Все эти романтические и героические штрихи из биографии Федора Афанасьевича мне стали известны совсем недавно, хотя мы знакомы с сорок второго года. Я часто бывал в штабе Северского, помощником по разведке которого и был Якустиди. Этот худощавый человек с ввалившимися сухими щеками и с черными глазами был очень внимателен и добр к людям. Скромность его потрясала. Никто, в том числе и я, не догадывался, какую сложную игру он вел с фашистами, одурачивая их дезинформацией и тем, что умел подставлять в нужные места замечательных разведчиков, которым фашисты доверяли, как верным своим сотрудникам.
Связь между Эльяшевым и Федором Якустиди шла через Нину Михайловну Усову и ее помощницу Екатерину Федченко.
Нина Михайловна работала в Центральном райкоме партии города Симферополя. Ее многие знали. Она бросалась всем в глаза своей яркой, подчеркнуто русской красотой. И вот представьте ее на улицах оккупированного Симферополя наманикюренной, яркогубой, из брюнетки ставшей блондинкой, одетой броско, со смелым и даже наглым взором, легко заговаривающей с солдатами, а более всего с офицерами. («Я страшно трусила, — признавалась она товарищам. — И люто ненавидела гадов, но знала: роль надо играть!»)
И никому не понять, как эта «модница военных времен» ночами шагала со своей спутницей Катей Федченко, отмеривая по сорок километров; как она пробиралась сквозь сложную сеть засад и патрулей в штаб Северского.
Нина Михайловна много раз ходила из леса в Симферополь и обратно, трижды ее задерживали немецкие и румынские каратели, один раз находилась под расстрелом… Но трагичнее всего было то, что в самом городе она подвергалась постоянной опасности быть уничтоженной… нашими молодыми и горячими патриотами, которые преследовали «фашистскую суку» — такой они ее считали, — тайно и явно предупреждали: «За все тебе отомстится…» Но все подробности об Эльяшеве, Нине Усовой, Кате Федченко. Федоре Якустиди, об их помощниках — в свое время.
А сейчас вот о чем: данные Эльяшева плюс многостороннее наблюдение самих партизан за поведением дивизий Манштейна безошибочно сказали: большой «прочес» начнется 16 июля. Против восьмисот партизан выступят в полном составе 18-я пехотная дивизия, 1-я горнострелковая румынская дивизия, полицейские формирования.
Как же противостоять этой многотысячной силе?
Что же делать? Этот вопрос навис над всем заповедником. Решать Георгию Северскому, комиссару Василию Никанорову, командирам отрядов: Македонскому, Зинченко, Макарову, Чусси…
Еще одна информация от Эльяшева. Теперь известны и подробности: наступление намечается стремительное. Цель: замкнуть отряды Северского в кольцо, штурмующими полками вытеснить из главного леса, подпереть к Хейроланскому хребту и расстрелять всей огневой мощью.
Что, что придумать в ответ?
Полянка над Пескурой, вокруг высокие кроны чашевидных сосен. Душно, как в предбаннике.
Командиры и комиссары отрядов рассыпались на выгоревшем пятачке, курят, посматривают на Северского и Македонского, что стоят чуть в стороне и молча глядят друг на друга. Чувствуется: решение еще не принято.
Георгий Леонидович Северский — командир Третьего партизанского района, кадровый пограничник. Знаком я с ним с 1932 года, встречались в Дагестане. Я тогда проходил курс младшего командира в горнострелковом полку, а он отбывал сверхсрочную в дивизионе пограничников — нашем соседе. Свела нас сцена полкового клуба. Оба в актеры записались, репетировали.
В перерывах Северский бегал в полковой буфет — он всегда был при деньгах, а я слюнки поглатывал.
Однажды он толкнул меня в плечо:
— Ешь!
Французская булка и чайная колбаса. Деликатес, о котором я только мечтал, — кормежка в полку была довольно ерундовая, сидели больше на сушеной каспийской рыбе, от которой меня мутит даже сейчас.
Свел нас лес.
Давно слышу: командир Третьего района Северский! Фамилия мне ничего не говорила, привлекала масштабность действий подчиненных ему отрядов. А она была огромной. Симферопольские партизаны, например, чуть не добрались до штаба самого Манштейна, который размещался тайно в саду опытной станции. Только случайность помогла Манштейну уйти от возмездия.
Первая встреча с командиром района… У меня неплохая зрительная память, я без промедления узнал старшину из Буйнакска:
— За булки спасибо!
— Господи! Не может быть! — ахнул Северский.
Потом я пригляделся к Георгию Леонидовичу.
Его всегда привлекал Македонский. Как это он мог двести пятьдесят дней держать колоссальный отряд за Басман-горой?
Только умение классически маневрировать да сочетать этот маневр с идеальной дисциплиной — вот что позволило Михаилу Андреевичу, человеку, по существу, без военного образования, обскакать фашистов по всем статьям.
Около часа Северский и Македонский говорили друг с другом, прикидывая то одно, то другое. Около часа Северский выяснял у Македонского самые незначительные подробности из его необыкновенно смелых маршей под носом у карателей.
Потом Георгий Леонидович оставил полянку, где ждали его окончательного решения командиры, а сам умостился на трухлявом бревне, одним концом свисающем над речушкой. Он бросал в воду камушки, молчал.
А кругом тишина, только редкий шелест столетних крон нарушал ее.
— Вихмана ко мне! — приказал Северский.
Морской лейтенант с кокетливыми усиками, плотноватый, лихо козырнул:
— Есть Вихман!
— Где фашистский спецбатальон?
— Уже на Верхнем Аппалахе!
Было точно известно: первая волна карателей насквозь прочесала севастопольские леса, по складочкам ощупала все земные морщины, танками проутюжила яйлинские вершины. Батальон к батальону, интервал между ротами олень не проскочит!
Шли фашистские батальоны от яйлы до автотрассы Бахчисарай Симферополь, шли, заглядывая в каждую расщелину, взрывая выходы из пещер. За первой линией карателей, в двух километрах от нее, шла вторая, а за ней и третья.
И где-то между ними подкрадывался засекреченный батальон. Он должен взять в плен штаб Северского, радистов, начальников всех служб.
Северский призывно махнул рукой — командиры двинулись к нему. Подождав, приказал:
— Я принял решение! Начать немедленный марш на Хейроланский хребет!
Комиссар района удивился:
— Но там нас ждут немцы!
— Знаю. Мы туда не дойдем, чуть-чуть не дойдем. Мы станем тенью фашистов! Первым шагает отряд Македонского! Все! По отрядам, через пять минут марш! Вихман остается!
Северский доверял лейтенанту Вихману. А сейчас это доверие было решающим; может, потому командир позабыл об официальности обстановки, сказал негромко:
— Леня! Оставляю тебя здесь. Будешь встречать спецбатальон. Тут должна быть точка.
— Ясно, товарищ командующий.
— Рискуй на полную катушку. Разрешаю. Вот так, браток! — Северский обнял лейтенанта и поцеловал в губы. — Надеюсь, Леня!
…В полной тишине шагают восемьсот партизан. Парашютными лоскутами обмотана обувь, обмотаны и котелки, и все, что может звякать, стучать, греметь.
Знойно. Идут, идут партизаны, пот застилает глаза.
Идут, а по бокам главной колонны — дозорные, самые отчаянные, самые опытные, у кого стальные нервы, кто смеет последний патрон истратить на себя.
Тропа спускается к Аспорту — поляне с горелыми развалинами бывшей турбазы. Дорога рассекает ее на две половины, за поляной — лес, а за ним Хейроланский хребет. Там тайная огневая линия фашистов. Она ждет партизан.
Северский поднял руку — все остановились.
Стерильная тишина!
В нее медленно вплетаются далекие шорохи. Они исподволь приближаются, обрастая все новыми и новыми звуками. Это надвигается первая цепь карателей.
Тиканье часов сливается со стуком сердца.
Надо без промедления проскочить аспортовскую поляну — одним рывком.
Самый решительный миг: сумеем ли?
Северский взял автомат в руки и твердым шагом сошел на поляну. Рядом с ним стал комиссар Никаноров, потом подошел Македонский.
Их спокойная уверенность подбодрила.
Взмах Северского — и вся партизанская масса бесшумно пересекла опасное место и оказалась в противоположном лесу.
Ровно через пять минут после партизан на поляне появилась немецкая разведка. Разведчики огляделись и дали сигнал.
Огромная солдатская масса заполнила поляну. Немцы окончательно распарились. Пилотки долой! А кое-кто и гимнастерки поснимал, разулся.
Немцы окружили себя пулеметами, глядящими на леса, и начался большой привал.
Легко было разгромить этих изможденных крутогорьем и солнцепеком карателей, но делать этого ни в коем случае было нельзя. Тогда заработает вся карательная машина в составе десятков тысяч солдат и офицеров, и ни одному партизану несдобровать.
