Владимир Тендряков - Рассказы радиста

Владимир Федорович ТЕНДРЯКОВ

РАССКАЗЫ РАДИСТА

"Я НА ГОРКУ ШЛА..."

Давно вышли из строя старушки 6-ПК, про которых радисты говорили: "Шесть-пэка натрет бока", - полк получил новые радиостанции. Меня назначили начальником одной из них.

Есть начальник, есть поблескивающий ручками на панели управления благородно-серый инструмент 12-РП в двух упаковках. Не хватало лишь подчиненного штата.

Положено три радиста, но где там три... Сняты с полевых кухонь помощники поваров - меняй черпак на винтовку, иди в роту, окапывайся, стреляй. А помощника-то повара радистом не поставишь.

Хожу в начальниках, оглаживаю рацию, надоедаю своему непосредственному начальству - командиру радиовзвода лейтенанту Оганяну:

- Даешь штат!

- Обещают.

- Троих?

- Одного.

- Ну, двоих выхлопочи.

Оганян молчит, напускает на себя значительность. Он и сам хотел бы троих. Одна надежда - Оганян упрям, авось переупрямит.

Не вышло.

У нашей землянки появляется парень - плотноват, плечист, с вылравочкой бывалого вояки, лицо кругло и румяно, как домашний пирог, и по всему лицу от уха до уха растеклась улыбка - предел добродушия, - чуть-чуть приправленная снисходительностью. Улыбается, словно говорит: "Не тушуйся, я - парень простой..."

А я и не собираюсь тушеваться - как-никак начальник, не хватай голой рукою.

- Солнышков.

- Что - солнышко?

- Не солнышко, а Солнышков, фамилия моя такая. Зовут Виктором.

А физиономия лучится улыбочкой. При такой физиономии да такая фамилия - ну и ну, попадание в яблочко.

Я веду улыбчивое Солнышко к зуммерному столу.

Мы уже давно стоим в обороне, не только выкопали землянки с накатами, не только пробили от землянки к землянке тропинки, но даже соорудили перед своим входом такую роскошь, как зуммерный стол с ключами и гнездами для наушников. За этим столом мы время от времени тренируемся в приеме и передаче "морзянки". Время от времени, не насилуя себя, так как наш лейтенант Оганян покладист, считает, что фронт и без того тяжел, незачем излишне обременять солдата.

Солнышко сел за стол, покосился на ключи, но улыбается так, словно я не будущее его начальство, а милейшая теща, собирающаяся поставить перед ним масленые блины и забористый первачок.

- Ты работал радистом?

- Угу.

- Батальонным? Полковым? В артиллерии?

- На "катюшах".

Ответы мгновенны, никакого раздумья, взгляд прям, открыт, добр, и ни на секунду не сходит задушевная улыбочка с полных губ.

- На "катюшах"? Ого!

О "катюшах" в окопах рассказывают легенды. И всякий, кто хоть как-то был связан с этим таинственным и могучим оружием, сам легендарен для пехотинца. Вот ведь где побывал парень, хотя я бы предпочел, чтоб он пришел ко мне с флота или из авиации - там классные радисты.

- На ключе работал?

- На чем?

- На ключе. Вот на этой штуке.

Улыбка и ответ:

- Немного.

Не так-то просто оценить мастерство, скажем, бухгалтера или артиллериста. Надо долго испытывать, приглядываться, да и после этого не всегда-то появляется твердая уверенность - справляется на "пять" или вытягивает на "тройку". Но мастерство радиста узнается сразу и с математической точностью, стоит только задать вопрос. И я его задал:

- Сколько групп принимаешь?

- Чего?

- Сколько групп цифрового текста на слух?..

И впервые Солнышко на секунду замялся, но только на секунду, не больше.

- Сколько? Да сорок.

- Сорок!

На меня напала робость. А вдруг - да, чем черт не шутит... Лучшие наши дивизионные радисты принимали тогда на слух двадцать три пятизначных группы в минуту. Двадцать три - лучшие! А я, обученный впопыхах за какой-нибудь месяц в школе младших командиров, я, от природы не блиставший способностями, один из тех, кому "медведь на ухо наступил", принимал всего восемь групп, ну, при удаче и усердии - девять. Сорок! Я даже не знал, существуют ли такие виртуозы. Наверно, существуют. Вдруг да редчайший экземпляр сидит передо мной, глядит счастливыми глазками мне в зрачки, улыбается: ничего, мол, не тушуйся, я - парень простой.

- Вы... - Начальническая спесь слетела с меня, я стал заикаться от уважения. - Вы не ошиблись?

- Ну, может, не сорок, может, двадцать. Точно не помню.

- Может, пять или четыре? - спросил я.

- Может, и пять, - охотно согласился он.

Я сердито уставился на него, а он глядел невиннейше, глядел и улыбался, и в его улыбке - все то же: "Ты не тушуйся, сам видишь: я - парень простой".

И я не выдержал гонора, расхохотался. Счастливо засмеялся и он.

- Ну, ладно, скажи: кем был?

- Минометчиком. Командиром батареи быть приходилось.

Ну уж нет, теперь меня так просто не купишь - был бы командиром, хоть какие-то знаки различия на петлицы нацепили бы, а они чисты.

- Плиту таскал?

- Таскал.

- Вот этому верю. Раз плиту таскал, будешь таскать и рацию. Спина, вижу, крепкая.

Я ведь знал, что мне все равно другого не дадут, выбирать не приходится.

Так у меня появился подчиненный - первый и единственный в жизни, других не имел.

Из всей радистской премудрости Витя Солнышко усвоил на слух лишь две цифры - "двойку" и "семерку". Первая напоминала по звуку фразу: "Я на горку шла...", последняя - "Дай, дай закурить..." Но в нем сразу же открылся талант - быть там, где его не ждали.

В первый же день моего начальствования я высунув язык бегал по штабу полка, искал своего подчиненного. Был на кухне, был в землянке связных, сбегал в тыл к обозникам, всюду спрашивал:

- Не видали Солнышка?

Мне отвечали:

- Задери голову. Вон же висит, никуда не упало.

Наконец я рванулся к телефонистам, чтоб обзвонить все штабы батальонов, и увидел рядом с дежурным по коммутатору его, Солнышко, как всегда счастливо улыбающегося.

На другой день я встал пораньше, чтоб мой подведомственный штат не успел испариться, поднял с нар:

- Идем, буду учить, как разворачивать рацию.

Вышли в степь. Я стал показывать, как укреплять шесты, как разбрасывать усы антенны. Витя Солнышко потел, усердно бегал вокруг меня, присаживался у развернутой радиостанции, а я колдовал с высокомерным видом древнеегипетского жреца:

- "Тюльпан"! "Тюльпан"! "Тюльпан"! Я - "Клевер"! Я - "Клевер"! Как слышишь? Как слышишь? Даю настройку: раз, два, три, четыре, пять... Пять, четыре, три, два, один... Как слышишь? Я - "Клевер"! Прием.

Щелчок переключателя, шорох и хруст в наушниках, а затем буйно-напористый голос с полковой радиостанции:

- "Клевер"! "Клевер"! Я - "Тюльпан"! Слышу вас хорошо. Прием.

И Витя Солнышко восторженно шлепал себя по ляжке:

- Ах ты, кузькина мать! Аж в ухо бьет...

Неудивительно - полковая радиостанция находилась в каких-нибудь пятистах шагах от нас.

Наконец я доверил Вите Солнышку микрофон, приказал:

- Сам установи связь.

Солнышко решительно взялся за дело:

- "Клевер"! "Клевер"! Эх, так твою перетак! Спутал... "Тюльпан"! "Тюльпан"! - заорал он на всю степь. - Как слышишь?!

- Слышу, дай бог. Даже без рации, - последовал ответ.

- Вот ведь техника! - умилился Солнышко.

Когда я доверил Вите упаковку питания, он от усердия такого наплел, что чуть не сделал короткого замыкания. Мне пришлось долго ковыряться.

Наконец анодные батареи были прикреплены к своим клеммам, аккумулятор - к своим, я поднял голову:

- Напортачил... Ну, вот... Все в порядке...

Однако не все в порядке. Вити Солнышка не было на месте. Там, где он сидел, - лишь примятая полынь. А только что, минуту назад, я слышал над ухом его виноватое сопение.

Справа, слева, спереди, сзади нет - исчез! Степь пуста, только в стороне возятся незнакомые артиллеристы с пушкой.

- Эй! - крикнул я слабо. - Хватит в прятки играть! Вылезай!

Не тут-то было. Спрятаться можно только в сурчиную нору, - степь как блюдо. И меня охватило отчаяние - кого это мне подсунули? Что у него вместо пилотки - шапка-невидимка на башке?

Как ни совестно, а пришлось связаться с полковой рацией:

- "Тюльпан"! Я - "Клевер"! Не сбежал к вам Солнышко?

- "Клевер"! Я - "Тюльпан"! Опять закатилось? Сочувствуем. Здесь вроде не светит...

- "Тюльпан"! Я - "Клевер"! Буду сворачиваться...

- Сворачивайся, "Клевер". Но как ты притащишься с двумя упаковками?

- Как-нибудь притащусь. Черт бы побрал помощника...

Я один свернул радиостанцию. Шесты, оттяжки, две упаковки по бокам я, груженный словно ишак, побрел к штабу с твердым намерением предстать перед лейтенантом Оганяном, потребовать: даешь другого!

Но едва я сделал пять шагов, как Солнышко вырос передо мной, потный, пыльный, с мазутным пятном на щеке, с широченной улыбкой - счастливый человек, не ведающий о своей вине.

- Артиллеристам помогал... В воронку ввалились...

И я непедагогично раскричался:

- Шалава! Ты и в бою такие нырки устраивать будешь? Сегодня же доложу! Полетишь к чертовой матери из радистов! С меня хватит. Пусть другие нянчатся!