Александръ Амфитеатровъ
(Old Gentleman)
Средневѣковыя тѣни
(Фламандскія легенды)
— Покричи еще, сорванецъ, покричи, покричи у меня. Вотъ — придетъ Mapiя Marpo и возьметъ тебя въ мѣшокъ.
Такъ унимаютъ во Фландріи капризныхъ ребятъ, когда они орутъ во весь ротъ, и нѣтъ на нихъ никакого угомона. И рѣдкій баловникъ не стихаетъ послѣ угрозы. Дитя робко прячется въ юбки матери и лепечетъ:
— Я больше не буду. Не надо, не зови Марію Магро.
Марія Магро — не бука, не кикимора, ни итальянская, ни брокенская вѣдьма, ни какое-либо другое фантастическое чудище изъ дѣтскихъ сказокъ. Фламандцы — народъ положительный, и дѣти у нихъ положительныя. Чтобы настращать фламандское дитя, мало небылицъ. Ему нужно пугало реальное.
Mapiя Магро — фигура историческая. Она жила въ XIII въкѣ, и ужасная жизнь ея кончилась ужасною смертью.
Отецъ ея, Жакъ Магро, былъ дворянинъ и разбойникъ. Впрочемъ, по тому грозному времени, это — плеоназмъ. Если не каждый разбойникъ былъ дворяниномъ, зато каждый дворянинъ былъ разбойникомъ.
Единственною хорошею чертою въ тогдашнемъ обиходѣ разбойниковъ-дворянъ было — что, весьма усердно враждуя между собою за право добычи, кому рѣзать купечество и прочій не-дворянскій народъ, они, въ ярой ненависти своей, незамѣтно перерѣзали другъ друга.
Магро рѣзались съ де-Мавуази. Въ одинъ грозный день, Жакъ Магро взялъ штурмомъ замокъ Жана Мавуази, убилъ врага и — весь еще въ крови — осквернилъ на трупѣ Мавуази жену его, тяжелую въ послѣднемъ мѣсяцѣ. Несчастная разрѣшилась отъ бремени мальчикомъ и умерла. Предсмертный ужасъ матери отразился на тѣлѣ младенца: на груди у него оказалось родимое пятно, красное, какъ кровь, въ видѣ руки, сжатой въ кулакъ.
По непостижимому недоразумѣнію, Жакъ Магро не догадался размозжить ребенку голову. Кто-то изъ родни Мавуази взялъ дитя къ себѣ на воспитаніе. Мальчика окрестили и назвали по отцу Жаномъ. Онъ выросъ, узналъ исторію своихъ родителей и сдѣлался оттого очень задумчивъ. Съ двѣнадцати лѣтъ онъ только и мечталъ, что о мести.
Его одобряли, но находили, что онъ слишкомъ медлитъ. А юноша, возражая, повторялъ:
— Зато я вамъ покажу, какъ люди мстятъ.
Когда чортъ старѣетъ, онъ идетъ въ монахи. Вступивъ въ пожилые годы, Жакъ Магро разорился, потерялъ въ чумную эпидемію жену и дѣтей, кромѣ одной дочери Маріи, принялъ эти несчастія за насланіе Божіе и сигналъ къ раскаянію, — и удалился отъ мipa. Монашескаго сана его, какъ злодѣя съ слишкомъ кровавымъ прошлымъ, не удостоили. Онъ выстроилъ себѣ пустыньку, на краю болота въ Селлѣ — вблизи проклятаго урочища, прозваннаго Дырою въ Адъ, — и жилъ отшельникомъ, труся смерти, воздыхая и молясь. Дочь его Марія жила при немъ.
Марія была дѣвушка красивая, рѣзвая, небольшого ума и легкомысленная. Отецъ любилъ ее безъ памяти, а ей, конечно, было скучновато хоронить молодость среди болотныхъ тумановъ Дыры въ Адъ, и хотѣлось ей и себя людямъ показать, и самой людей посмотрѣть. Привязанность къ отцу долго сдерживала ея легкомысліе. Но однажды въ пустыньку зашелъ на ночевку молодой пилигримъ, писаный красавецъ собою. Марія влюбилась въ него, по первому взгляду, по уши. Проснувшись на завтра утромъ, Жакъ Магро не нашелъ въ пустынькѣ ни гостя, ни дочери. А на столѣ лежалъ кусокъ пергамента, писанный киноварью, точно красною кровью:
— Если хочешь знать, кто взялъ дочь твою въ любовницы и увелъ отъ тебя, такъ это я, Жанъ де-Мавуази, сынъ Жана де Мавуази, убитаго тобою.
Старика разбилъ параличъ. Онъ еле-еле оправился и жалко доживалъ свой одинокій вѣкъ, не двигая одною рукою, волоча онѣмѣлую ногу.
Минуло два-три года. Ни о Жанѣ де-Мавуази, ни о Маріи Магро не было ни слуха, ни духа. Только и новостей было въ краю, что внезапно появилась новая разбойничья шайка, которая грабила богомольцевъ, направлявшихся на поклоненіе Маріи Всемилосердой, Богородицѣ Камбрейской. Шайка совершала ужасы жестокости и разврата, и женщины, которыя были въ ней, казались дьяволами еще больше, чѣмъ мужчины. Шайка руководилась опытнымъ, старымъ негодяемъ и была неуловима. Говорили только, что притонъ ея гдѣ-то близъ Дыры въ Адъ.
Въ одну ночь разбойники напали на пустыньку Жака Магро, связали отшельника и стали допрашивать, гдѣ деньги. Привела негодяевъ женщина — пьяная, полуголая, развратная баба, кричавшая сиплымъ голосомъ ругательства, богохульства и скверныя слова.
— Я вѣдь помню, Феликсъ, — говорила она атаману, — у него были деньги. Старикашка пряталъ ихъ въ землю, подъ уксуснымъ боченкомъ.
И съ дикимъ хохотомъ кричала несчастному Жаку Магро:
— Не дурачьтесь, родитель. Показывайте, гдѣ ваши сокровища. Али не узнали? Въдь это я — ваша дочка, Марія, — пришла къ вамъ за своимъ приданымъ.
Старикъ вглядѣлся въ вѣдьму и изпустилъ ужасный вопль: въ ея чертахъ, искаженныхъ виномъ и болѣзнями, онъ, дѣйствительно, увидѣлъ личико своей Маріи, еще недавно такое милое и невинное. Отъ волненія у него отнялся языкъ. Онъ страшно глядѣлъ и не въ силахъ былъ произнести ни слова.
Но Марія сказала:
— Нѣтъ, папаша. Это — дудки. Вы у меня заговорите и даже запоете.
И она, разувъ его, собственными руками воткнула ему между ножными пальцами горячіе угли съ очага и, взявъ мѣхи, раздувала накалъ, чтобы не гасли. Мясо трещало, смердѣло и лопалось, а мученикъ ревѣлъ нечеловѣческимъ голосомъ, но словъ у него не было. Негодяйка со своими приспѣшниками мучила его цѣвлую ночь, и только заря прогнала гнусную шайку въ ея трущобы.
А къ вечеру того же дня, въ пустыньку чуть живого Жака Магро зашелъ пилигримъ. Ничутъ не удивило его жалкое положеніе отшельника, и не подалъ онъ помощи бѣдному старику, а сѣлъ у ногъ его и долго смотрѣлъ на него съ свирѣпою улыбкою.
Потомъ сказалъ:
— Ну, что? Какъ понравилась тебѣ твоя дочка, Mapiя Магро? Неправда-ли, я воспиталъ изъ нея премилое созданіе?
Больной затрясся всѣмъ тѣломъ, а пилигримъ продолжалъ:
— Она, какъ ты видѣлъ, любовница атамана Феликса Воловьей Кожи. Промышляетъ воровствомъ, — когда случится, убійствомъ, — гадаетъ, торгуетъ приворотными зельями, ядами и дѣлаетъ женщинамъ выкидыши. Тебѣ, конечно, очень пріятно быть отцомъ такой дочери, Жакъ Магро?
— Кто ты? — нашелъ въ себѣ силы простонать мученикъ. Пилигримъ разстегнулъ свой балахонъ и гордо показалъ знакъ кроваваго кулака на косматой груди:
— Я Жанъ де-Мавуази, сынъ Жана де-Мавуази, убитаго тобою.
Долго и безпощадно издѣвался онъ надъ старикомъ, язвя и сожигая его словами больше, чѣмъ Марія жгла раскаленными углями.
Наконецъ, всталъ и говоритъ:
— Я вижу, ты мало внимателенъ ко мнѣ. Извиняю тебѣ, потому что, кажется, эта вѣтреная дрянь, Марія, поступила съ тобою очень грубо, и ты жестоко страдаешь. Обѣщаю тебѣ, что твое несчастіе не останется безъ отмщенія. Я донесъ суду, гдѣ скрывается шайка Феликса, и великій прево уже выслалъ отрядъ арестовать злодѣевъ. Ты будешь имѣть удовольствіе видѣть, какъ станутъ вѣшать твою непокорную дочь, и, надѣюсь, это зрѣлище порадуетъ твое родительское сердце.
И ушелъ.
А на завтра пришли четыре солдата, взяли Жака Магро, положили на носилки и отнесли въ Камбрэ, на Проклятую площадь, гдѣ казнятъ смертною казнью. И видѣлъ Жакъ Магро, какъ палачъ вздернулъ Mapiю на веревку, и читалъ ярлыкъ на висѣлицѣ:
— Распутница, душегубица и чародѣйка.
И умеръ Жакъ Магро, и солдаты оставили тѣло его валяться на площади, какъ падаль. Вскорѣ напала на Камбрэ лютая болѣзнь. Дѣти пухли горломъ, сгорали въ жестокомъ жару и умирали.
— Колдовство, — кричалъ народъ. А Жанъ де-Мавуази ходилъ по домамъ и говорилъ:
— Повѣрьте: это — чародѣйка Марія Магро встаетъ изъ земли, пожираетъ нашихъ дѣтей, крадетъ младенцевъ изъ материнской утробы. Она вампиръ. Надо разрыть ея могилу, отрубить ей голову, пробить сердце осиновымъ коломъ, потомъ сжечь трупъ на кострѣ и пепелъ развѣять по вѣтру.
И пошли духовенство и судъ, и вырыли тѣло Маріи Магро, и отлучили ее отъ жизни вѣчной, и сожгли трупъ на кострѣ, и пепелъ развѣяли по вѣтру. И вся Фландрія проклинала Mapiю Магро, и странныя сказки пошли по странѣ объ ея блуждающемъ безобразномъ призракѣ-пожирателѣ дѣтей. И имя Mapiи Магро навсегда осталось пугаломъ и ругательствомъ во Фландріи.
Вотъ когда Жанъ де-Мавуази весело потеръ свои красивыя, бѣлыя руки и сказалъ:
— Ну, кажется, теперь я доказалъ, что умѣю мстить, и отомстилъ хорошо.
Послѣ того онъ уѣхалъ въ городъ Маріенбургъ, къ великому магистру, въ рыцарскій орденъ, чтобы биться съ язычниками, и былъ честный рыцарь. Литовцы убили его каменнымъ ядромъ въ лобъ и всѣ о томъ очень жалѣли. Онъ могъ бы быть комтуромъ и не оставилъ потомковъ. Господи, спаси его душу.
Монсиньоръ Гюи Виллерсъ-де-Утрео, старый воинъ, храбро дрался съ невѣрными въ Палестинѣ. Не спроста попалъ онъ въ крестовый походъ — по обѣту, за здравіе единственной дочери своей, красавицы Алисы Виллерсъ-де-Утрео, данному, когда бѣдняжка болѣла тяжкою болотною лихорадкою.
