача решалась успешно – цепи были прикованы к месту. Шедшие за нами самоходки, подбитые русскими пушками, бессмысленно торчали на середине поля. Ближняя к нам чадила. Из стоявшей подальше выбивался оранжевый факел, вертикально вонзавшийся в серое небо. При очередном разрыве снаряда из неистраченного боезапаса пламя делалось кроваво-красным и резко взлетало ввысь. Это, собственно, и указывало на взрыв, поскольку среди общего гула отдельные звуки терялись. Под гусеницей валялся командир орудия, скошенный пулями уже на броне, когда выбирался из подожженной машины.
* * *
Русская батарея и пулеметные гнезда были подавлены часа через полтора. Мы бросились вперед и заняли траншею. Были захвачены пленные, почти все были ранены. Перевязками служили грязные бинты или просто обрывки ткани. Вегнер быстро их пересчитал и распорядился отправить в тыл. По соседству гремели винтовочные выстрелы. Русские побрели, поддерживая друг друга и вяло пригибаясь при близких разрывах. Реакция конвоиров была энергичнее. Им было еще что терять.
Брандт приказал занимать оборону. Я расположился рядом с Брауном и Дидье. Бой на станции не прекращался. Нахлынула новая волна пикировщиков, и что там происходило, рассмотреть было невозможно.
– Я бы вздремнул, – признался Дидье.
– Я вам посплю, – беззлобно буркнул Брандт.
– Кому леденец? У меня есть, – предложил сидевший на станине развороченной русской пушки Штос.
– Что это? – насторожился Браун.
Мы услышали громкий стон. Осторожно заглянув под орудие – Брандт страховал с автоматом в руках, – обнаружили там еще живого русского. Зажатый в пространстве между щитом и окопной стенкой, он не был замечен при осмотре траншеи. Скорее всего, в ту минуту он был без сознания. Теперь он очнулся и, не открывая глаз, невыносимо стонал. Нога была перебита станиной, рука прострелена навылет, грудь залита свежей кровью.
Штос его наскоро осмотрел. Сказал, что ничего нельзя поделать, да и никто не позволит нести его в тыл – все, кого можно было послать туда, давно уже ушли. «Ну и черт с ним, пускай валяется», – равнодушно ругнулся Брандт. Сев по-турецки и разложив на земле газету, он приступил к обеду. Газета была на русском, но заголовок повторялся по-немецки – «Голос Крыма».
– Кто хочет жрать, присоединяйтесь, – предложил унтерфельдфебель. – Устроим общий стол. Мы это заслужили. Могу угостить коньяком.
Главачек и Гольденцвайг подставили кружки, отвинченные от фляжек. Я полез в сухарную сумку, но был остановлен новым протяжным стоном. Дидье закашлялся. Стон повторился – и повторялся, пока не сделался непрерывным. Брандт укоризненно покачал головой. Я неосторожно заткнул руками уши. Неосторожно – потому что Брандт, заметив мое малодушие, в раздражении распорядился:
– Пристрели его, Цольнер.
Я не пошевелился. Брандт неторопливо извлек из кобуры пистолет.
– Я не люблю повторять приказаний. Ты же знаешь меня, Цольнер.
Я продолжал молчать. Молчали и другие. В голове промелькнуло трусливое – пусть скорее появится Вегнер. Брандт изменил подход.
– Будь же мужчиной, парень.
Я посмотрел ему в глаза со всей накопившейся злостью. Унтерфельдфебель навел пистолет на меня.
– Ну… Ра-аз…
Я судорожно сглотнул и вытолкнул из гортани два слова:
– Не буду.
При общем молчании Брандт положил указательный палец на спуск. Я быстро добавил, в бессильной и глупой ярости:
– Катись ты к черту. Я плевать на тебя хотел. Понял? Ты!
Брандт отвел пистолет и выстрелил в русского. И больше ничего не сказал. Я встретился взглядом с Дидье. В его глазах застыло смятение и отсутствие веры в себя. Окажись на его месте я, в моих глазах он бы увидел то же самое.
* * *
Брандта убило вечером. Когда мы подошли вплотную к станции и пушки лупили по нас картечью.
А я был жив. Были живы Дидье и Браун. Главачек, Штос и Вегнер. В целом это кое-что значило.
Мекензиевы Горы оставались у русских.
Мекензиевы Горы
Красноармеец Аверин
9-12 июня 1942 года, двести двадцать второй – двести двадцать пятый день обороны Севастополя
