Вячеслав Подкольский - Гастрономы

Терентий Яковлевич Колесов проснулся, по обыкновению, едва забрезжил рассвет. Так рано поднимала старика давнишняя, прочно укоренившаяся привычка, приобретённая им в деревне, где Колесов провёл почти всю свою тридцатипятилетнюю службу в должности помощника акцизного надзирателя на разных винокуренных заводах. Не больше, как три года тому назад, вместе с преобразованием акцизной системы, начальство, обратив внимание на столь долголетнюю службу Терентия Яковлевича в одной и той же должности, назначило, наконец, его окружным надзирателем и перевело из глуши в губернский город, к которому, однако, страстный рыболов, охотник и любитель природы, Колесов до сих пор не мог привыкнуть и старался устроить свою жизнь по-деревенски. Квартиру для себя и канцелярии округа он нанял на окраине города, с садом и обширным двором. Запущенный сад он привёл в образцовый порядок, разбил в нём клумбы с цветами и выстроил изящную беседку; заднюю часть сада обратил в огород, где выращивал всевозможные овощи редких сортов и ягоды; на дворе, заросшем сочной, густой травой, завёл множество кур и индюшек, которые откармливались особенным способом, и был очень доволен, что это, хотя отчасти, напоминало ему прежнюю деревенскую жизнь.

Терентий Яковлевич ещё долго нежился в тёплой постели, ворочался, позёвывал, кашлял и курил толстую, ароматичную папиросу, которая часто тухла, так что каждую минуту он должен был брать спички и закуривать её. Наконец, Терентий Яковлевич поднялся с постели и, всунув ноги в мягкие, вышитые золотыми блёстками татарские ичиги, стоявшие у кровати на коврике, направился к умывальнику. Туалет занял очень продолжительное время, так как старик не любил делать что-нибудь спешно. Каждый пустяк он исполнял с каким-то особенным смаком, «с чувством, с толком и с расстановкой» [А. С. Грибоедов «Горе от ума» — прим. ред.], словно священнодействовал. Тщательно вычистив зубы и выполоскав рот — издавая при этом какие-то необычайные горловые рулады, оглашавшие всю квартиру, — Терентий Яковлевич принялся умываться, фыркая от удовольствия и шумно расплёскивая воду. Причесавшись и помолившись Богу, он отправился на кухню, где спал богатырским сном канцелярский рассыльный и, вместе с тем, единственный слуга Колесова, вывезенный им откуда-то из заводской глуши. Огромный, несуразный, лет двадцати, Гаврюша был очень работящий, трудолюбивый парень и добросовестно исполнял всевозможные поручения по канцелярии и хозяйству, сохраняя всегда полную молчаливость и одно и то же безучастное, деревянное выражение лица, словно это было не лицо, а маска, не отражавшая на себе ни малейшего душевного движения. Терентий Яковлевич был очень привязан к своему исполнительному, безответному слуге и всеми силами старался избавить Гаврюшу от единственного его недостатка — потливости, распространявшей специфический запах всюду, где бы Гаврюша ни появлялся хоть на одну минуту. Каждую субботу старик выдавал своему слуге пятак и приказывал идти в баню, но это помогало немного. Терентий Яковлевич приходил в отчаяние, брюзжал на Гаврюшу и окуривал комнаты душистыми свечками.

Не без труда разбудив слугу, который, не очнувшись хорошенько, бормотал какую-то чушь, Колесов приказал ему поставить самовар и дать поскорее корму птице, а сам прошёл в кабинет и стал заниматься полученными накануне вечером бумагами. Утро Терентий Яковлевич считал самым удобным временем для своих служебных занятий. Со свежей после сна головой, в тишине, не спеша прихлёбывая чай, он энергично писал свои резолюции на подлежащих к исполнению бумагах и составлял различные донесения управляющему. Время до девяти часов, когда сначала являлись в канцелярию писцы, а потом чиновники, проходило незаметно. Несколько утомлённый, Терентий Яковлевич оканчивал свою служебную миссию и с сознанием исполненного долга считал себя в полном праве отдаться личной хозяйственной жизни, появляясь в канцелярии только в случае экстренной необходимости или прихода постороннего лица, которое имело надобность видеть непременно самого надзирателя.

— Ну, Гаврюша, пора за провизией идти, — заявил Терентий Яковлевич, входя в гостиную, где слуга тщательно вытирал пыль с мебели.

Он отодвинул уже вытертое кресло, грузно уселся в него и озабоченно задал вопрос:

— Что бы такое нам придумать сегодня? Ну, на завтрак, положим, бифштекс зажарим… Возьмёшь, значит, вырезки. Мясник знает от какого места дать, я его выучил!.. Соус хорошо бы сделать из грибной сои… У нас, ведь, она осталась, кажется?

— Две бутылочки есть… А сколько же вырезки взять? — осведомился Гаврюша.

— Да сколько? Возьми два фунта, — подойдут чиновники… Редиску подашь… Сыр, масло есть… Анчоусов коробку вчера только откупорили… И довольно! А вот теперь к обеду что? — глубокомысленно нахмурил брови Терентий Яковлевич, но скоро кушанье было придумано, и лицо старика прояснилось.

— Эврика! Рассольника давно не было… — оживился он и заранее начал смаковать. — Рассольник, понимаешь ли ты, с томатом, с почками, остренький такой!.. Остатки вчерашней утки ты, Гаврюша, непременно положи в него для навара, а капорцев и томату я сам положу по своему вкусу… На второе, для разнообразия, рыбки взять разве? Можно и рыбки. Тогда ты, Гаврюша, зайди к Балашову и возьми осетрины… Там у них есть приказчик, рябоватый такой… Так ты ему скажи, что от меня послан, от акцизного, мол, господина Колесова: он тебе самой свежей даст… Да не забудь: не донской, а уральской осетрины-то! Уральская, по моему, гораздо нежнее… А соус к ней мы сделаем…

— Какой, какой, Терентий Яковлевич?! — как буря ворвавшись в гостиную, с искренним интересом воскликнул юркий, небольшого роста молодой человек в форменной тужурке, делопроизводитель округа, Петунин, и тотчас же посоветовал. — К осетрине, по моему, самое лучшее — соус пикан!

— Конечно, хорошо и пикан, но ведь надо принять во внимание, — серьёзно возразил, здороваясь с вошедшим, надзиратель, — что на первое блюдо предполагается рассольник с томатом и капорцами, то есть, с той же приправой, какая кладётся и в пикан… Это будет однообразно. Э-эх, вы, верхогляды! Вот то-то, вы, молодёжь, всегда так: не разберёте в чём дело, не вдумаетесь, да и брякнете!.. По моему, под белым соусом сделать, — это так!

— Совершенно верно! — сконфузился делопроизводитель и постарался оправдаться. — Ведь, я не знал, что у вас на первое будет!

— Ну, так ты иди, Гаврюша. Соус я перед обедом сам сделаю… — приказал Терентий Яковлевич и, пристально взглянув в лицо Петунина, выразительно подмигнул глазом. — Видно, опять было дело под Полтавой? [И. Е. Молчанов «Было дело под Полтавой…». — Прим. ред.]

— А? Что? — густо покраснев, переспросил молодой человек, как будто не расслышал заданного вопроса, и тотчас же выдал себя. — Нет, честное слово, ничего не было, весь вечер дома просидел!

— Так это, значит, не вас певички-то на острове оставили?

— А вы почему знаете?! — побледнел и вытаращил глаза легкомысленный Петунин.

— Да уж знаю! — с хитрой улыбкой уклончиво ответил надзиратель.

— Скажите, Терентий Яковлевич, кто это вам насплетничал? — плаксиво стал приставать молодой человек.

— Ваш же приятель выдал! — смилостивился, наконец, Колесов и весь затрясся от смеха. — Сижу вчера я поздно вечером на балконе, — не спалось что-то, — гляжу: кто-то мимо на извозчике проезжает и кланяется… Присмотрелся хорошенько, податной инспектор. А где же, спрашиваю, мой-то? То есть, про вас, значит. Ведь, вы с ним неразлучны! На острове, говорит, остался. Как на острове? Зачем? Почему? Какое-то, говорит, акцизное злоупотребление раскрыл и попросил нас оставить его одного с двумя понятыми… из певичек!.. Но те, говорит, когда наша лодка стала отчаливать, сбежали от него и успели прыгнуть к нам. Он, говорит, страшно обиделся и сколько мы его ни уговаривали, возвратиться в город с нами вместе не пожелал. Всё-таки, говорит, мы ему полбутылки коньяку оставили, чтобы не прозяб!

После рассказа Терентий Яковлевич долго ещё колыхался от смеха и в заключение укоризненно покачал головой.

— Удивительные языки! Чихнёшь — на другой день по всему городу известно! — возмущённо воскликнул Петунин.

— Ну, ладно, ладно, идите с Богом в канцелярию! — успокоительно махнул надзиратель рукой и подумал: «Так, значит, рассольник и разварная осетрина. А что же на третье? На третье можно дыню или арбуз купить. Это я потом пошлю!» — решил он и, заслышав в канцелярии новый голос, направился туда.

При появлении начальства писцы поднялись с мест и отвесили поклоны. Колесов поздоровался с каждым за руку и обратился к только что явившемуся и протиравшему очки своему старшему помощнику, Рябинину, угрюмому, коренастому брюнету:

— А вы, Матвей Ильич, исполнили ту бумажку, что я вам третьего дня вручил? Уж очень мне надоедают с ней из губернского акцизного управления!..