Тарас Бурмистров - Ироническая Хроника

Тарас Бурмистров

Ироническая Хроника

1999-2001

20 Февраля 1999 года Никита Михалков говорит с народом

(в Москве состоялась премьера "Сибирского цирюльника")

Я не берусь здесь высказывать свое мнение о фильме, которого я не видел и, по всей вероятности, не увижу, но вот реакция самого г-на Михалкова на первые отклики по поводу его новой работы показались мне интересными. Видимо, несколько раздосадованный высказываниями типа "громовая неудача прославленного мастера", распространившимися в последнее время в печати, он заявил Анне Наринской, корреспонденту "Эксперта": "С русским народом надо разговаривать на понятном ему языке. Я хочу быть услышанным не только эстетами из Дома кино". Здесь чувствуется вполне современный подход к искусству, фатально разделенному ныне на массовое и элитарное. Чуткий художник ясно различает, где проходит эта граница, и творит целенаправленно, то для одной прослойки, то для другой. В тоне Михалкова слышалось раздраженное: что вы хотите, ведь не на вас все это рассчитано, и делалось не для вас. Что-то похожее было и раньше в искусстве, хотя и в единичных случаях. Скажем, Гендель, долго пытавшийся угодить вкусам лондонской аристократии, и испытавший вследствие этого множество печальных затруднений из-за ее капризов, однажды обратился и к широким массам, написав победную ораторию "Иуда Маккавей". Англичане, основательно трухнувшие, когда шотландская армия двинулась на Лондон, разделили с Генделем чувство облегчения после того, как она была разбита, и очень скоро Гендель стал восприниматься как английский национальный композитор - несмотря даже на свое немецкое происхождение. Генделю так понравился этот оборот событий, что несколько позднее, по случаю заключения Ахенского мира, он написал для черни еще и "Музыку фейерверка", которая была помпезно исполнена в лондонском Грин-парке при большом стечении народа. Но это, повторяю, были случаи единичные, да и художественный язык произведений как той, так и другой направленности оставался, в общем-то, одинаковым. Теперь же, в ХХ веке, разграничение между этими двумя видами культуры дошло до такой степени, что когда один из них воспринимается как искусство, другой тогда производит впечатление не более чем нелепицы. Это разделение рассекло на две части не только культуру, но и все остальные коммуникативные способности нашего общества. Существуют отдельные газеты для народа и для элиты, отдельное телевидение для них, и даже отдельные политики.

В связи с этим мне вспоминается, может быть, единственное произведение, написанное в нашем веке, которое довольно удачно смогло объединить множество различных смысловых слоев, рассчитанных на очень разное восприятие. Я говорю "Мастере и Маргарите" Булгакова. Как сказал бы Владимир Набоков, ce roman a tout pour tous. Самый невзыскательный читатель ознакомится с ним не без интереса, хотя от него и ускользнет значительная часть его содержания. В качестве примера можно привести известную сцену посещения Воланда буфетчиком из Варьете. "Простого" читателя "просто" позабавит бедный буфетчик, упавший с табуретки и опрокинувший на себя чашу с вином. Воланд, как мы помним, замечает по этому поводу: я люблю сидеть низко - с низкого не так опасно падать. Эта фраза, хоть и производит немного странное впечатление своей неуместностью, как правило, не останавливает нашего внимания. На самом деле это тонкий и остроумный намек на низвержение Люцифера (т. е. Воланда) с небес в преисподнюю. "Сидеть низко" в устах дьявола, разжалованного в свое время из ангелов за бунт против Господа Бога, означает не заноситься слишком высоко. Падение буфетчика с табуретки здесь пародировало это знаменитое низвержение и напомнило Воланду о нем. Воланд иронически сообщает буфетчику, что теперешнее положение его вполне устраивает - сидеть-то хоть и низко, да зато падать больше некуда. Боюсь, однако, что ни почтеннейший Андрей Фокич, ни подавляющее большинство читателей романа не уловили этой тонкой смысловой игры, связанной со сложнейшей символикой и мифологией. Боюсь также, что если бы Булгаков приоткрыл всю структуру смысловых слоев своего романа, читателей бы у него изрядно поубавилось. Так или иначе, ему удалось совместить в "Мастере и Маргарите" две полярные тенденции, которые тогда еще только намечались в искусстве, а теперь разошлись так далеко, что почти до неузнаваемости изменили наши представления о культуре вообще.

3 Марта 1999 года Исполнилось 30 лет со дня конфликта на острове Чжэньбаодао

В публикации "Коммерсанта", посвященной этой дате, говорится о том, как была установлена русско-китайская граница на реке Уссури в районе острова Даманский (теперь - Чжэньбаодао). В 1860 году российские дипломаты на переговорах с китайцами напоили их до такой степени, что границу (карандашом на карте) удалось провести тогда очень удачно для России. В результате китайский остров отошел к Российской Империи, несмотря на общепринятую в мире практику прокладывать границу по главному фарватеру. Эта забавная история напомнила мне рассказ одного моего знакомого о том, как проходила колонизация северных племен Кольского полуострова. Главная проблема заключалась в том, чтобы вовремя подвезти "огненную воду", а в остальных деталях приобщение к русской цивилизации проходило достаточно успешно и легко. Похоже, и великие азиатские державы воспринимались русскими в том же ключе. Европа считала тогда, что мы призваны распространять западную культуру среди народов Азии и, в общем-то, справляемся с этим особым предназначением; впрочем, она не сильно ошибалась, просто наша цивилизация несколько не соответствовала европейским представлениям на этот счет.

Впрочем, не нам одним свойственно считать весь мир увеличенной копией своей собственной страны. Скажем, турки никогда не смущались, сталкиваясь с чужой культурой. Завоевали они главный православный храм в Константинополе поставили вокруг него минареты. Захватили главный языческий храм в Афинах тоже поставили минареты. В глазах европейца Парфенон и Св. София после этой процедуры стали смотреться диковато, зато в глазах турка они выглядели совершенно естественно. Да и те же самые китайцы воспринимают все вокруг себя не менее прагматично. Например, они веками занимались тем, что читали "Лунь Юй" и подкупали своих маленьких и больших начальников - это такое же обыденное действие в Китае, как в России распитие спиртных напитков или в Голландии выращивание тюльпанов. Теперь, в конце ХХ века, мир чуточку переменился по сравнению со средневековым Китаем - но китайцы не растерялись совершенно. Поменялись, собственно, только титул императора и место его резиденции, а так все осталось по-прежнему. Как известно, самый большой в мире начальник живет теперь в Ваш-Шинг-Тоне - и вот в мировой печати мелькают сообщения, что избирательная кампания Клин-Тон-Си-Сяна финансируется из Китая, а Китаю, в свою очередь, сразу после выборов продлевается американский "Режим Наибольшего Благоприятствования" - вполне восточная формулировочка, надо сказать.

23 Марта 1999 года Новый курс

(Самолет Евгения Примакова, направлявшийся в Вашингтон, разворачивается в небе над Атлантикой и берет курс обратно на Москву)

Евгений Примаков, летевший в Вашингтон договариваться о выделении России кредита МВФ, получил уведомление от американской стороны о скорых и неизбежных бомбардировках Сербии, после чего принял решение отменить свой визит и вернуться в Москву. Это не предотвратило войну, которая началась на следующий день в 13.42, когда восемь тяжелых бомбардировщиков ВВС США вылетели из Фэйрфорда и взяли курс на Югославию. Не будем здесь распространяться о том, насколько вообще такая война заслуживает своего благородного наименования. Владимир Соловьев еще в конце прошлого века писал о том, что военные столкновения постепенно превращаются скорее в "парламентские потасовки". Когда в 1898 году случилось восстание кубинского народа против колониального владычества Испании, и США (как и сейчас) выступили на стороне восставших, Соловьев писал об этом в своих "Трех разговорах":

"Ну, что же это за война? Нет, я вас спрашиваю, что это за война? Кукольная комедия какая-то, сражение Петрушки Уксусова с квартальным! "После продолжительного и горячего боя неприятель отступил, потерявши одного убитого и двух раненых. С нашей стороны потерь не было". Или: "Весь неприятельский флот после отчаянного сопротивления нашему крейсеру "Money Enough" сдался ему безусловно. Потерь убитыми и ранеными с обеих сторон не было".

Прошло сто лет, а американцы воюют точно так же, как и прежде. Вся разница только в том, что "money" теперь "enough" не на один только крейсер, а на целый флот в Средиземном море, с подлодками, эсминцами и авианосцами. Но меня интересуют здесь не военные действия американцев, которые разрабатываются, похоже, в Голливуде, а не в Пентагоне, причем разрабатываются очень бездарно, поражая своей безвкусицей и невыносимым нагромождением художественных штампов. Гораздо интереснее сейчас поведение Евгения Примакова и особенно реакция на него со стороны наших средств массовой информации. В "Коммерсанте" полет Примакова в Вашингтон очень удачно сравнивают с поездкой удельного князя к монгольскому хану за ярлыком на княжение. Правда, русские князья возили деньги в Орду, а не из Орды, и тот ярлык, который они получали, оберегал их вотчины от татарского нашествия. Сейчас все перевернулось с ног на голову: деньги дают в Сарае, и дают-то только потому, что боятся, как и прежде, нашей военной мощи. Но аналогия, в общем, верна - без санкции Запада ни один политик в новой России еще не смог прийти к власти. Евгений Примаков, разворачивая свой самолет, чувствовал себя, наверное, великим князем Иваном III, свергшим татарское иго и попытавшимся впервые опираться на собственные силы. Московские цари после этого занялись тем же самым, чем занимались ранее татары на Руси - собирали дань и усмиряли непокорных. Сейчас, наверное, все останется по-старому. Другое дело было бы, если бы Америка последовала примеру Золотой Орды и рассыпалась на ханства. Кое-какие неудобства они бы еще доставляли, но работать с ними было бы уже намного легче - как Ивану Грозному с Казанью.