Евгений Козловский - Как живете, Караси

Евгений Козловский

"КАК ЖИВЕТЕ, КАРАСИ?.."

И сынок мой по тому ль по снежочку

Провожает вертухаеву дочку.

А. Галич. "Желание славы"

Из старенькой "Спидолы" почти лишенный электроникою обертонов, но отлично поставленный голос с театральными интонациями декламировал монолог пушкинского Скупого:

юКажется, не много,

А скольких человеческих забот,

Обманов, слез, молений и проклятий

Оно тяжеловесный представитель!..

Полковник выпил коньяку, постоял, прислушиваясь не то ко вкусу спиртного, не то к голосу из приемника, аккуратно вымыл рюмку под ржавым умывальником, укрепленным в углу летней дачной кухоньки, и через тесный огороженный двор вошел в дом, открыл шкаф, снял с плечиков парадный китель, украшенный джентльменским набором правительственных наград, атакже петлицами и кантом того небесно-голубого цвета, под знаком которого пекутся о гражданах нашей страны вот уже без малого две сотни лет, надел, отразился в зеркале, после мелких коррективов отражение одобрил и, позвякивая медалями, вернулся во двор.

Участок круто сходил к реке, и дальний угол небольшого дачного домаподнимался над землею накирпичном фундаменте надобрые полтораметра. В кладку фундамента, защищенная от непогоды и любопытных глаз дощатым тамбурком, вросламассивная стальная дверь с рычагами-запорами и сейфовыми маховичками. Полковник любовно возился с ними, аиз кухни чуть слышалось:

Когдая ключ в замок влагаю, то же

Я чувствую, что чувствовать должны

Они, вонзая в жертву нож: приятно

И страшно вместе.

Дверь плавно, тяжело отошла, Полковник щелкнул выключателем, но, поскольку свет не зажегся, принялся, выругавшись под нос, шарить в пыльной нише. Звякнуло, осыпалось разбитое стекло: фонарик выскользнул из пальцев, упал наступени, покатился. Брезгливо отряхивая с кителя пыль, Полковник резко направился к кухне, выдвинул ящик стола.

Я царствую!.. Какой волшебный блеск!

Послушнамне, сильнамоя держава;

В ней счастие, в ней честь моя и слава!

Голос из "Спидолы" раздражал, пришлось его заткнуть, и тут же нашелся огарок. Полковник вернулся к подземелью, запалил фитиль, в свете неровного, колышущегося пламени, прикрываемого ладонью, спустился вниз. Стеллажи каталогов и низкие тяжелые шкафы с основательностью порядказаполняли бетонированную подвальную комнату. Примостив-припаяв к шкафному карнизу неверный источник света, Полковник нацелился и одним коротким движением руки, подобным падению хищной птицы надобычу, выдвинул узкий, длинный ящик. Ловкие, тренированные пальцы перебирали карточки, губы беззвучно шевелились.

Неизвестно откудавозникший порыв ветразадул пламя, но, судя по всему, дурная приметаПолковникане напугала: час спустя он, повесив китель наспинку аскетичного деревянного кресла, спокойно сидел наверху, в доме, у письменного столаи заполнял стандартные бланки вызывных допросных повесток: вписывал фамилии, сверяясь с карточками из каталожного ящика, проставлял дату и время, тут же делая пометки наперекидном календаре 1990 года, аадрес "Ул. Дзержинского, 14" аккуратно зачеркивал, чтобы вместо вписать: "Пос. Стахановец, ул. Садовая, 6"ю

Сребровласый английский джентльмен, чьего платья легко коснулась рукаблагородной бедности, Полковник появился из подземелья метрополитенапрямо возле Известного Здания, фасад которого и предстояло миновать. У Главного Подъездаласково, почти неслышно урчал мотором лаково-серый "ЗИЛ", поджидая, должно быть, кого-то из Самого Высокого Начальства. И действительно: не дошел Полковник до "ЗИЛа" всего десяток шагов, как тяжелая дверь Подъездаотворилась адъютантом, и Важный В Штатском проследовал к лимузину. Полковник замер, замер и Важный В Штатском: намгновенье или, во всяком случае, ровно настолько, сколько понадобилось обменяться пронзительными, как в кино про Штирлица, взглядами. Часовые напряглись, адъютант сунул руку под мышку.

"ЗИЛ" мягко отплыл, часовые опали. Полковник плюнул под ноги, растер плевок подошвою и пошел к Пушечной, науглу которой остановился и, обернувшись наИзвестное Здание, достал из папочки пачку давешних повесток. Наощупь, но аккуратно, словно глядя, отправил одну задругою в мрачное чрево почтового ящикас раскрашенным гербом державы, которой не оставалось и полуторалет жизни.

Науглу Кузнецкого десяткадвачеловек торговали газетками ДС и каких-то еще Блоков, Союзов, Партийю Разного полаи возраста, напосторонний, непрофессиональный взгляд ничего между собой общего не имеющие, продавцы, безусловно, принадлежали к совершенно определенному клану, описать который Полковник возможно бы и не взялся, но любого представителя которого почуял бы заверсту, акак минимум один из последних оказался Полковнику и прямо знакомым, что и подтвердил-продемонстрировал как-то слишком уж, как-то чересчур независимым отворотом в ответ наполковничий кивок. Полковник, впрочем, отнюдь не счел для себя унизительным сделать к знакомцу шаг-другой, достать рубль и потянуться к газетке:

-- Неужто не узнаёте?

-- Отчего же, -- не вдруг отозвался Газетный Продавец. -- Просто считаю ниже своего достоинстваю -- и не нашелся как закончить гордую, однако, несколько суетливую фразу.

-- Эх! -- посетовал Полковник, разворачивая газетку и пробегая взглядом жирный заголовок ЗЛОДЕЯНИЯ КГБ и подзаголовок помельче: Страшная приемная. -Всегдаб вам столько независимости!

Дээсовец помрачнел, посуровел, передвинул пачку товаракуда-то заспину. Полковник нежно дотронулся до локтя Газетного Продавца. Продавец одеревенел и безропотно повлекся рядом. А Полковник, всего два-три шага-то и пройдя, остановился у ничем не примечательной двери и положил нанее ладонь, словно впитывая идущую сквозь дерево радиацию.

-- Вот здесь онаи была, этасамая страшная приемная. Справочнаяю

Голосом Полковникавладелаглубокая печаль, и Газетный Продавец вышел из ступора, отстранился весьмаагрессивно и, оглянувшись по сторонам, сказал-спросил подчеркнуто громко:

-- Запугиваете?

-- Вас запугаешь, как же! -- едване покатился Полковник со смеху.

Ирония, однако, пропаладаром: Дээсовец исчез, как бы растворился в воздухе. Полковник, впрочем, не слишком обескураженный этим обстоятельством, двинулся дальше в толпе Кузнецкого, отмечая взглядом то тут, то там расклеенные листовки. Посреди бурлящего книжного рынкаостановился наминутку, повертел в руках Набокова, Солженицына, Бродского, поинтересовался ценами.

Вдруг среди жучков произошло шевеление, рынок в мгновение как-то сам собою рассосался. Полковник обернулся: приближался милицейский наряд.

-- Старший лейтенант! -- подчеркнуто громко окликнул Полковник возглавляющего наряд Сержантаи неудержимо весело спросил: -- Перешли в милицию? Даеще с таким понижением?!

Якобы Сержант пробуравил Полковникасерым взглядом и бросил через губу:

-- Паяц!..

В рифму к тому, дачному, подвалу спустился Полковник по крутой щербатой лестнице флигеля Рождественского монастыря и оказался в столярной мастерской.

-- Иннокентий Всеволодович! -- вскочил с табуретанавстречу вошедшему хозяин: пьяненький, но очень интеллигентный, в синем таком, застиранном, аккуратно выглаженном халатике.

-- Николай Юрьевич, -- здороваясь, склонил голову Полковник.

Дышащий наладан черно-белый телевизор доносил сквозь сетку помех очередное заседание сессии Верховного Совета. Депутат с горящим взором страстно защищал Свободу Печати (с двух больших букв)! Мужчины постояли минутку молча, внимая оратору, потом Полковник, очевидно соскучившись, прервал паузу:

-- Готово?

-- А как же, Иннокентий Всеволодович! Мы ведь уславливались. А слово джентльменаю -- засуетился Столяр: надел очочки из халатного кармашка, полез заверстак, извлекая стопку обструганных, проморенных, лакированных дощечек. -Вот так соберете, -- принялся прилаживать одну дощечку к другой. -- Вот такю И вот сюда -- клеемю

-- Спасибо, спасибо, Николай Юрьевич, -- прервал Полковник. -- Не первый, славаБогу. Знаю, -- и открыл дипломат, где дожидалась моментагонорарный пузырь.

-- Шестой сундук, сундук еще не полный? -- вопросительно-улыбчиво пошутил пьяненький хозяин.

Шуткаявно не понравилась гостю: он мгновенно подобрался, взгляд сделался жестким, тяжелым. Поставив бутылку наверстак, собрав дощечки под мышку, Полковник сухо кивнул и направился к выходу. Но Столяр преградил дорогу: обидавысвободиламеханизм нетрезвой храбрости:

-- Нет уж, постойте, Иннокентий Всеволодович! Не надо со мною так, будто этабутылкаю Не забутылку я навас работаю! И раньше работал -- не забутылку. Когдавы меня в свои пакости втравилию жучки ставитью микрофоны в табуретные ножки монтироватью Тут, можетю -- повертел Столяр ладошкою, -- тут, может, обидаю сладость паденияю А вы! Вас ведь прежде моя сообразительность очень даже устраивалаю умение с полнамекаю Прямые-то приказы вы не очень любили отдаватью А сейчас дурачок удобнее? Который поверит, что вы решили настарости лет составить каталог домашней библиотеки? Я из уважения трепещу вас, полковник, -- возвысил Столяр голос до пламенно-риторических интонаций. -- А отнюдь нею Кудаменя ниже этого подвалазапрут? Может быть, честь? -расхохотался смешному словечку. -- Это вон этого, -- кивнул через плечо наПарламентария С Экрана. -- А я уж всею стабилизировался.