Лев Гунин
Суть жизни
От автора:
Эта фантастическая повесть была написана мной на конкурс, объявленный польским еженедельником, называвшимся, если не ошибаюсь (не гарантирую точность), "Тыгодник тэхничны для млодзежы". К сожалению, моя рукопись так и не дошла до редакции. Позже я пытался принять участие в другом конкурсе тоже польском. Объявление военного положения в Польше генералом Ярузельским, предотвратившего ввод в страну оккупационных войск стран Варшавского Договора, лишило меня возмодности участвовать в конкурсе под анонимным, как я планировал, именем. Примерно в то же время мои друзья взялись показать рукопись одному из известных польских писателей, по-моему, Ежи Путраменту. По их словам, рукопись моя была изъята в поезде, на границе, в Бресте. Все эти события словно перекликаются с сюжетом повести, как будто еще раз, как и повесть, советуют призадуматься: над тем, что мир, в котором мы живем, может оказаться не таким, каким мы его видим, и , возможно, нам враждебен, над тем, что живем мы в очень тревожное время, спрашивая: как мы оцениваем ситуацию, что каждый из нас намерен делать?
Повесть была написана на польском языке, языке, которым я владею с детства.Перевод, боюсь, будет лишь слабым подобием, тем более, что я достиг неожиданно в работе именно на польском языке больших успехов. Стилистически мои польские повести, рассказы и стихотворения, по отзывам ряда друзей, более отточены, чем русские.
Итак, далее следует авторский п е р е в о д повести.
* * *
В послеобеденное время я вышел из бюро. В такую пору толчея на Леари Стрит сходит почти на нет. Возле тротуара были оставлены на стоянке несколько автомашин. Было уже почти четыре. Включив двигатель, я направил автомобиль вдоль улицы. Работники разных учреждений и магазинов еще не закончили в эту пору свой трудовой день и не высыпали на улицы. Машин также было немного. Я пересек Ка Авеню и дальше свернул направо. Замедлил бег машины.
Я бросил взгляд на часы. Было уже после четырех. Мы договорились на пол пятого. Мне оставалось ждать еще минут десять-двенадцать.
Я припомнил себе, как мы встретились. Было это два дня назад. Я собрался тогда в Гранд Хоспитал, в ту самую клинику, которая считается одной из крупнейших и лучших из такого рода больниц. У меня было приглашение придти сюда и поговорить с одним из администраторов от имени нашего бюро по трудоустройству. Когда я попал туда, я был удивлен гранднозности и шику, с которыми все тут было обставлено.
У противоположной стены целые фонтаны крови падали вниз почти отвесно как настоящие водопады. В двух концах огромного зала находились еще два фонтана с бьющей вверх кровью. Контур человеческого тела, представлявший собой вход в соседний зал, тоже гигантский, как все тут, был черным на фоне стен того, другого, помещения. Там на цоколе стояла абсолютно нагая женщина с немного вытянутыми чертами и острыми грудями, представляющая собой поражающе верную копию живой девушки. На потолке, прямо над ее головой, находился, тоже обнаженный, атлетичный мужчина с разрезанным животом, из которого выпадали внутренности. При виде его меня пронзил ужас, но именно это и должно было (так задумали) создавать рекламу этой солидной и знаменитой клинике...
Я осмотрелся вокруг - и внезапно увидел ее. Я еще не знал, что это о н а, но неожиданно почувствовал укоренное биение сердца. Это была она. А шла она тогда именно так, как теперь: длинные ноги, неспешная походка, легкое покачивание из стороны в сторону. И вот вижу ее теперь снова перед собой. Мы поприветствовали друг друга. Снова она захотела пойти в тот проклятый ресторанчик. Вечно перед его дверьми и внутри - толпа. Десятки зевак смотрели на тех, кто входил и выходил оттуда. Плата за вход была там чертовски высокой. Мы оказались там второй раз - и снова я должен был прокладывать дорогу локтями. Воздух в этом заведении был насыщен искусственными запахами женского тела, с некоторыми различиями и градациями. Всегда там все курили, и полно было таких физиономий, которых я не выношу. Мы улеглись у столика, как все тут делают, и попросили официанта принести томаты, абрикосы, вино и устройство для вдыхания паров, дополняющих удовольствие. Я стал говорить о чем-то - и вдруг увидел именно е г о. Он был уменьшен до размеров обыкновенного человека, углублен в свои мысли и наклонен над столиком. Всеобщая толчея задевала его, но как бы проходила квозь его тело. Вдруг я услышал и его голос. Звучал он тихо, но мне показалось, что у меня голова разорвется от этого голоса...
"Пространство, - говорил он, - не такое, каким его себе представляешь. Не похоже оно на муравейник, не похоже на что-то, что вообще существует. Не является ч е м - т о".
Я задумался над его последней фразой, но о н уже продолжал дальше. "Не можешь себе даже представить, как мир огромен, какие существуют разные миры, какой на самом деле свет звезд, свет пространства, все, что существует.
Но это ничто. Ты не в состоянии охватить все взором и увидеть, какое оно в целом, не можешь скзать, это фрагмент или целок, или также одно из целостей. Это - все, что нас окружает, - проходит также через людские тела, через людей, через их мозг, оно есть везде".
Я забыл обо всем, забыл, о чем я думал. Забыл о своем желании сказать ему, чтобы он оставил меня в покое со своей космологической теорией. Причина моей реакции не коренилась в его словах, хотя их непрошенно ворвавшейся в мое сознание охинеи было достаточно для того, чтобы шокировать, - нет. Я просто все глубже впадал в какое-то странное оцепенение, из которого у меня было недостаточно воли себя вырвать.
"Я есть везде, - услышал я дальше, - все есть во мне. Мир не является на самом деле миром, но миром есть мир. Только сознание способно определить, что мир существует; сам по себе мир не может себя обозревать, не может иметь знания о своем существовании"...
Он замолк, а я уже дал себе отчет в том, что не была это никакая космологическая теория и что эту чепуху даже нельзя было трактовать как ф и л о с о ф и ю.
"Вещи формой ни о чем не говорящей, бесцветные, неуловимые, которые не существуют в своем существовании, - это и есть первый разряд, из которого вытекают все остальные. Для того, чтобы подтвердить, существует ли человечество, нужен индивидум, чтобы он охватил взглядом всех: не будет о д н о г о, не будет и остальных. Думаешь, что ты существуешь, что находишься в ресторане на Гарнер стрит, но знаешь ли ты, что значишь в целом океане того, чего не можешь охватить взглядом? знаешь ли ты, каким может быть результат твоего существования и будет ли кто вне этого города, вне этой страны, за границами этой планеты знать, что существуешь?" Я растерялся. Никогда я не размышлял о таких вещах. Это были вещи простые, но такие, которые никогда не приходили мне в голову.
"Люди напоминают мне пленников, которые заточены в одной квартире, и там толкают друг друга, плутают среди своих приверженностей, осуждают либо восхваляют один другого, но оттого, что изменяют они расположение мебели в своей квартире, ничего не может измениться в городе, в мире, в галактике.
Это не только потому, что люди не могут влиять на то, что называется Вселенной, не только потому, что не обнаружено ими пока другой цивилизации космической, но и потому, что вообще не могут они ничнго знать о другом, ином пространстве, о п у с т о т е иной, часть которой есть каждый человек".
Он замолчал. Я был почти в отчаяньи и ощущал, что нечто необычное творится со мной. Я был как во сне. Я чувствовал что-то такое, что поглотило мою душу, и все сделалось иным. После чего зеленые огни промелькнули перед моим взором, и два римских легионера бросили какой-то предмет на землю рядом со мной. Я понял внезапно, что История не процесс развития человека и не представляет она вообще собой бег. Весь исторический процесс таится в подсознании каждого, и каждый вглуби своей души знает, что было миллионы лет назад, что будет и чем окончится. Сколько есть миллионов людей, столько есть путей Истории. Истории в сущности не существует, ибо требуется человек, чтобы "увидел" ее, и только тогда она становится тем, чем есть.
"Астрономическое время, - звучал голос в моих ушах, - не имеет ничего общего со временем историческим. Разные державы, разные люди живут в разных временах, в разных эпохах. Эпохи не связаны временем, но живут рядом".
Я увидел неожиданно залы клиники, в которой побывал недавно и в которой встретил Лауру.
"То, что было, может шествовать на горизонте где-то далеко впереди, в то время как то, что будет, может находиться сзади, а новый процесс начинается с оживления того, что уже было, тогда как то, что когда-то прошло в одной стране, у одного народа, отражается, как в зеркале, в исторической жизни других.
Цивилизация, развитость - они как эстафета, в которой этот факел переходит от одной государственности к другой, из одного географического места - в другое, и в которой последующий получает от предыдущего его этап отрезок в готовой целостности."
