Флемих целый день после расстрела мальчишек занимался арестами и допросами жителей и очень утомился. Приподняв бледное лицо, не оживленное и разгулом, он вслушался, поводя водянисто-светлыми глазами.
— Это на нашем левом фланге. Странно!
Левый фланг? Эриху Блогелю сразу пришла на память станица Клетская и выступ на излучине Дона, где так упорно держались русские. Ему часто мерещилась зеркальная гладь реки, на которую он смотрел с меловых высот, занятых румынскими войсками, берег, где так не хватало замка с крутыми черепичными крышами.
— Там румыны! — сказал Блогель, продолжая вслух свои мысли. — Пошла прочь! — крикнул он, отбрасывая от себя хмельную девку.
— Какая муха вас укусила? — спросил Арно Хассе, тоже встревоженный.
— Левый фланг! Вы понимаете: не станут же румыны устраивать подобный концерт для русских, да еще в такую погоду!
Блогель, как и вся остальная компания, презирал румын и итальянцев, которые не отличались воинственностью. Гитлеровцам и в голову не приходило, что их невольные союзники могут воевать нехотя, потому что ненавидят их.
— В самом деле, канонада идет на левом фланге. — Арно Хассе встал, подошел к окну. — Ни одной форточки! Вот дикари!
И, точно по команде, все, даже зябкий Флемих, бросились к дверям… Ветер шел под черным небом над белой степью, крутил снежные вихри. Ни звездочки, ни огонька. Но слышно — хлопают двери, тревожные возгласы по-немецки, по-итальянски:
— Что такое?
— Наступление!..
— Кто наступает?
Затаив дыхание, офицеры вслушивались в нараставший грозный гул. Это не только на левом фланге… Казалось, громы небесные обрушились на застывшую землю и потрясали ее со всех сторон непрерывными раскатами. Такое можно было сравнить лишь с тем, что творилось в Сталинграде в дни самых ожесточенных штурмов.
— Это мы? — спросил генерала Хассе Флемих, прихватывая ладонью ворот кителя и отворачивая лицо от снежного вихря.
Генерал пожал плечами.
— Я никакими сведениями не располагаю.
Сразу присмирев, они вернулись в угарную теплоту дома.
— Я ничего не знаю, — тревожно повторил Хассе, шагая по комнате. — Почему началось? Что там началось?
А в мыслях Вейлана возникло то, как в бытность его начальником жандармского поста в одном из лагерей смерти стоял перед ним обреченный русский солдат и смотрел ему прямо в лицо жаркими, смелыми глазами — весь выражение смертельной, лютой ненависти. Потом его повесили, но он и на казнь шел не сломленный и еще грозил, выкрикивая что-то разбитым ртом. Только одну фразу передал Вейлану переводчик: «Ужо прижмут вас наши!»
— «Ужо». Что значит по-русски «ужо»? — спросил Вейлан.
На него взглянули — кто удивленно, кто с недоумением.
— «Ужо» — значит «потом», — перевел Флемих.
— Очень глупо, — пробормотал Вейлан.
Флемих покраснел, готовый вспылить — усталость делала его раздражительным, — но сдержался.
— Есть еще другой перевод. У русских, должно быть, мало слов, и одно какое-нибудь слово имеет самое разное значение. «Ужо» — это и угроза мести, в смысле: погоди, придет время.
— Ах, черт! — Вейлан, неловко повернувшись, толкнул бутылку. Чудесное донское вино — цимлянское шампанское, — красное, как кровь, хлынуло на полу его щегольского кителя, на отутюженные брюки и сияющие сапоги, обтягивающие икры.
— Какая-то неожиданность! — хмуро усмехнулся Хассе.
Вейлан с минуту стоял неподвижно, склонив гладко выбритую шею и напомаженный, словно отлакированный зачес, — смотрел на влажные пятна на своей одежде, совсем как кровь…
К вечеру с правой стороны Дона хлынули бегущие в панике румыны; шли и ехали в высоких белых и черных барашковых папахах. Немцы встречали их криками:
— Черномазые трусы!
— Что там у вас произошло?
Мирные жители сразу воспрянули духом:
— Румыны драпают. Куда же?
— Видно, наши наступают с Клетской.
Офицерам уже объявили приказ по гитлеровской армии.
— Да, русские атаковали, но панике не поддаваться, — сказал генерал Арно Хассе на смотре вновь сформированной дивизии. — Сталинград должен быть взят!
«В самом деле, чего мы всполошились! — подумал Эрих Блогель, узнав о приказе. — Немецкая армия — это несокрушимо».
Но видение замка на берегу Дона все-таки померкло в его воображении. Кто мог думать, что после поистине сокрушительных ударов русские смогут начать такое мощное наступление по всему фронту?!
26
Среди ночи Логунова вместе с другими командирами вызвали в штаб дивизии.
— Ну, товарищи, — торжественно и серьезно заговорил генерал Гурьев, здороваясь с ними, — готовьтесь к наступлению.
— К наступлению? — выражая общее удивление, переспросил Логунов. — Мы каждый день атакуем врага, не жалея сил, товарищ генерал.
— Это не то. Готовьтесь к общему наступлению. — Командир дивизии встал, явно взволнованный, прошелся по блиндажу. — Дожили наконец! Подкрепления сейчас не просите, но помощь будет такая, о какой мы и мечтать не могли. Утром в четыре тридцать артподготовка с левого берега. В шесть наступаем. Щорсовцы будут пробиваться к Людникову. Вам, — Гурьев обернулся к командиру полка, в котором находился Логунов, — вам наступать на Среднесортный. Сигнал — три красные ракеты поперек течения Волги.
Слушая приказ, Логунов смотрел на комдива, словно запоминал выражение его лица, одухотворенного той умной убежденностью в своей силе и правоте, которая делает прекрасными самые простые лица.
«Да, дожили!» — думал он, тоже проникаясь этой убежденностью.
Когда командиры вышли из штаба, повалил хлопьями снег, поднялась метелица.
— Эк его прорвало! — сказал Логунов, взбегая на бугор. — В степи сейчас настоящий буран.
«Нелегко будет нашим частям идти в наступление», — подумал он, но и эта мысль не омрачила светлой решимости, овладевшей им в блиндаже комдива…
Сразу после возвращения из штаба Логунов созвал командиров и политработников своего батальона. Солдатам объявили о наступлении за час до артподготовки. Наблюдая за людьми, Логунов заметил и у них те же чувства, какие испытал он сам. Вначале удивление, потом раздумье, а за ним душевный подъем. Лица оживились, повеселели. Словно взвесив совершенное ими, люди поверили в возможность наступления, а поверив, загорелись этой идеей. Все начали готовиться к бою.
— Пришла пора разделаться с фашистами по заслугам! — Володя Яблочкин обернулся к Коробову и добавил с улыбкой на смугло-румяном чернобровом лице: — Ну, товарищ командир, может, и правда скоро в Москву поедем! Уж если погоним гадов, так передышки им не дадим.
— Правильно! Терпение наше лопнуло. — Петя Растокин встал посреди блиндажа, как монумент. — Да я им за одного Оляпкина таких чертей всыплю… — Петя не нашел на этот раз подходящих слов, лишь выразительно повертел тяжелым, точно кувалда, кулаком. — Только поскорее бы вернулись Нечаев и наш дорогой фельдшер Денис Антонович. Он хотя штатский человек, но для нас незаменимый.
Яблочкин неожиданно рассердился:
— Штатский? Это Хижняк-то штатский! Он и всю гражданскую прошел. Я не побоялся бы с ним на любое задание пойти.
Лицо Яблочкина очень возмужало за последнее время, но тонким носом и полными губами он вдруг напомнил Коробову Лину Ланкову.
«Похожи ведь. Хотя та была совсем беленькая», — с щемящей грустью отметил Коробов.
— Выгоним фашистов со своей земли. Пройдут везде революции, и тогда конец войнам. Навсегда конец, — уже задумчиво заговорил Володя, приподнимая бархатно-черные брови.
— А если не будет революций? — простодушно спросил Растокин.
— Ну как не будет! — загорячился Володя. — Должны быть обязательно. Ленин сказал: где слабее цепь империализма, там она лопнет.
— Где же она, по-твоему, слабее? — не унимался Растокин.
— В Китае, в Индии.
Петя Растокин свистнул.
— Ты не свисти, а то ведь я рассердиться могу, — рассудительно предостерег Володя, и, хотя он был наполовину легче Растокина и выглядел против него мальчиком, тот сразу сделался серьезнее: Яблочкина очень уважали в части.
— Я к тому, что надо думать об империалистах настоящих, чтобы лишить их возможности воевать, — продолжал Петя Растокин, который не мог сразу умолкнуть, когда добирался до рассуждений. — Они хоть наши союзники, а, наверно, мечтают, чтобы фашисты нас уничтожили. Ну, скажите на милость: где обещанный второй фронт? Когда он объявится? Когда фрицев погоним?
Разговор сразу перешел на предстоящее наступление.
— Боевая задача всем ясна? — спрашивал Логунов. — У вас в группе есть новички. В бою коммунистам быть впереди, а молодых бойцов рассредоточить. Может быть, по возрасту-то вы и одногодки, а по боевому опыту в отцы им годитесь.
